Конечно, большинство таких предприятий были небольшого размера, но встречались и такие, которые и в двадцатом веке было бы уместно называть «индустриальными гигантами». Хотя по меркам века двадцать первого они, скорее всего, выглядели бы устаревшими — но такие же и тогда «продолжали работать». Как, например, металлургический комбинат в Липецке, выпускавший уже больше миллиона тонн стали в год. Конечно, десять процентов выпуска — это новенькие рельсы, делающиеся из старых (после того, как из Никитина был сюда переведен «передельный завод»), да и основой металлургии были домны, но на заводе заработали и две новеньких печи по прямому восстановлению железа…
Второй металлургический гигант заработал в Магнитогорске. Не такой большой — пока не такой большой, но зато самый современный, там домны даже не планировались. Еще один металлургический гигант заработал в Железногорске, только не в городе Коптеве, а там, где у американцев был город Бетлехем. Пока что на заводе работали только три печи, выпускавшие по двести тонн железа в сутки, и два мартена, делавших из этого железа сталь — но «строители взяли повышенные обязательства» и до конца года производительность завода должна была утроиться. А кроме того, еще один, причем практически такой же завод, начал строиться там, где у янки стоял город Питтсбург. Для Северной Америки это было очень много, ведь пока «пришлое население» не превышало четверти миллиона человек, а только в Железногорске по плану должно было работать почти десять тысяч металлургов. Но народ и привезти недолго — если понимать, куда столько стали девать, а Катя это очень хорошо понимала.
Однако куда как больше забот Госплану обеспечивали все же заводы небольшие. Например, завод трикотажных машин, на котором работало чуть меньше сотни рабочих — и который делал совершенно уникальные станки. Не в том смысле уникальные, что прям вот чудо-чудо, а в том, что повторить эту продукцию больше ни один завод не мог, и даже самые нужные запчасти для ремонта станков сделать не мог (хотя попытки и были). И при том, что трикотажных машин требовалось больше, чем их мог делать завод, увеличить их выпуск на небольшом заводе, расположенном в городке Гелюля, было невозможно. И потому, что все полтораста киловатт электричества, выдаваемых крошечной ГЭС на речке Гелюле, завод и так полностью потреблял, и потому что половина городского населения и так уже работала на этом заводике. Дома-то в городе для новых жителей выстроить не проблема, и достаточно подготовленных молодых рабочих туда прислать — тоже, а вот как всё это обеспечить электричеством… В принципе, можно было еще одну ГЭС на полтораста киловатт выстроить на Гелюле, километрах в четырех выше по течению. Или можно все же выстроить ЛЭП, соединяющую все миниГЭС, построенные Торопом на Янисйоки, а потом еще провести и двадцатикилометровую линию к Гелюле — но какое решение будет экономически оправданным?
Вроде и мелкая задачка, но таких «мелких» в Госплане были многие десятки и даже сотни — а народу в «конторе», как именовала свое учреждения Катя (исключительно для краткости речи) работало меньше двадцати человек. И каждый их них ежедневно должен был принимать решения ценой в десятки, а то и сотни тысяч рублей — так что даже минимальное облегчение их работы обеспечивало — по крайней мере в теории — экономию очень приличных сумм:
— Я думаю, что уже где-то к Новому году мы наберем статистику и будем знать, сколько времени занимает превращение личинки рабочего в настоящего рабочего, и с использованием этой статистики сможем более точно готовить планы по расширению старых и созданию новых производств, — сообщила Катя на очередном заседании Спецкомитета, состоявшемся в начале сентября.
— А чего ее собирать-то? — удивилась Оля, — у твоего отца на экспериментальном рабочие готовятся от трех месяцев до полугода.
— Оль, не неси чушь в массы, — ответил ей Володя. — Это зависит и от производства, и еще много от чего. Для того же завода типографского оборудования рабочих больше года готовили. Да что там, даже для завода трикотажных машин их год готовили, а на полную мощность завод заработал еще через три года — и это при том, что туда я отправил и с десяток очень опытных рабочих с огромным стажем.
