– Все! Уходите!

Отряд Султанбека начал отступать и скоро скрылся в темном ущелье, в которое полетело перед тем и грандиозное сооружение со всеми его щитами. Затем отошли и люди Юнуса, провожаемые выстрелами апшеронцев.

Убитые горцы остались лежать на месте схватки. Сбрасывать тела вниз ни у кого не поднялась рука.

Вернувшихся мюридов встретили как героев. Но успех вылазки омрачало то, что вернулись не все. На Ахульго недосчитались шестерых воинов, семеро были легко ранены, еще один находился на грани жизни и смерти от сквозного штыкового удара. Раненых, которым требовалась серьезная помощь, разместили в мечети, где ими занялся лекарь Абдул-Азиз.

Шамиль был печален. Наибы надеялись, что теперь-то Граббе оставит свои попытки дотянуться до Ахульго. Но имам все больше убеждался, что генерал не остановится ни перед чем, чтобы добиться своего. От Жахпар-аги пришло сообщение, что Граббе поклялся штурмовать Ахульго столько, сколько потребуется, хотя бы даже всю зиму. Он готов был собрать здесь еще больше войск, но не уходить, не сокрушив Шамиля и его крепость.

– Этот генерал вынуждает нас драться, – говорил Шамиль наибам.

– До последнего мюрида, до последнего солдата.

– Еще посмотрим, кто кого, – сказал Ахбердилав.

– Слова – это только слова, – добавил Балал Магомед.

– Фезе тоже обещал раздавить нас, а вместо этого подписал мир и убрался.

– Фезе подписал, – согласился Шамиль.

– А Граббе нарушил. Похоже, у них каждый начальник открывает свою войну.

– Они делают то, что хотят наши ханы, – сказал Омар-хаджи.

– А ханы стоят подальше от Ахульго и ждут, пока мы с русскими перебьем друг друга, – добавил Джамал, тоже участвовавший в совете.

– Прогоним генерала, доберемся и до ханов, – пообещал Ахбердилав.

– Неужели Граббе и теперь не уйдет? – вопрошал Балал Магомед.

– Посмотрим, – сказал Шамиль.

– Сил у него еще много, – сказал Джамал.

– А нам ждать помощи уже не приходится.

– Люди еще придут! – надеялся Шамиль.

– Они не могут оставить нас в беде.

– Если и придут, то немного, – говорил Джамал.

– Кругом стоит ханская милиция. К тому же отступники снова подняли головы, и народ колеблется.

– Ты знаешь, сколько у ханов сабель? – спросил Шамиль.

– Тысячи три-четыре, – сказал Джамал.

– Охраняют войска Граббе со всех сторон, как цепные псы.

– Значит, остается надеяться на собственные силы, – решил Ахбердилав.

– Или попробовать договориться Граббе, – предложил Джамал.

– О чем нам с ним договариваться? – негодовал Балал Магомед.

– Даже с генералами можно договориться по-хорошему, – сказал Шамиль.

– Я бы договорился и с Граббе, как бы ему ни хотелось получить мою голову. Но с ханами договориться нельзя. Жаль, что царь не хочет понять, что все беды в Дагестане не от нас, а от ханской нечисти, которая стравливает наши народы, чтобы сохранить свою власть. А когда интересы ханов совпадают с интересами генералов, которые думают не о России, не о Дагестане, а о своих интересах, тогда дело оборачивается плохо.

– Сейчас Граббе думает о себе, а не о ханах, – заметил Джамал.

– Если он пойдет на переговоры – хорошо, а не пойдет – хотя бы выиграем время.

– Верно, – поддержал его Ахбердилав.

– Может, Сурхай успеет поднять народ и пробьется на Ахульго.

– Хорошо, – согласился Шамиль.

– Попробуем еще раз.

– У Граббе тоже есть умные офицеры, – сказал Джамал.

– И всем хочется жить.

Ночью Джамал спустился к переправе и окольными путями направился в лагерь Граббе.

Милютин корпел над журналом военных действий отряда. В него надлежало записывать все, что происходило в походе, но так, чтобы выглядело это победно и не вызывало у высшего начальства неприятных вопросов. К тому же Граббе и сам был не в духе, требовал одно вписать, другое вычеркнуть и вообще для начала представить ему проект записи в журнал касаемо последних событий.

