А еще в городе заработал новый завод, который уже Оскар назвал «Теплообменник» — как раз по выпуску таких котлов. И всего прочего, нужного для «теплообмена». Например, холодильников и кондиционеров…
Пилви Киановна, для которой изобразительное искусство оказалось лишь хобби, взяла управление Ярославлем в свои цепкие ручки (она как раз закончила руководимый тетей Лизой «Институт управления»), а сам Ярослав стал директором нового завода. Очень это было хлопотное занятие, ведь для того, чтобы завод по-настоящему заработал, не хватало и оборудования разного, и людей. Правда производство холодильников по сути просто «переехало» с Московского экспериментального завода: фактически в Ярославль оттуда завезли все оборудование, необходимое для этого производства. Точнее, большую часть, все же многое на этом «экспериментальном» было на самом деле уникальным и изготовить такие же станки было делом очень не быстрым. То есть в обычных условиях небыстрым, но после того, как курирование завода взял на себя дядя Вова, с оборудованием стало полегче. А с людьми… Витя Гусев прислал двух молодых инженеров, с производством холодильников уже знакомых, а вот с рабочими было сложнее. Ярослав на самом деле не понимал, почему все приходящие на завод люди проходят столь серьезный отбор. Настолько серьезный, что из десятка кандидатов, вполне, по мнению самого Ярослава, для работы годных, комиссия, учрежденная дядей Вовой, чаще всего пропускала лишь одного — но на механический завод и стеклофабрику Ярослав брал рабочих сам, все же особо к ним не придираясь…
Честно говоря, Киан почти всю жизнь боялся своей жены. Ну не всю жизнь, конечно, а после того как она взяла его себе в мужья. И даже не сразу после этого…
А вот работать с деревом он начал с того времени, что вообще себя помнил. Лет в четырнадцать он полностью самостоятельно построил первую, хотя и небольшую, лодью — но уже через год это занятие пришлось бросить: в деревню пришли даны и взяли его в рабы. Не только его, они половину деревни с собой забрали, но остальных соплеменников Киан больше никогда не видел: даны их куда-то продали. Его же оставили себе, лодки чинить. Строить лодки у данов разрешалось только очень уважаемым людям, к которым рабы, понятное дело, не относились. А вот чинить — это дело как раз рабов. Ну а так как чинить лодки часто приходилось и во время путешествий, Киану несколько раз приходилось с данами плавать в разные, часто довольно далекие, места. И в одном из этих путешествий (по счастью оказавшимся последним) даны его продали.
Женщинам продали. Но не простым, а самым настоящим богиням. Одна из этих богинь долго его мучила: тыкала иголками, выцеживала кровь — и Киан искренне верил, что она готовила его в качестве жертвы для какого-то очень сложного обряда. Поэтому когда богиня сказала (другой богине, специально пришедшей для этого к первой) «этот парень вполне годится», он приготовился умереть. Но еще одна богиня (богиня порядка Лариса, как он узнал позднее) сказала ему то, что полностью перевернуло его жизнь:
— Так, парень, отныне ты будешь мужем уважаемой Кати. Верным мужем, и уж постарайся, чтобы она не разочаровалась в своем выборе.
Чрезвычайно обрадованный тем, что умирать в ближайшее время не придется, Киан старался. И лишь чуть позже начал потихоньку жены-богини бояться. Нет, она никогда ему не угрожала ничем, и относилась… хорошо. Но потихоньку до Киана доходило, что Кати к нему относилась так же хорошо, как и к красивому серому коту, который жил в ее доме.
Не разочароваться в жизни ему помогло то, что другая богиня — уважаемая Виктория — увидев, как он делает какую-то замысловатую деревянную игрушку, позвала его работать на свою фабрику, где делались разные музыкальные инструменты. И если раньше Киан думал, что про дерево он знает почти всё, то на фабрике он быстро понял, что за первые восемнадцать лет он только-только освоил самые азы. Впрочем, никто его этим не укорял, а новый опыт и новые знания сами как-то приходили… со временем.
