Осенью 1934 года столицей Советской Украины стал Киев. Вскоре тут состоялась вторая, «киевская» часть Первого Всеукраинского съезда писателей, и организация Союза, объединившая всех украинских мастеров пера, окончательно завершилась. Иван Юлианович считал, что главное дело сделано, можно передохнуть. Он давно мечтал поехать в Умань — город, в котором рос, откуда вынужден был отправиться за океан в поисках лучшей судьбы и куда возвратился уже коммунистом, чтобы стать командиром отряда революционных войск. К счастью, именно в это время новосозданный Союз писателей получил новенький газик.

Кулик пригласил меня и Миколу Бажана поехать с ним. Микола Платонович, тоже уманчанин, охотно согласился, и мы двинулись.

Это была чудесная поездка. Газик весело подскакивал на своих тугих рессорах, подбрасывая нас под самый тент. Степной шлях ничем не напоминал современные автострады, и нам не раз приходилось после небольшого дождика вытаскивать машину из кювета. Но тучи быстро рассеивались, солнце снова выглядывало, и колеса катили дальше по рытвинам и ухабам…

Мы свернули в Моринцы — в шевченковские места, посидели у ветвистого дуба, под которым, по преданиям, любил сидеть Тарас Григорьевич. Все, что мы видели, даже сама атмосфера этого исторического села, создавало соответствующее настроение. Дальше мы заехали в Суботов, по дороге не раз останавливались у степных могил и каменных баб, которые даже молчанием своим о многом нам поведали.

С той поры прошло несколько десятилетий, из памяти выветрилось немало подробностей, которые стоило бы не забывать. Я кое-что записывал, но и записи погибли во время войны. И все же сама атмосфера той поездки, добросердечные отношения, установившиеся между нами тремя, запомнились, словно все это было вчера. И невольно спрашиваешь себя: почему Кулик пригласил принять участие в этой поездке именно нас двоих? Я был значительно моложе, а Бажан еще совсем недавно принадлежал к литературной группировке, которая уж никак не дружила с ВУСПП…

И снова приходишь к выводу, что даже такая невинная поездка не была для него только способом отдохнуть на чистом воздухе или развлечься в кругу веселых товарищей. Персональный состав «экипажа» — руководитель Союза, недавний «противник» и молодой поэт — это была для него не просто приятная компания. Похоже, что даже для такой поездки он подобрал спутников, которые бы своеобразно демонстрировали идею единения литературных сил разных направлений и поколений — идею, за которую он много боролся на протяжении последних двух лет…

Наконец мы добрались до Умани. Тут Ивана Юлиановича знали все. Я хорошо помню, как бежал вслед за нами мальчишка со щеткой и коробкой ваксы в руках и кричал: «Товарищ Кулик, я хочу вам почистить башмаки!» Парню было лет восемнадцать, и он мог помнить Ивана Юлиановича еще с тех времен, когда подбирал гильзы после выстрелов его знаменитого маузера…

Мы бродили по тенистым аллеям Софиевки, где проходила молодость и Кулика, и Бажана. Оба они знали тут каждый уголок, знали немало преданий и легенд, связанных с этим романтическим парком. Я был тут впервые и жадно слушал. Мне приятно было видеть, с какой радостью мои старшие товарищи вспоминают свою юность и как приятно им, что этот прекрасный уголок украинской земли является их общей родиной.

Тут же, в Софиевке, уманчане устроили нам торжественный банкет. На поляне вблизи помещения сельскохозяйственного техникума выстроились столы, на которых пестрели бутылки со знаменитым сидром, изготовленным в подвалах техникума. Главным гостем, разумеется, был Кулик. За столом сидели люди, которые хорошо помнили все, что он сделал для уманчан, когда был красным командиром и членом украинского революционного правительства.

