В качестве парламентера к Граббе отправился Юнус.

Первые натиски показали, что взять Ахульго с ходу не представляется возможным. Не удавалось даже сколько-нибудь серьезно приблизиться к твердыне. Подступы были чрезвычайно затруднены как сильно пересеченной местностью, так и стараниями самого Шамиля. Сюрпризом было и то, что самих горцев не было нигде видно. Казалось, будто сами горы стреляют, но слишком уж метко летели пули. Если бы даже удалось проложить дороги под пулями снайперов, то войска поджидали еще глубокие перекопы, за которыми располагалась многоярусная оборона горцев.

Поэтому войска пришлось расставлять на значительном удалении от Ахульго, но так, чтобы сохранялась хотя бы видимость окружения. Главная квартира отряда Граббе расположилась на высотах, откуда были хорошо видны Ашильта, лежавшая ниже и левее, и Сурхаева башня, стоявшая впереди и справа. Были видны и оба Ахульго. От Ашильты дорога вела на Старое Ахульго, а тропинка на Новое Ахульго пролегала слева от Сурхаевой башни. Там же, у башни, сливались речки Ашильтинка и Бетль, разделяя затем оба Ахульго и вливаясь в Андийское Койсу.

Рядом с главной квартирой расположились батальоны Куринского полка, транспорты и артиллерийский парк. Тут же, справа, за оврагом речки Бетль, были собраны в один большой табун кони всего отряда под прикрытием казаков. Передовые батальоны Куринского полка были выдвинуты к Ахульго по центру.

На левом фланге, направленном против Старого Ахульго, и на правом – против Нового, расположились, чередуясь, батальоны Апшеронского и Кабардинского полков.

Таким образом, Граббе пытался блокировать Ахульго, отрезав его от гор с юга. Он полагал, что с остальных сторон Ахульго надежно отсечено глубокими ущельями Андийского Койсу.

Сверху казалось, что оба Ахульго где-то там, внизу. Но чтобы штурмовать их, нужно было спуститься еще ниже, в ущелья, а уже затем взбираться на эти грозные утесы. В таком положении помышлять о быстром штурме не приходилось. Войска занялись разработкой подступов к Ахульго и прокладыванием крытых путей между занятыми позициями.

За каждый шаг вперед приходилось платить дорогой ценой. Закрепившись на новой позиции, войска окапывались, а затем подтягивали поближе артиллерию. Батареям, поставленным на свободных от неприятеля возвышенностях, было велено тревожить Ахульго, не переставая.

Граббе в окружении отрядных командиров колдовал над новым планом Ахульго, представленным топографом Алексеевым, когда Васильчиков сообщил, что от Шамиля выслан парламентер.

Граббе выпрямился, и на лице его появилась торжествующая улыбка.

– То-то! – сказал Граббе.

– Полагаете, Шамиль сдается? – спросил Галафеев.

– Понял, видно, что деваться ему некуда, – предположил Граббе, а затем спросил Васильчикова.

– Где он?

– Внизу, ваше превосходительство, у Сурхаевой башни.

– Сюда никого не пускать, – сказал Граббе, а затем обернулся к Пулло.

– Не сочтите за труд, господин полковник.

– Слушаюсь, – козырнул Пулло и вышел из палатки.

С Пулло отправился и Милютин, которому очень хотелось увидеть настоящего мюрида. Взяли они с собой и переводчика Биякая. Пулло и сам сносно говорил по-аварски, однако важность встречи требовала точности.

Мысль о том, что угроза блокады вынудила Шамиля сложить оружие, была столь же заманчива, сколь и невероятна. И командиры принялись горячо обсуждать, возможен ли такой счастливый исход дела.

– А что, господа? – воскликнул Траскин, мечтавший поскорее покинуть эти опасные места.

– Чего на войне не бывает!

– Другой при виде нашей армады давно бы сложил оружие, – сказал Галафеев.

– Да и Шамилю пора уже одуматься, – добавил Лабинцев.

– Чего зря кровь проливать?

– Он-то полагает, что не зря, – сомневался Галафеев.

– Фезе с Клюгенау чего только ему ни сулили, обещали кавказским императором сделать, а ведь не вышел Шамиль к царю.

– Не уговаривать надо было, а требовать! – сказал Граббе.

