Шамиль знал только одного человека, который был способен продолжить дело Ярагского. И это вскоре подтвердилось: следующим звеном Золотой цепи, шейхом Накшибандийского тариката стал потомок рода пророка Джамалуддин Казикумухский, которому Ярагский передал руководство орденом.

Джамалуддин был одним из учителей Шамиля, в честь которого он назвал своего старшего сына. Имам, как и многие другие, верил, что в Джамалуддине отразилась благодать пророка, наделившая шейха необычайной духовной силой.

Когда Омар-хаджи вернулся с головкой сыра, обернутого душистой травой, кувшином меда и большим круглым хлебом, Шамиль этого даже не заметил. Он был поглощен письмом и своими размышлениями.

Омар-хаджи осторожно положил гостинцы на стол и вышел.

Шамиль мог бы еще часами наслаждаться благодатными строками шейха, но его ждали люди. Он спрятал письмо и только теперь увидел, что на столе ждет еда. Но Омара-хаджи не было.

Шамиль убрал письмо и вышел на Ахульго. Здесь он увидел, что Омар-хаджи беседует с белобородыми старцами. Когда к ним подошел Шамиль, сопровождаемый Юнусом и Султанбеком, старики уважительно поздоровались, а Омар-хаджи сказал:

– Думаю, их людей мы тоже примем в Согратле, а остальных разместим в соседних селах.

– Там вам будет хорошо, – заверил Шамиль.

– Дай Аллах здоровья имаму и его наибам, – согласно закивали старики.

– Наши дети тоже в мюридах.

– Скажите своим людям, чтобы собирались, – сказал Омар-хаджи и пошел за Шамилем, который хотел узнать, как идут дела у других наибов.

– Брат мой Омар-хаджи, – сказал вдруг Шамиль.

– Я прошу тебя остаться здесь, со мной.

– Не проси имам, приказывай, – ответил наиб.

– Хочу поручить тебе начальство над Старым Ахульго.

– Думаешь, справлюсь?

– Ты и не с такими делами справлялся, – положил руку ему на плечо Шамиль.

– Если дело дойдет до битвы, никто лучше тебя не сможет защищать эту половину нашей крепости. А Сурхай поможет тебе сделать все, что нужно для обороны.

– Мы сделаем Старое Ахульго неприступным, – пообещал Омар-хаджи, пожимая Шамилю руку.

– А я пока отправлю людей и пойду проведаю Старое Ахульго.

Когда Шамиль появлялся в расположении той или иной общины, люди поднимались, приветствуя своего имама. Но на лицах было больше тревоги, чем радости. Ничуть не смущаясь, горцы подходили к имаму, чтобы пожать ему руку и расспросить о житье-бытье, так, будто ничего больше их не интересовало. И только старейшины спрашивали о главном – о войне, о том, чем они могут помочь имаму, а уже затем – куда девать их семьи, оставшиеся без крова.

Наибы Сурхай, Али-бек и Галбац-Дибир Каратинский уже заметили имама и спешили ему навстречу.

– Вы не останетесь без нашей помощи, как мы не остались без вашей, – говорил имам людям.

– О вас позаботятся эти наибы. Они лучше меня знают, как вас устроить.

И Шамиль пошел дальше, оставив наибам разбирать нужды переселенцев.

На Ахульго играли дети. Мальчишки соревновались в прыжках с места. Чтобы прыгнуть подальше, они брали в руки булыжники, от которых отталкивались в воздухе во время прыжка. Каждый старался превзойти другого. И не только из духа соперничества, но и потому, что невдалеке сидели на пригорке девочки, которым тоже было интересно, кто победит. И мальчишки старались изо всех сил, особенно надеясь, что их заметит синеглазая красавица Муслимат, дочь наиба Сурхая.

Среди соревновавшихся были и дети Шамиля. Мальчишки были так увлечены, что не замечали стайку ребят, которые стояли поодаль. На лицах новичков было написано сильное желание поучаствовать в состязании, но их что-то удерживало.

– Джамалуддин! – окликнул Шамиль.

– Что, отец? – подбежал к нему сын.

– Почему эти ребята не играют с вами?

– Не знаю, – пожал плечами Джамалуддин.

– Может, потому, что они рабы?

– Рабы? – не поверил Шамиль.

– Так говорят, – кивнул сын.

Шамиль положил руку на плечо сына и сжал ее так, что на лице Джамалуддина появилась гримаса боли.