Милютин призвал на помощь Васильчикова, и они долго колдовали над журналом. В конце концов неудачи были объяснены нехваткой войск, артиллерии и инженерных средств. Потери были преуменьшены и большей частью отнесены на болезни из-за дурного климата, гнилой амуниции и скверного продовольствия, которое поставлял Траскин.

Но по всему было видно, что командующий не до конца понимал, что произошло и почему. То вдруг Граббе отправлялся к передовым постам и долго смотрел на перешеек между Сурхаевой башней и Новым Ахульго, будто не верил, что титанические труды храбрых саперов пошли прахом. То принимался отчитывать Пулло и других командиров за дурное исполнение приказа, за нерасторопность полков, за неумелость инженеров, соорудивших неизвестно что, которое так легко сокрушила горстка горцев, то даже грозил сместить командиров с должностей, а на их места поставить шамилевских мюридов.

Подчиненные глухо роптали, но спорить не решались, потому что результаты их деятельности говорили сами за себя. Однако каждый полагал, что сделал бы все по-другому, а не как самонадеянный Граббе, не желавший признавать в Шамиле сильного противника и умелого полководца.

– Нашла коса на камень, – говорил Пулло друзьям – кавказским ветеранам.

– И что лезть на рожон? – разводил руками Галафеев.

– У Шамиля тылы открыты. Ведь предлагал же я занять левый берег Койсу, блокировать Шамиля окончательно, а там артиллерией и добить.

– Торопится командующий, – соглашался Лабинцев.

– Тут все от позиции зависит.

– Ждал, что Шамиль сам уйдет, – качал головой Попов.

– А вон оно как вышло.

– Думаете, снова штурмовать будем? – предположил Галафеев.

– Полагаю, что да, – кивнул Пулло.

– Дело пошло на принцип.

– Помяните мое слово, без занятия левого берега, без батарей в тылу у Шамиля дело не сделается, – уверял Галафеев.

– Рекогносцировочку бы провести надо.

– Я распоряжусь, – пообещал Пулло.

– Оно не помешает.

Сообщив Граббе, что на левом берегу замечены новые партии горцев, за которыми необходимо присматривать, Пулло приступил к исполнению данного Галафееву обещания насчет приготовлений к занятию левого берега. Он отправил топографа Алексеева и штабс-капитана Эдельгейма скрытно осмотреть берега реки, где бы можно было перекинуть новый мост, так как старый, у Чиркаты, был разрушен, а сам аул занимали мюриды. Тщательно осмотрев реку, Эдельгейм доложил, что нет места удобнее того, где был прежде Чиркатинский мост, но для устройства переправы могло сгодиться и другое место, на расстоянии ружейного выстрела от Старого Ахульго, где были обнаружены останки некогда существовавшего моста.

Когда Галафеев осторожно напомнил командующему о необходимости полного окружения Ахульго с занятием левого берега реки, Граббе нервно возразил:

– Вздор! Тогда придется отделить от отряда два или три батальона. Это слишком ослабит отряд, а кроме того, излишне долго и хлопотно. Я и так Шамиля возьму!

– Какие будут распоряжения, ваше превосходительство? – обреченно спросил Пулло.

– Восстановить крытую галерею! – приказал Граббе.

– И никаких канатов, пусть держится на цепях!

– Прикажете исполнять? – осведомился Галафеев.

– Немедленно! – велел Граббе.

– Причем под вашу, милостивый государь, ответственность!

Галафеев взял под козырек и собирался покинуть штабную палатку, когда Васильчиков явился с неожиданной вестью.

– Позвольте доложить, ваше превосходительство, – докладывал адъютант.

– От Шамиля прибыл парламентер.

– Парламентер? – Граббе победно оглядел подчиненных.

– Сдача?!

– Не могу знать, ваше превосходительство!

– Давайте его сюда!

Васильчиков вернулся с Джамалом.

– Ба! – воскликнул Пулло.

– Старый знакомый!

Джамал церемонно поздоровался с Граббе и его командирами, а затем объявил:

– Шамилю надоело воевать, он хочет говорить о мире.