Завидев Шамиля и его мюридов, к ним отовсюду сбегались дети. Их поднимали на коней и разрешали немного покататься с уздечкой в руках. Кому-то доставалась сушеная курага, кому-то кусок сыру, кому-то горсть мелкой черной хурмы из походных запасов.

Шамиля окружали люди, каждый старался пожать имаму руку, и со всех сторон слышались обычные в горах приветствия:

– С приездом, Шамиль!

– Был ли удачен твой путь?

– Исполнились ли желания твоего сердца?

– Остались ли вы все невредимы?

– Прогнал ли ты своих врагов?

Шамиль старался для каждого найти доброе слово, отвечал, что благодаря Аллаху все хорошо. А затем спросил людей:

– Не рано ли вы принялись за работы?

– Мир ведь, – улыбались люди.

– И дни теплые. Кто тут все восстановит, если не мы?

Всадники потянулись к чиркатинской дороге, вившейся вдоль реки.

– Мир, – говорил про себя Шамиль.

– Надолго ли?

Дорогу перегородила большая овечья отара. Это возвращался с первых весенних пастбищ пожилой чабан со шрамом во всю щеку. Увидев Шамиля, он поспешил к нему навстречу, яростно расталкивая овец.

– Шамиль!

Имам узнал в чабане Курбана из Чиркаты – давнего своего приятеля, раненого при защите Ашильты от войск Фезе. Шамиль сошел с коня, обнял чабана и стал его расспрашивать о житье-бытье.

– Засиделся что-то, – молодецки встряхивал плечами Курбан.

– Взял бы ты меня в мюриды, я бы еще показал, как воевать надо.

– И так все видели, как ты работал саблей за двоих, – улыбался Шамиль.

– Она еще цела?

– Целее меня, – потряс ярлыгой Курбан, подтверждая, что крепка еще его сабля.

Сабля эта была знаменита. Добытая его предком в битве с Надир-шахом, сабля имела два клинка, которые расходились при взмахе. Звалась такая сабля «зулькарнай» – двурогая, и защищаться от нее было очень трудно.

– Теперь я зову ее Ахульго, – важно сообщил Курбан.

– Потому что двойная.

Он похлопал имама по плечу и пригласил в свой шалаш отдохнуть с дороги и отведать хинкал с курдюком.

Но Шамиль вежливо отказался, ссылаясь на то, что его ждут в Чиркате.

– Я тоже тебя ждал! – сказал Курбан.

– Сына хочу женить.

– Дай Аллах, дай Аллах, – кивал Шамиль.

– Хорошее дело. На чьей дочери женишь?

– Махмуда дочь, ашильтинца. Помнишь, в которого из пушки попали?

Шамиль погрустнел. Махмуд был смелым воином. И был отличным каменотесом. Он строил дом Шамиля на Ахульго. А когда полетели ядра, решился на ночную вылазку, чтобы опрокинуть пушку в пропасть. Они успели сбросить одну пушку, когда с другой батареи по смельчакам ударили картечью.

– Помню, да упокоится душа его в раю.

– Хорошо, что ты вернулся, – говорил Курбан.

– А то никак со свадьбой не выходит.

– Почему? – удивился Шамиль. —

Невеста не нравится?

– Нравится она ему! – уверял Курбан.

– Такая красавица – сам бы женился!

– В чем же тогда дело?

– Некогда, говорит. В мюриды хочет.

– Разве одно мешает другому?

– Вот и я ему говорю: у имама целых две жены!

– Если сын не слушает отца, как он будет мюридом имама?

– Слушает он, – оправдывался Курбан.

– Но если ты ему велишь – сразу женится! Он тебя знаешь, как уважает!

– Посмотрим, – улыбнулся имам.

– Пришли его ко мне.

Шамиль тронул коня, но Курбан шел рядом, продолжая говорить:

– Не гневись имам, но в Чиркате тебя дожидается столько важных людей! Начнутся хабары, дела, не до моего сына будет. Да и зачем отнимать время у великого имама? Ты скажи свое слово, а я ему передам.

– Тогда скажи, что женатый мюрид – хороший мюрид. А, братья? – обернулся он к своим спутникам.

– Правда, – улыбался Султанбек.

