Саша, который с железнодорожниками контактировал довольно плотно, об этом узнал и попросил Катю-первую прояснить, чем вызван такой запрет.

— А никакого запрета не было, врут они всё. То есть не то, чтобы специально врут, просто несколько широковато интерпретируют распоряжения Госплана. Не мои, подчеркиваю, а именно Госплана.

— И какие же распоряжения они так интерпретируют?

— Саш, вот ты как раз всё очень хорошо поймешь, просто потому что сам в такой же позе раскоряченной находишься. У тебя сколько людей могут спроектировать новый двигатель?

— Ну, навскидку так человек десять.

— А сколько новых двигателей ты разрабатываешь?

— Ну, если Иувана не считать — а Иуван давно уже сам по себе, то, скорее всего, ни одного. Старые, конечно, улучшаются по возможности, а вот чтобы совсем новые…

— Потому что все твои десять конструкторов как раз доводкой старых и заняты. А у железнодорожников картина еще хуже, грамотных мостовиков с достаточным опытом всего четверо. И они не то что пролеты новые, они опоры для мостов проектировать не успевают! С Омским мостом сколько лет провозились — а причина в том, что весь мост целиком вынужден был вообще один человек проектировать! Ладно, он за это время еще четырех студентов поднатаскал — но опять-таки только до уровня «привязать стандартный проект к местности». И Госплан не запретил им новые проекты разрабатывать, а просто распланировал график работ таким образом, что им просто некогда этим заниматься. Толик Карамышев два года назад еще приходил, говорил что из нижнетагильской стали тот же Омский мост можно сделать на пятьсот тонн легче — но на перерасчет конструкции, по его прикидкам, минимум год потратить нужно — и он сам настоял, чтобы строить из того, что уже у нас есть.

— Ну да, понятно… не совсем понятно: ведь институт в год два десятка инженеров-мостовиков выпускает.

— Ты знаешь, Ярославна была права, говоря что максимум три процента людей способны на самом деле придумывать что-то новое. Толик на последнем совещании сказал, что за два года только один мостовик из новеньких для полностью самостоятельной работы годится. Остальные тоже работать очень даже неплохо могут, но…

— Теперь понятно. Иуван как раз из этих трех процентов получился, потому-то он и ушел в самостоятельное плавание. Но ты знаешь, мне кажется, что чем больше у нас растет потомственных горожан, тем больше этот процент становится.

— А вот тут ты в корне ошибся. Не горожан, а людей, которых с детства научили думать. В школе научили…

Давно уже ставшим традиционным «собрание хозактива» в Госплане в новом, двести девяносто первом, году стало для Маркуса поводом огромной гордости. Потому что Председатель Госплана на этот раз поставила на стол перед собой новенький (и серийный!) персональный компьютер. Шестнадцатиразрядный, с памятью в шестьдесят четыре килобайта…

На самом деле стоящий перед Катей ящик был все же не совсем «серийный»: на серийных ставился один жесткий диск на десять мегабайт, а здесь их было два. А еще в эту машину инженеры успели воткнуть плату расширения памяти (на этот раз — действительно первую и пока единственную), увеличившую эту память до четверти мегабайта. И гордость, распирающая Маркуса, ни капельки не уменьшилась от того, что перед совещанием Катя очень ехидно поинтересовалась «а сколько машин в неделю твой завод может выпустить» и, выслушав ответ, молча изобразила на лице «вселенскую скорбь». Ну да, из-за того, что работоспособных микросхем выходило хорошо если пара процентов из запущенных в производство, таких машин пока получалось делать по две-три в месяц. Но ведь причины брака уже вроде как выяснены и к весне выпуск годных микросхем должен увеличиться… Маркус не был безудержным оптимистом и надеялся, что к весне выход годных микросхем может достичь процентов хотя бы двадцати пяти.

А Катю производство персоналок вообще почти не интересовало. То есть хорошо, если Маркус на самом деле начнет их делать в относительно массовых количествах, но пока и его «стационарных» монстров для проведения нужных расчетов хватало. Потому что, по мнению Кати, «и считать было особо нечего». То есть дофига было чего считать, но пока инженеров, которым нужны были мощные вычислительные системы, было маловато.

