— Хороша...
Эленича свернула за угол. Он за ней. На улице, ведущей к Тарлабаши, почти не было прохожих.
В одном из переулков Эленича остановилась перед стареньким домом с облупившейся штукатуркой. Молодой человек прибавил шагу и смело вошел вслед за ней в подъезд. Здесь было темно и тихо.
— Сумасшедший! Что тебе здесь надо?
Молодой человек молча схватил руками голову Эленичи и притянул к себе. Впился ртом в ее тонкие пунцовые губы. Девушка прижалась к холодной стене подъезда. Ее стройное тело сладострастно затрепетало. Поцелуй был долгим. Эленича не сопротивлялась. Она сама с желанием отдавалась этим пахнущим вином губам.
Наконец Эленича оттолкнула его и воскликнула:
— Фу, пьяница!
Он рассмеялся.
— Ты мне очень понравилась... Очень...
— Ладно, убирайся! Сейчас должен прийти мой жених...
— Значит, ты сегодня занята?
— А ты думал, я тебя буду ждать?
— Тогда завтра вечером?..
— Нельзя. Завтра меня здесь не будет.
— Ну послезавтра, а?
— Ох, господи! Я говорю, сейчас придет мой жених. Умереть можно...
— Во сколько мне прийти?
— В десять...
Молодой человек еще раз притянул к себе Эленичу и жадно поцеловал в губы. Опять рассмеялся. Какой у него был приятный смех! Затем, не оборачиваясь, двинулся к двери, вышел из подъезда и исчез в темноте.
Эленича неслась вверх по лестнице, прыгая через несколько ступенек. Вбежала в комнату, бросилась на кровать. Сердце бешено колотилось. Эленича лежала на спине с закрытыми глазами. Она все еще ощущала на лице губы мужчины, чувствовала запах вина.
Так Эленича пролежала минут десять, стараясь продлить только что испытанное наслаждение. Затем вскочила с кровати, начала быстро раздеваться. Христо должен застать ее одетой и готовой к выходу. Из сада «Тэпебаши» они опять вернутся сюда. Возможно даже, вместе проведут ночь. Эленича не хотела, чтобы Христо видел ее в этой нижней рубашке из американской бязи. Она надела шелковую комбинацию. Включила приемник. Начала расчесывать свои черные блестящие волосы.
Диктор объявил:
«Уважаемые радиослушатели! Передаем джазовые мелодии из увеселительных заведений города... Сейчас мы находимся в Тарабье[103], на веранде гостиницы «Конак отели»...»
Послышался грохот аплодисментов, свист, возгласы «браво».
«Испанская песенка... Исполняет Белинда...»
Низкий, почти мужской голос и легкий стук кастаньет наполнили комнату.
Биение сердца в груди Эленичи уступило место детскому восторгу, ощущению полного счастья. Ее тело подрагивало под розовой комбинацией. Эленича зябко ежилась. Эленича была счастлива, счастлива счастьем самки, которую желают миллионы мужчин.
Что это? Любовная песенка в исполнении Белинды...
Ах, как прекрасна жизнь!
— Браво-о-о! Браво-о-о! — войдя в раж, кричал один из завсегдатаев веранды «Конак отели», стараясь подзадорить Белинду.
Это был вдребезги пьяный высокий блондин. Отправив жену танцевать с американским атташе, он наслаждался головокружительной радостью свободы, отсчитывал такт руками, щеками, бровями — словом, всеми частями тела, способными двигаться, и время от времени выкрикивал, стараясь перекрыть грохот все усиливающейся бури кастаньет:
— Вива, Белинда-а-а!..
Площадка перед эстрадой была забита танцующими парами. В фонтанах света, бьющего из рефлекторов, порхали бабочки цветного серпантина. Кавалеры в бумажных колпаках, бессмысленно двигая ногами, таскали по залу своих дам, которые забавлялись детскими растягивающимися дудочками.
— Вива, Белинда-а-а!..
Оркестр на эстраде в бешеном темпе заиграл «Болеро» Равеля.
За столиком Нисима Сенкосата было заключено устное соглашение о создании нового коммерческого общества. Провозглашались тосты.
— Да здравствуют стиральные машины, приемники, холодильники израильского производства!
На веранде «Конак отели» приемники, холодильники, стиральные машины рекой шампанского переливались из бокала в бокал.
