— У нас в опытном реакторе топливо было металлическое, уран-плутониевое с обогащением по урану до двадцати процентов, — вмешался в разговор Сережа Кузьмин, как раз разработкой ТВЭЛов и занимающийся.

— И кто мешает…

— Проблема в том, что из-за распухания срок службы ТВЭЛов в таком реакторе не превысит трех месяцев. Это предварительные прикидки, а в реальности мы ТВЭЛы вынимали через месяц и невооруженным взглядом было видно как их повело. Нафиг нам такое счастье!

— А я говорил уже, что добавка титана в корпусную сталь распухание на порядок может снизить! Евгения Сергеевна где-то об этом писала…

— Вить, ты же строитель? Вот стройкой и занимайся. В корпуса ТВЭЛов титан добавлять нельзя, у него сечение захвата слишком большое. А записку твою я читал, и мы уже с полгода такие сплавы на опытном ректоре испытываем, — несколько вспылил Андрей. — Насчет «занимайся стройкой» это я уже всерьез, в понедельник Грише я отправляю официальное разрешение на начало строительства. И не потому что у нас проблемы все решились, а потому что с теплообменниками мы закончили.

— Кстати, а кто придумал трубки Фильда из фольги формировать и наращивать металл в плазмотроне? — вдруг спросил Сережа.

— А никто, — ответила ему Даша. — Это еще когда Александра Гаврюшина котлы со сверхкритическими параметрами пара делала, применять начали. Потому что сварных швов нет, дефектов кристаллической структуры металла нет, труба получается втрое прочнее да и химическая устойчивость растет за счет идеальной поверхности. А что?

— Я тут подумал, может и для корпусов ТВЭЛов эту технологию применить?

— Попробуй, со сталью все неплохо получается, а с цирконием… Тебе нужно с ярославской Теплотехникой связаться, это они нам трубки Фильда делают. Хочешь я позвоню… — Даша лукаво улыбнулась, — но лучше ты сам: на меня они как-то нервно реагируют. Наверное потому что я им только в случае брака звоню…

— Я так понял, что замкнутый цикл откладывается? — ни к кому конкретно не обращаясь, произнес Виктор, накладывая себе салат. — Ну что же, будем строить что есть.

— Не расстраивайся, мы даже в Клину со многим разобраться успели, так что следующая станция будет на восемьсот мегаватт по электричеству и ты ее точно построить успеешь, — ответил ему Андрей.

— И когда?

— Надеюсь, лет через десять.

Григорий Кабулов все же не удержался и приехал «на консультацию» к Кате-первой:

— Екатерина Владимировна, может вы сможете развеять мои сомнения? Мне, откровенно говоря, не очень нравится та возня, которая началась вокруг Владимира…

— И что тебе не нравится? То, что третий энергоблок вовремя там не поставят, никто и не сомневался, а второй заработает точно в срок. То, что они сами решили запустить его на три месяца раньше, лично меня не переубедило: они могут что угодно сделать досрочно, но без парогенераторов электростанцию им всяко не запустить — а Ярик обычно планов придерживается. У него просто сил и средств нет планы перевыполнять.

— Да я не об этом, о наших ребятах я вообще не беспокоюсь. Но после запуска первого блока атомной станции туда потянулось довольно много народа со своими необузданными хотелками.

— С плановыми же хотелками?

— Не только. Вон Иуван свой завод лопаток для трубин…

— Если я не путаю, ему всего мегаватт пятнадцать вроде нужно?

— Как же! Он вон расписал, что только на йодную очистку титана…

— Сразу посылай его куда подальше!

— И куда?

— К Ларсу. Этот бешеный фенн уже по четверти гигаватта новых мощностей в год строит, а куда столько электричества девать — не думает. Пусть там всю йодную очистку металлов делают, причем не только титана. И пусть с запасом делают: запас карман не тянет, а если с дождями год слабоват выйдет, то больше половины электричества там тю-тю. Очистку-то остановить проблем нет, а если какие другие заводы встанут…

— Я понял, спасибо, так и сделаю. А то, что с третьим блоком такая задержка…

— Гриш, помнишь, что тетя Женя… Евгения Сергеевна про быстрые нейтроны говорила? Если мы замкнем ядерный цикл хотя бы через сто лет, то и тогда это будет чудом. Но мы должны это чудо сотворить, помня при этом, что в первую очередь мы должны думать о безопасности.