Потом мы пошли по городу и свернули на площадь имени Кулика. Тогда она еще ждала своего плана застройки и похожа была на пустынный выгон. Но все-таки она существовала в городе, где он родился и воевал; растроганный и взволнованный, Иван Юлианович едва заметно, словно бы виновато улыбался…

У меня сохранилось несколько книг Ивана Кулика, изданных при его жизни, к сожалению малоизвестных современному читателю. «Произведения, том I», «Антология американской поэзии». В первом томе большие циклы стихотворений, поэмы «Черная эпопея», «Прерии», «Ниагара»… «Антология» — продолжение или дополнение к ним.

Когда перечитываешь эти произведения сегодня, становится ясно, что Кулик не только выдающийся поэт и переводчик — он сыграл своеобразную роль и как первооткрыватель новой темы для украинской литературы. Вместе с романами и рассказами Олеся Досвитнего и драмами Мирослава Ирчана поэзия Ивана Кулика намного расширяла ее тематические горизонты. Для каждой литературы важна новая фактура, неизвестные ей пока люди и непривычный материал; для украинской это было особенно важно. Испокон веку ее питали исключительно «внутренние» проблемы. Острота, с которой их ставили и решали наши классики, сделала украинскую литературу значительной частью социального процесса, происходящего в нашем обществе. Но тематическая ограниченность не могла не сузить поля ее активных действий.

Три писателя, имена которых я только что назвал, немало сделали, чтобы расширить кругозор украинских литераторов и привлечь украинскую литературу к мировым интересам. Своими произведениями, в основе которых лежит материал, взятый из жизни народов других континентов, они ввели в украинскую литературу совершенно новую для нее тему и таким образом значительно увеличили круг ее интересов. В области поэзии заслуга принадлежит прежде всего Ивану Юлиановичу Кулику. Большая «Антология американской поэзии», которую он перевел от первой до последней строки, является вообще единственной попыткой в украинской литературе создать нечто подобное. Вместе с его поэтическими произведениями на американские темы она представляет собой своеобразный комплекс, характеризующий Кулика как поэта, который мог бы еще немало сделать для развития нашей литературы, если бы дольше жил.

И все же образ этого писателя состоит не только из его книг. Поэт и организатор литературного процесса, он одновременно сыграл заметную роль и как революционный деятель, как активный и честный воин, который боролся за свой народ в дни гражданской войны и послевоенного мира. Он был человеком активного революционного действия, одаренный к тому же талантом ведения борьбы, — он применял разные методы в зависимости от потребностей времени, становясь то поэтом, то дипломатом, то политиком. Но все они должны слиться в нашем воображении для того, чтобы можно было правильно понять, кем и каким был на самом деле Иван Кулик.

1967

Перевод К. Григорьева.

17 мая 1929 года мы шли вдвоем с Леонидом Первомайским вниз по Сумской, торопясь в редакцию газеты «Вісті» для беседы с ответственным редактором Евгением Касьяненко, который накануне предложил нам поехать на Полтавщину и написать очерк.

Харьков сиял в блеске весеннего утра, ясное и безоблачное небо высоко вздымалось над ним, и настроение наше вполне соответствовало радостной атмосфере начала этого майского дня; веселые, преисполненные молодой энергией, мы, видимо, и сами чем-то напоминали то весеннее утро.

— Почему вы так сияете, ребята? — окликнул нас женский голос у входа в Государственное издательство Украины. У дверей стояла директор этого издательства Евгения Дмитриевна Шмайонок.

— А у Леонида сегодня день рождения! — выпалил я.

— Правда? — Она протянула руку Леониду. — Поздравляю. Сколько же вам стукнуло?

— Двадцать один, — с гордостью ответил Леонид. — Третий десяток.

— Ого! — воскликнула она и улыбнулась. — Серьезное событие! — И с неожиданной озабоченностью добавила: — По такому поводу надо бы вам что-нибудь подарить… — И тоном, не допускающим возражения, сказала: — Пошли!