Так что она, когда все участники совещания собрались, озвучила планы на год грядущий. И на последующие лет так десять минимум:

— Чтобы не тянуть резину в долгий ящик… — это подхваченное у матери выражение Кате очень нравилось внешней бессмысленностью и абсолютной ясностью для каждого, владеющего русским языком. Когда-то она хотела уточнить ее происхождение у матери, потом периодически вспоминала, что неплохо бы было у отца выведать ее происхождение, но так и не сложилась.

— … начну с того, что мы пока, несмотря на все старания, не только не приблизились к достижению поставленных Владимиром Михайловичем целей, но и умудрились от них прилично удалиться. Не совсем по своей вине, однако… — Катя откашлялась, глотнула воды из стоящего перед ней стакана и продолжила:

— Итак, на сегодняшний день нас, если верить отчетам Статкомиссии, нас уже пятнадцать миллионов человек. Из которых пять миллионов взрослых, причем половина из них вообще неграмотные. За это мы выразим отдельную благодарность отсутствующему здесь Кодру и так же отсутствующей Януте. Искреннюю благодарность, просто потому что два с половиной миллиона человек, способных, несмотря на неграмотность, копать и таскать, помогут нам вышеупомянутых целей достигнуть в кратчайшие сроки. Вот только для этого всем присутствующим тоже придется немного поработать. Примерно по двадцать четыре часа в сутки.

Катя оглядела сидящих у огромного стола: все внимательно ее слушали и ни у кого даже тени улыбки не появилось. Какие уж тут улыбки: все давно привыкли, что Госплан ставит задачи очень непростые, но все же выполнимые. И так же привыкли, что Катино выражение «работать по двадцать четыре часа в сутки» является все же преувеличением, хотя и не очень серьезным…

— Итак, Михалыч завещал, что на каждого гражданина страны нужно иметь киловатт электрической мощности. А у нас сейчас общая установленная мощность всех электростанций едва перекрыла три гигаватта, то есть на человека приходится около двухсот ватт, то есть пятая часть от необходимого.

— Саша уже раскрутила свои центрифуги до тысячи двухсот в секунду, — влез с сообщением Маркус.

— Она молодец, а ты не перебивай. Я сейчас вкратце общую картину обрисую, а потом и займемся ценными разговорами. Еще Михалыч говорил, что на каждого человека требуется тонна чугуна и стали в год. С этим у нас еще хуже чем с электричеством, пока что наше производство выдает миллион семьсот тысяч тонн. На первый взгляд как бы и дофига, но если вдуматься — ни фига не дофига, из-за недостатка стали мы не можем вовремя завершить кучу проектов, а еще большую кучу даже начать не в состоянии.

— А я давно говорил… — попытался вклиниться Слава Смирнов, курирующий в Госплане Липецкий металлургический завод.

— Слава, заткнись пожалуйста. Откроешь рот когда я тебя попрошу. Итак, у нас по основным индустриальным показателям полный провал, но провал этот вызван в значительной степени присоединением к нам славян, германцев и скандинавов. Которые, как уже я упоминала, ничего делать не умеют — но топор и лопату в руках удержать в состоянии. А если учесть, что по другому ряду параметров мы значительно обогнали ранее намеченные показатели, то оказалось, что теперь самое время всучить в эти неумелые руки означенные лопаты с топорами и тачками. Вот тут Ходан… Ходан, ты слушаешь? Ходан в очередной раз предложил построить ГЭС на Днепре. Ходан, доложи товарищам вкратце, что именно ты предлагаешь.

— Я тоже давно… то есть если за днепровскими порогами поставить плотину вышиной примерно семьдесят метров, то с электростанции у такой плотины можно снимать семьсот-восемьсот мегаватт.

— Это радует, но нас интересует что для строительства нужно: мы же здесь собрались делить наши скудные ресурсы.