На музыкальной фабрике работать Киану очень нравилось. Как нравилось и то, что жене нравилось то, что он делает. Но страх — он только усиливался, ведь Киан очень хорошо помнил, что стало с тем серым котом, когда он сильно заболел. Поэтому когда дочь предложила ему уехать с ней в новый город, он ни минуты не раздумывал. Правда у жены все же разрешения уехать спросил — но она, по счастью, возражать не стала…
Оскар еще в самом начале своей работы в процессе «приемки дел» поинтересовался у Лизы:
— Елизавета Александровна, а зачем мы строим все эти мелкие городишки в чистом поле? Я понимаю, что, например, Липецк в другом месте не выстроить было, ведь руду далеко возить не удобно. Или Лисичанск, Донецк — там уголь копать надо. А мелкие городишки зачем?
— Наша территория потихоньку расширяется, и — обрати внимание — расширяется она в основном мирно. Ставим мы маленький пограничный городок, народ окружающий замечает, как в нем люди хорошо живут, потихоньку торговать туда приходят, а потом — увидев, что под городом этим жизнь просто безопаснее, поближе к нему и селиться начинает. Детей в школы отдает…
— Я про пограничье понимаю. А зачем такие городки мы ставим не на границе и вообще там, где и ископаемых никаких нет, и даже народу почти не наблюдается. Владимир, Александров. Или Вологду, где вообще на сто километров вокруг хорошо если пара деревень найдется. На Волге города ставим у пунктов заправки, хотя там и небольшой деревушки достаточно. А ведь ко всем этим городишкам мы и дороги планируем выстроить. Ну зачем к городку с полутысячей жителей тянуть двести километров железной дороги? Нет, вы не подумайте, я не то чтобы против всего этого, я просто хочу понять зачем это…
— А, теперь поняла что ты спрашиваешь. Ну, попробую объяснить… У нас цивилизация городская, промышленная. И благодаря промышленности у нас один крестьянин может прокормить десять человек. И что это значит?
— Что в деревне должно быть в десять раз меньше народу… Но ведь это не так!
— Конечно не так. Потому что у крестьянина есть свои дети, которых он тоже кормит. А у рабочего в городе есть и дети, и он сам сытно поесть не против — и выходит, что в деревне у нас сейчас живет шестьдесят процентов населения. Понятно?
— Да. Пока понятно.
— Ну что же, продолжим. Вот взять, к примеру, Рим. Город Рим. В нем живет шестьсот тысяч человек, которые явно не крестьяне, но сытно есть очень даже желающие. Поэтому им только зерна каждый день нужно шестьсот тонн. Еще масла, вина, овощей всяких, рыбы и мяса и чтобы все это в город привезти, в день в город должно приходить минимум восемь онерарий. На самом деле двенадцать, восемь только для зерна требуется.
— И что?
— Даже восемь онерарий — это примерно двести пятьдесят человек в экипажах. И я ещё не считаю грузчиков, которые все эти корабли разгружать должны, потому что грузчики каждый день новые корабли разгружает. Но учти: каждая онерария из Африки, допустим, приходит раз в месяц. На самом деле реже, но не будем мелочиться. И вот если даже не мелочиться, то всего кораблей должно быть уже не восемь, а примерно двести пятьдесят. Семь тысяч пятьсот моряков — уже заметно больше одного процента населения Рима, но ведь и это не всё. Корабли-то по морю ходят семь месяцев в году, так что прокорм нужно с запасом возить — и получается, что только моряков требуется тринадцать тысяч. На самом деле, если считать все продукты питания и учитывать реальные длительности рейсов, в Рим их везут чуть больше, чем двадцать тысяч моряков. Еще около пяти тысяч человек везут продукты посуху, то есть четыре процента населения Рима занимаются лишь тем, что доставляют продукты всем остальным. А если вычесть детей и стариков, к труду не приспособленных, то оказывается, что восемь процентов трудоспособного населения обеспечивают только пропитание города. Но по факту положение еще паршивее, ведь склады продуктов нужно охранять, со складов доставлять в лавки и места раздачи еды дармоедам, несколько раз все это погружать-разгружать — и вот уже пятнадцать процентов населения города никакого полезного продукта не выпускает.