– Если мы не будем жениться, откуда возьмутся новые мюриды? – смеялся Юнус.

– Женатые дерутся лучше! – весело откликались остальные.

– И любят крепче, когда мужья долго дома не бывают!

– Когда жена рядом, даже пес злее кусается!

– Так и скажу, – радостно улыбался чабан.

– Имам велел жениться!

– Так и скажи, – кивнул Шамиль.

– А когда свадьбу играть? – спросил Юнус.

– Чем скорее, тем лучше.

– Имам сказал – значит, так и будет! – объявил Курбан.

– Все приходите!

– Нас слишком много, – покачал головой Шамиль.

– Вот и хорошо, – говорил Курбан, оглядываясь на мюридов.

– Баранов у меня хватит. Я же чабан как-никак.

– Придем, если будет на то воля Аллаха, – пообещал Шамиль.

Имам пришпорил коня и понесся вперед. Мюриды бросились его догонять.

А чабан принялся собирать отару, которая успела разбрестись по пригоркам.

– Ну-ка пошли домой! Котлы по вас плачут!

Уже вечерело, когда Шамиль увидел костры, расположенные в определенном порядке. Они горели неподалеку от моста через реку, за которой на нескольких уступах раскинулся аул Чирката, окруженный цветущими садами.

Вокруг костров отдыхало по нескольку десятков мюридов, а неподалеку паслись их кони. Шамиль был рад видеть столь организованные отряды, что для горцев было весьма необычно.

Приближаясь к лагерю, имам узнавал знамена своих наибов. Вот зеленое, с красной каймой, двухконечное знамя наиба Магомеда Ахбердилава из Хунзаха. Ученый и храбрый, добрый и сдержанный, он был правой рукой Шамиля. Ахбердилав был соратником первых имамов, и Шамиль мог положиться на него в самых трудных делах. Славу Ахбердилаву принесли не только его удачные походы, но и мудрое терпение, с которым он разрешал споры между селами, склоняя их к добрососедству и побуждая к борьбе с общими для всех притеснителями. Это он чуть не бросился на генерала Клюгенау, когда тот уговаривал Шамиля явиться в Тифлис просить императора о помиловании, а затем отвел руку Шамиля, когда тот хотел пожать руку протянутую генералом. Клюгенау вспылил, и Шамилю едва удалось разнять разгневанных противников.

А вон там, справа, красное с зелеными углами у древка, двухконечное знамя Ташава-хаджи Эндиреевского. Наиб своим знаменем очень гордился, потому что унаследовал его от первого имама Гази-Магомеда. Ташав тоже был весьма учен и титул хаджи носил по праву, совершив в молодости хадж в священную Мекку. Он дрался еще с Ермоловым, а затем и другими царскими генералами. Он был муллой древнего аула Эндирей, лежавшего на плоскости и подверженного опасностям куда больше, чем горные аулы. Тем не менее Ташав-хаджи вдохновенно утверждал шариат как лучший путь к спасению души каждого и всего народа. Действуя в Кумыкии и Чечне, он, когда возникала надобность, являлся к имаму со своим отрядом джигитов, собранных из разных народов. Неподалеку от Эндирея теперь стояла большая царская крепость Внезапная, Ташав был оттеснен в чеченские леса, но влияние его было по-прежнему велико.

Трепетало на ветру и двухконечное, украшенное цитатами из Корана, белое знамя наиба Сурхая из Коло. Он к тому же был кадием – шариатским судьей аула Ансалта. Сурхай умел воздвигать башни и строить крепости. Мюриды его явили чудеса храбрости, когда защищали Ашильту от Фезе. Так же, как и мюриды Али-бека Хунзахского, который был кадием в Ирганае.

Белое знамя Али-бека, тоже украшенное надписями, реяло неподалеку от знамени Сурхая. Они всегда старались держаться вместе. И вместе атаковали отряд отступавшего Фезе.

Наибы собрались вместе и двинулись навстречу имаму. Один поторопил коня, другой стегнул своего. Они ехали быстрей и быстрей, увлеченные горской страстью к состязаниям, и вот уже скакали во весь опор, соревнуясь в молодецкой удали и показывая силу своих коней.