– Запомни, сын мой, – тихо сказал Шамиль.

– Среди нас не может быть рабов.

– Сам посмотри, – сказал Джамалуддин.

– У них даже кинжалов нет.

Шамиль вгляделся в ребятишек и убедился, что в этом сын прав. У них не было кинжалов, а многие были и босыми. Шамиль направился к ребятам, но те испуганно от него шарахнулись.

– Подойдите! – велел имам.

Ребята переглянулись, а затем несмело приблизились.

– Салам алейкум, – сказал им Шамиль, протягивая руку.

– Ва алейкум салам, – отвечали ребятишки, но руки не пожали, а только кланялись, прижав руку к груди.

– Значит, вы мусульмане? – спросил Шамиль.

– Да, алхамдулилля, – как принято, отвечали они.

– И вы – рабы? – едва сдерживал гнев Шамиль.

– Да, – отвечали ребята.

– Как и наши отцы.

– И матери.

– Или вы не рабы, или вы не мусульмане, – сказал Шамиль.

– Как это? – не понимали ребята.

– Где ваши родители? – спросил Шамиль.

– Там, – показывали ребята.

– В нашем ауле много рабов.

– Всегда так было.

– Пойдемте со мной, – велел Шамиль и, взяв двоих мальчишек за руки, пошел туда, где расположились жители их аула.

Подойдя и сдержанно поздоровавшись, Шамиль громко спросил:

– Есть ли среди вас рабы?

– Есть, как не быть, – отвечали горцы.

– Не бросать же их на погибель.

– Все-таки они тоже люди.

– Пусть выйдут вперед, – велел Шамиль.

Из толпы выступило несколько человек разного возраста, плохо одетые и без кинжалов на поясе. Следом несмело вышли их женщины. И самый старший из них сказал, поклонившись:

– Да возвеличит тебя Аллах, великий имам.

– Поднимись, – приказал Шамиль.

Но тот будто не слышал. Тогда по знаку Шамиля Юнус с Султанбеком схватили его и выпрямили так, что у него в спине что-то хрустнуло.

– Ты можешь кланяться только Аллаху, – сказал Шамиль.

– Разве не ты теперь наш хозяин? – ответил тот, кто признавал себя рабом.

– Я – имам, – ответил Шамиль.

– А хозяев у тебя нет.

Удивленные люди переглядывались, не понимая, что происходит.

– Зачем вы здесь? – обратился Шамиль ко всем, кто его слышал.

– Разве не затем, чтобы бороться за свободу?

– Да, – отвечали горцы.

– Как же вы можете бороться за свободу, имея рабов?

– Так им даже лучше, – сказал старшина аула.

– Раб – и есть раб. Они же только работают, а мы еще и воюем!

– Назовите их свободными, пожмите им руку, как братьям по вере, дайте им оружие, и тогда посмотрим, будут ли они бороться за свободу, – ответил Шамиль.

– Ну, раз ты так хочешь… – неуверенно произнес старшина.

– Я хочу только того, что велит нам всевышний, – ответил Шамиль.

– Разве пророк, да благословит его Аллах и приветствует, не освободил своего чернокожего раба Билала, когда тот пропел призыв на молитву?

– Освободил, – согласился старшина.

– Но этого, – показал он на своего раба, – я купил на базаре за хорошие деньги.

– И я купил! – послышалось из толпы.

– А мой сам пошел в рабы, потому что его семья не могла расплатиться с долгами!

– А если их отпустить, кто вернет нам деньги?

– Всевышний Аллах! – ответил Шамиль.

– Освободившим из рабства мусульманина он вернет столько, сколько не принесут вам тысячи невольников!

Толпа недовольно гудела, люди спорили, но согласия не выходило.

– Эй, мусульмане! – призывал Шамиль.

– Позаботьтесь лучше о своей душе, чем о греховном имуществе. Имея рабов, вы сами становитесь рабами! А молитвы рабов, как сказал наш шейх, не будут услышаны!

Невольники слушали Шамиля, раскрыв рты.

– Лицемерие – страшный грех, – горячо убеждал Шамиль.

– Нельзя быть равными в мечети, а за ее дверями менять свою веру на невольников!

Невольники не могли поверить, что могут стать свободными людьми, а некоторые из них будто и сами этого не хотели, потому что привыкли быть рабами, рабство въелось в них, как проказа, а свобода их пугала.