— И что теперь, по каждому заводу придется отдельно статистику собирать?
— Придется, а потом эту статистику нужно будет еще и обработать правильно, учитывая сложность производства, его тип, отрасль, станочный парк, даже, подозреваю, придется еще учитывать и возраст рабочих, пол, семейное положение и еще что-то, о чем мы пока даже не подозреваем, — дополнила ответ Катя.
— Ага, и происхождение, — как-то неуверенно хмыкнула Оля.
— И тут ты, наверное, тоже права, — не приняла шутку Катя, — дети римских рабов и славян и в школе хуже учатся, и работу медленнее осваивают.
— Селюки потому что, — не удержалась Оля.
— И это тоже, но, скорее, тут играет существенную роль религия, а точнее — привычные им религиозные обряды. У римлян принято разные праздники бурно отмечать, и у них довольно много детей рождается… дефектные после родительской пьянки…
— И где они у нас вино приобретают?
— Виноградников у нас много, а они еще и яблочный сидр повадились делать… Да и хрен бы с ними, идиотов у них все же мало рождается. Но они и детей малых тоже поить горазды!
— А за это их нужно… я даже не знаю, что!
— Оля, у нас есть специальные люди и они знают, что. Но пока эти специальные люди иногда не справляются, а нас нет средств чтобы к каждому бывшему рабу милиционера приставить. Так что единственный действенный способ — это мобилизация масс на борьбу с вот этим вот всем. И мы стараемся, мобилизуем, эффект положительный наблюдаем. Но пока факт имеет место быть.
— А славяне? Они же практически не пьют, им просто пить нечего.
— А с ними еще хуже. У них в религиозной традиции в определенные праздники потребление грибов специфических, вроде мухоморов. Причем потребляют все, от стариков до буквально младенцев. Причем то, что каждый пятый младенец после грибков этих просто помирает, они считают каким-то добрым предзнаменованием. Ну, с этим мы вроде боремся успешно, младенцев они травить — по крайней мере в открытую — перестали, но если травится кормящая мать, кто из младенца вырастет — вопрос уже становится риторическим. Милиция сейчас тамошних шаманов успешно отлавливает и отправляет на перевоспитание на стройки коммунизма…
— Куда-куда?
— На Полярный Урал, где железная дорога к Лабытнанги строится. Неважно, важно то, что еще лет десять эффект повышенной дебильности среднего славянского школьника сохранится, и мы не можем этого в своих планах не учитывать.
— Да, Катенька, а у тебя работенка-то очень, как я посмотрю, веселенькая.
— Истину глаголишь, тётенька, — Катя периодически подкалывала так Олю, которая ей именно теткой (хотя и сводной) и приходилась. — Но ты не учитываешь, что еще есть готы, аланы, два десятка кавказских племен, малочисленные народы Севера и многочисленные народы Африки с Америкой, причем все со своими заморочками… Впрочем, все это лирика, а мы просто делаем свою работу и стараемся сделать так, чтобы пользы от нее было больше, а вреда — меньше. И я надеюсь, что вы все мне статистику соберете качественно и в срок. А кто не соберет, то я не посмотрю, что ты мне отец, — Катя даже пальцев тыкнула в Володю, — бить буду больно всех, включая родню и друзей детства.
— Тогда слова «всех, включая» могла бы и опустить, — не удержался Саша, — других-то тут вообще нет. Но уверен, бить тебе никого не придется: за последние несколько лет мы вроде работать научились. Справимся!
Форму для сбора статистики Катя подготовила на основании методики, разработанной еще Сашей Гаврюшиной и предназначенной для уточнения данных по племенам и народам. Там было несколько очень «странных» пунктов — но их вычеркивать не стали, и именно по этим пунктам результаты Катю повергли в некоторое уныние. Анализ собранной (не полностью еще) информации ясно говорил о том, что школьник из Тулы превращался из «личинки» в настоящего рабочего меньше чем за два года, рязанец, орловец или москвич — примерно за три, а школьникам из остальных городов на это требовалось до пяти лет.
