Омер сел на кровать. Вонь грязной постели, смешанная с запахом его собственного пота, вызвала в нем чувство тошноты и какое-то неприятное ощущение в желудке. Он достал из кармана брюк револьвер и рассеянно начал рассматривать каждый патрон. Маленькие, черные, гладкие кусочки металла перекатывались на ладони.

Омер вспомнил, как он впервые взял в руки оружие. Когда он работал чиновником на периферии в Анатолии, гибель товарища по работе, попавшего в засаду, побудила его купить этот револьвер. В то время Омеру было двадцать шесть лет. Тогда он хотел жить и застраховать себя от подобных засад и нелепой смерти.

Мысль о смерти опять ярко вспыхнула у него в голове и вернула его к действительности. Он в Стамбуле, в вонючем номере какой-то дрянной гостиницы. Все, что его связывало по рукам и ногам долгие годы, в один момент было порвано и отброшено, а сам он потерял всякое желание жить. Он должен умереть. Именно для этого он и приехал сюда.

Смерть будет концом всего, а возможно, началом перехода к чему-то неведомому. Впрочем, все эти возможности его совершенно не беспокоили. Смерть — для него это значит прежде всего не вставать с постели каждое утро в половине восьмого; не слушать упреков Реззан; не думать об увлечениях Севги; не беспокоиться о полноте Ишика; не мучиться вечными хлопотами по дому; не надевать в жару галстук; не считать зазорным для себя садиться в своем кабинете за стол в ненакрахмаленной рубашке; не глотать в течение многих лет один и тот же завтрак и не ходить в один и тот же час одной и той же дорогой в одно и то же учреждение; не читать всякую нудную дребедень; не замечать хитрость детей и глупость взрослых; не слушать разговоры своих коллег, все интересы которых сводятся к вопросу, повысят или не повысят им жалованье; не ощущать волнения, глядя на грудь машинистки Нермин, которую она великодушно позволяла созерцать окружающим; не оставаться беспомощным из ложного страха перед скандалом, который может подорвать авторитет чиновника, если какой-нибудь наглец в автобусе нахально наступит тебе на ногу и вдобавок еще оскорбит; не уклоняться от того, чтобы глупость называть глупостью, а разврат — развратом; не сжимать в бессилии кулаки перед тем, кому следовало бы надавать пощечин; не возвращаться с работы в один и тот же час, направляясь той же дорогой в тот же дом; не садиться ужинать за тот же стол, в атмосфере той же скуки; не ложиться спать рядом все с той же женщиной, к которой ты равнодушен...

Черный квадрат окна постепенно начал синеть. Доносившиеся снизу голоса смешивались с нарастающим шумом улиц огромного, беспокойного города.

Все для него кончено. Эта мысль засела в его голове с той минуты, как он ударил советника. Возможно даже, что мысль о смерти еще раньше притаилась где-то в глубине его мозга. Смерть представлялась ему единственным средством, которое сможет сразу избавить его от всего того, что вызывало в нем отвращение. Он лишь никак не мог понять, зачем он в таком случае сел на самолет, зачем оказался в Стамбуле и прячется под вонючим одеялом какой-то грязной гостиницы.

Омер вздрогнул. В дверь кто-то стучал. Поспешно сунув револьвер в карман, он решил молчать и не открывать. Но, снова услышав настойчивый стук, крикнул:

— Кто там?

— Проснулся, Хасан бей? — раздался за дверью хриплый голос.

Омер удивился еще больше. «Какая-то ошибка, — подумал он. — Ведь мое имя Омер». Он уже было открыл рот, но вспомнил, что именно так назвал себя дежурному.

— Что случилось? — нехотя отозвался Омер. — Что тебе нужно?

— Не сердись, ага-бей! — в хриплом голосе за дверью слышалась интонация человека, который по меньшей мере лет сорок близко знаком с тобой и чужд какому-либо чинопочитанию. — Я только поинтересовался, встал ли ты. Может быть, что-либо потребуется? Чай, газета или еще что-нибудь?

Какое-то мгновение Омер колебался, стоит ли согревать желудок несколькими глотками чая, прежде чем отправиться на тот свет. Потом с раздражением крикнул:

— Не надо ничего! Оставь меня в покое, я хочу спать.