– Эти дикари понимают только силу.

– Да и требовали не раз, – сказал Лабинцев.

– Однако, господа, сколько с Шамилем не воюю, а все же он для меня загадка. Казалось бы, все, нет уж его, и мюриды все перебиты, и общества покорность изъявляют, ан нет, воскресает сильнее, чем был. Феномен, господа.

– Вздор! – потирал руки Граббе.

– Теперь уж попался, голубчик!

– И то верно, – кивал Галафеев.

– Не птицей же в небо улетит.

Парламентеры сошлись у подножья Сурхаевой башни, в долине речки Ашильтинки. Юнус явился с десятком мюридов. Пулло пришел с ротой солдат. Они молча смотрели друг на друга, желая убедиться в мирных намерениях. Затем Юнус крикнул:

– Письмо от Шамиля генералу!

Пока Пулло переговаривался с Юнусом через переводчика, Милютин во все глаза разглядывал горцев. Они не были похожи на загнанных в угол дикарей, как рисовалось ему прежде в воображении. Напротив, они были отлично одеты и имели дорогое оружие. Они больше походили на благородных рыцарей, гордых князей, соблаговоливших говорить с незваными пришельцами. Особенно Милютина поразил их предводитель, главный парламентер, стоявший под белым имамским знаменем. Он напоминал ему грациозную пантеру, у которой под красивой шкурой таились железные мускулы, дикую кошку, слегка расслабившуюся на жаре, но готовую в одно мгновение перепрыгнуть узкую речку и вонзить цепкие когти в свою добычу. Милютину стало немного не по себе, когда он сравнивал этих вольных детей гор со своими солдатами, храбрыми, но не приспособленными к горной войне.

Юнус тоже успел оценить противника. Пулло говорил резко, тоном начальника, но в нем не чувствовалось уверенности, когда он смотрел в глаза Юнусу. Он был одет в застегнутый до последней пуговицы мундир, который должен был только мешать ему на такой жаре и сковывать движения. А сопровождавший его поручик смотрел на мюридов удивленными глазами, которые у него и без того были слегка навыкате. Смотрел, как мальчишка на породистого коня, которого даже не мечтал заполучить. И каждого мюрида разглядывал с головы до ног, будто собирался пригласить к себе на службу. А мюриды отвечали ему взглядами, похожими на обнаженные кинжалы.

На своего земляка Биякая Юнус даже не взглянул. Да и зачем смотреть на то, что на свете не должно существовать? Противник, враг – это дело важное и понятное, но предатель? Сердце Юнуса отказывалось это принимать.

Наконец, мюрид передал письмо Милютину, храбро шагнувшему ему навстречу.

В штабе уже пили шампанское в предвкушении новых чинов и наград. Спорили насчет того, как следует поступить со значительными пленниками. А некоторые искренне сожалели, что не успели явить новые подвиги. Но тут вернулся Пулло.

Милютин с Биякаем перевели письмо, и Граббе велел Пулло прочесть его вслух. Полковник, не обращая внимания на встревоженный вид Милютина, принялся торжественно декламировать:

«От Шамиля, уповающего на Аллаха, к повелевающему многочисленными войсками генералу Граббе.

А затем, послушай, что я хочу сказать тебе. Я воевал против притеснителей и лицемеров, да очернит их Аллах, чтобы спасти от них наш народ и очистить веру. Я искренне просил их оставить народ в покое, но они не вняли моей просьбе. Они стали нападать на меня, а вы стали их помощниками. Тогда и я засучил рукава, собрал своих приверженцев и повелел им сделать то, о чем всем известно. Ибо долг мой – удержать злонамеренных отступников от нанесения ущерба нашей вере и шариату.

До сего дня я не переставал стремиться к миру и не причинял вам вреда, пока вы не захотели овладеть нами и не вышли с войной против нас с многочисленными войсками.

Знай же, что я хочу примирения с русским государем – правителем великой державы, без всякого сомнения. Еще не поздно остановить то, что может случиться. Если ты будешь благоразумен и уйдешь туда, откуда пришел, ты не увидишь от нас вреда. Если же ты желаешь сделаться причиной новых бедствий и быть проклятым Богом, то знай, что сабли наточены и руки готовы.