— Хорошо что напомнили. Тут еще одна команда физиков образовалась, просят выделить средства на разработку реактора на свинце. Молодежь, все суетятся… Говорят, что на натрии размножитель получится начиная с мощностей — тепловых мощностей — гигаватт с двух-трех, а на свинце уже мегаватт с семисот. Андрей вроде как подтвердил, но во что это обойдется? На натрии-то реакторы уже работают… в смысле, один работает.

— Два работают, ты еще опытный забыл. Но если тебя интересует мнение пожилой дамы, то средства ребятам выделить стоит. Много они поначалу не съедят… то есть съедят конечно, но и технологию отработают. Вспомни, сколько сил и времени было потрачено на одни натриевые насосы?

— Но ведь если эти средства потратить на улучшение жизни народа…

— Народ у нас сыт, одет, обут и в целом здоров. А если еще одно поколение поживет без карманных видеотелефонов, то ничего страшного. Зато много будущих поколений тоже будут сыты, одеты, обуты и здоровы. Я тебе, как старая бюрократка, вот что скажу: Госплан нужен не для того, чтобы жизнь сделать раем, а чтобы она в ад не превратилась. Еще вопросы есть?

— Это вы меня так послали… к Ларсу? Но в любом случае спасибо за помощь, вы мне реально сильно помогли. И… последний вопрос: так вы думаете, у нас в обозримом будущем никаких серьезных проблем не маячит?

Начало лета триста пятого года омрачилась печальной новостью: в возрасте восьмидесяти лет скончался «первый император Эфиопии» Бейлисту. Причем умер он в Москве. А в Москву он приехал еще в самом начале весны, причем приехал с просьбой к Кате-старшей. Простой такой просьбой: чтобы Катя сделала ему проект его собственной могилы. Не мавзолея какого-нибудь, и не склепа, а, скорее все же небольшого «семейного» кладбища. Причем приехал, привезя с собой с десяток «проектов», составленных его собственными эфиопскими архитекторам, и Катя лишь неопределенно хмыкнула, их проглядев: все они были «вариациями Парка Мнемозины».

Плохими, по мнению и Кати, и Бела, вариациями: все же эфиоп одним из принципиальных пожеланий к проекту выставил использование эфиопских же камней. А эфиопский мрамор отличался от того же каррарского прежде всего цветом. В основном мрамор был даже не желтый, а коричневый, изредка — темно-серый, и вдобавок абсолютно весь найденный (возможно, лишь пока — но и этого достаточно) мрамор был узорчатый. Причем и рисунок часто встречался очень симпатичный, но «в греческую архитектуру» такой камень совершенно не вписывался.

— Я не хочу из мира мертвых видеть вокруг совсем не то, что видел при жизни. То есть я видел и римские, и греческие храмы, но они для меня всегда были чужими, — так Бел изложил свои пожелания Кате.

— Но и то, что строила я, тоже для тебя чужое…

— Ты все же богиня, и ты делаешь, всегда делаешь то, что нравится людям. Здесь делаешь то, что нравится русским людям, на севере — что нравится германцам и скандам. И тот дворец, который был первым выстроен когда вы назначили… избрали меня императором — он ведь понравился всем эфиопам. Если ты снизойдешь до моей просьбы, то наверняка создашь то, чем я буду наслаждаться всю оставшуюся мне вечность…

Бел по-русски говорил великолепно, но практически со всеми, включая маленьких детей, от разговаривал «на вы». Ирина, в свое время «шлифовавшая» русский Бела, говорила, что «обращение на ты у Бела нужно еще заслужить»: он искренне считал, что говоря человеку «вы», подразумевается «ты или кто-то еще, мне плевать кто». И на «ты» он обращался лишь к Марине, к Лизе, к Кате-старшей и к Вике, даже Ира такого обращения «не заслужила». Самой Кате Бел когда-то сказал, что «на ты обращаются лишь к матери», так что Катя очень ценила этот немного странный знак уважения со стороны Бела. И, со своей стороны, всегда старалась отвечать взаимностью…