— На здоровье, ага-бей, спи сколько душе угодно. Наверно, ты отсыпаться в Стамбул приехал из Сафранболу?

Омер промолчал. Шаги за дверью удалились. Он вскочил и повернул ключ в двери еще на один оборот. Убедившись, что деревянная дверь достаточно прочна, чтобы выдержать любой напор, он вернулся к постели и сел.

Вытащив из кармана револьвер, он наложил палец на курок и медленно приставил дуло к виску.

Сколько нужно сил и человеческой воли, чтобы стоять вот так меж двумя мирами, вдыхая воздух, уже пахнущий трупом, и как легко при помощи ленивого движения перейти из одного мира в другой. Чего стоят все муки, жалобы, унижения и всякие невзгоды жизни в сравнении с этим состоянием легкости? Человек намного выше, сильнее и свободнее того существа, с которым мы знакомы. Все в его руках и зависит от его желания и настроения.

В посветлевшем квадрате окна открывалась площадь Сиркеджи. Люди, автобусы, машины и повозки — все уже смешалось. Залитый палящим утренним солнцем город жил полнокровной жизнью.

Омер был стамбулец, его детство и юность прошли в домах, школах и на улицах этого города. Он вырос в семье со средним достатком. Отец его был чиновником. Сравнительно молодым отец ушел в отставку после какого-то случая, задевшего его честь, и открыл в районе Фатих небольшую контору по оформлению различных бумаг и прошений. Младший брат Омера умер, когда ему было девять лет; его старший брат учился в университете. Сам он учился тогда в последнем классе лицея. В одном из женских лицеев у него была подруга — маленькая брюнетка с черными угольками смеющихся глаз. Очень часто они прямо из школы направлялись в парк Гюльхане. Деревья, море и зеленая трава наполняли их сердца ощущением полноты и радости жизни! Они часами могли сидеть, целоваться и смотреть на море. У девушки были упругие груди, маленькие, как и она сама. Легкое прикосновение к ним в такие минуты сводило Омера с ума.

Если не считать нескольких оплеух, полученных от старшего брата, и того, что, несмотря на все просьбы и слезы, ему не удалось вымолить для себя мяч и бойскаутские брюки, его детство в общем прошло сравнительно спокойно. Мать любила Омера и за счет денег, которые удавалось сберечь, незаметно совала ему в карман сладости. В то время у него было лишь одно желание — быстрее вырасти и на всю жизнь связать свою судьбу с любимой девушкой. Он был тогда худым, но сильным и довольно симпатичным юношей, славившимся среди товарищей крепкими кулаками. Маленькая подруга безумно любила его и говорила, что без него она не смогла бы жить.

Окончив лицей и поступив в университет, он с помощью отца сразу же устроился на работу в кадастровое управление. Непосредственные начальники Омера, будучи хорошими знакомыми или друзьями отца, не мешали его занятиям в университете. Сменив несколько факультетов, он понял в конце концов, что справиться с такой нагрузкой не сможет и что в этом отношении ему не под силу будет тягаться со своим преуспевающим старшим братом, ибо в лицее он слишком много бездельничал и чересчур часто убегал с занятий в парк Гюльхане. Вскоре поэтому он совсем бросил учебу и поступил на работу в управление водоснабжения. Теперь он мог спокойнее и смелее встречаться с Гёнюль в кинотеатрах, покупая билеты в ложу...

Омер снял палец с курка и крепко сжал в руке револьвер. Все прошлое отчетливо встало перед его глазами. Событие за событием воскресали в памяти, с необыкновенной быстротой сменяя друг друга. Все всплывало так ярко и живо, как будто это происходило сейчас. Воспоминания проходили перед его глазами, очищаясь от лишних деталей и всего наносного, сверкая лишь теми гранями, которые пробуждали хорошие чувства.

Время шло быстро. Солнце поднялось уже высоко и стояло, казалось, над самой площадью Сиркеджи.

«Лишь время вне моей власти, — подумал Омер, — все же остальное в моих руках. Вся вселенная связана со мной и моей волей. Я свободен в полном смысле слова. Я могу жить столько, сколько захочу, и могу умереть в ту минуту, когда этого пожелаю. Меня никто не может к чему-либо принудить. Как это прекрасно... А ведь человек может прожить так всю жизнь...»