— За здоровье доктора Моше!
Йорго Аристидис, обняв за плечи седовласого мужчину, пытался влить ему в рот содержимое своего бокала.
— Если не выпьешь, обижусь, Джеляль-бей, матофео[104]... — умолял он. — Ну что тебе стоит? Один бокальчик. Ради меня...
Грант Жираирьян-эфенди, владелец бесчисленных кустарных предприятий по производству кирпича, хватив лишнего, заснул за своим столиком. Его дочь Мелинэ, не зная усталости, отплясывала на танцевальной площадке.
Вдребезги пьяный блондин, потеряв надежду увидеть жену, воспылал страстью к хорошенькой певичке и без конца топал ногами:
— Желаем Белинду-у-у!.. Белинду-у-у!..
Над Босфором висела круглая луна. Дул свежий ветерок.
Расим схватил девушку за талию и зашептал:
— Уедем отсюда, Севим... Уедем туда, где мы будем одни, совсем одни. Ну, умоляю, сделай для меня... Машина ждет внизу. Маленький voyage d’amour[105]. К холмам, залитым лунным светом, где никого не будет, кроме Эроса.
— Какой ты ребенок, Расим!
— Ребенок, да! Хуже ребенка, когда ты рядом. Ах, Севим, любимая, куколка моя! Радость моя! Я тебя обожаю!
— Ты уверен?
Несмотря на всю поэтичность момента, Расим не удержался.
— Нет, не уверен, моя Севим, — сказал он, подчиняясь привычке к дешевым остротам, сохранившейся у него с детства, проведенного главным образом на улице.
Девушка расхохоталась. Она любила остроты, которые легко отгадывались. Севим прижалась тяжелой от выпитого шампанского головой к плечу Расима. Каштановые волосы упали ей на лицо.
— Ну, не огорчай меня, моя единственная, милая Севим, моя Венера, моя Дездемона, моя Джульетта, моя Беатриче!
— Кто такая Беатриче?
— О-о-о! Это великая богиня любви! Это Виргиния бессмертного Данте...
— А откуда еще эта Виргиния, дорогой?
— Неужели не знаешь? Едем скорее вон к тем холмам, и я тебе все расскажу. Виргиния — это Монна Ванна неповторимого Бернардэна де Сен-Пьера.
— Понятно. Остается только исполнить твою просьбу, иначе этому бреду не будет конца.
— Я обезумел от любви, моя крошка. Как я могу не бредить?!. Какой мужчина в твоем присутствии может поставить на тормоз свои чувства?!. Какой мужчина...
Севим не стала ждать конца тирады и направилась к выходу, потряхивая копной каштановых волос. Что ей было до всего этого? Пусть Расим, пусть кто-нибудь другой... Не все ли равно?.. Переходя из рук в руки, она, разумеется, покорит в конце концов одного из этих дураков. Вот тогда они узнают, что из себя представляет богиня любви Беатриче!
Сев в автомобиль с Расимом, она зевнула. Потерян счет подобным вечерам, выпитым бокалам шампанского. Ей хотелось спать.
— Ну, куда поедем?
Куда? Будь это Шишли, они непременно погнали бы машину в Тарабью. Но так как они находились именно в Тарабье, не оставалось ничего иного, как мчаться в Шишли. Жаль, что шоссе не имело третьего направления!
Автомобиль пулей взлетел на холм Хаджи Осман. Расимом опять овладело поэтическое настроение.
— Эх, неповторимая прелесть любви! — воскликнул он. — Кто может ее описать? Уверенность, что ты наконец нашел женщину, которую искал, — это свет, объясняющий нам тайну жизни, это невидимая сила, это быстро летящие часы, часы, которые...
Севим сидела с закрытыми глазами, откинув голову на спинку сиденья.
— Эти слова мне знакомы, — пробормотала она в полудреме. — Я где-то их слышала...
«Черт возьми! — подумал Расим. — Ты даже газет не читаешь, где уж тебе знать Бенжамэна Констана[106]... Ах, как мне не везет!..»
Он решил переменить тему разговора.
— Я очень счастлив! В небе — луна, рядом со мной — ты. Воздух напоен ароматом цветов...
Стрелка спидометра подрагивала на цифре 80.
