Пленённую Заиру отправили в Петербург. В отместку Хаджи-Мурат устроил засаду на отряд, шедший с песнями по отличной альпийской дороге с бордюрами, каких в горах никогда не было, и триумфально привёл пленных в аул. Далее творилась новая череда несуразиц, в результате которых Хаджи-Мурат оказался в Петербурге, где собирался заколоть кинжалом царя, заглядевшегося на Заиру, которая к тому времени успела стать лучшей танцовщицей в балетной труппе. Спасённую Заиру Хаджи-Мурат умчал в Дагестан на лихой тройке. А там уже готовилась расправа над матерью и сыном «предателя», переметнувшегося к врагам горцев. Однако Хаджи-Мурат, проявляя чудеса храбрости, отбиваясь от преследователей, смертельно израненный, привёз Шамилю его племянницу, на которой успел по дороге жениться. Его похоронили как героя, а Заира стала новой матерью осиротевшему сыну Хаджи-Мурата.

То, что это не Толстой — великий мыслитель, не Шамиль — вождь вольных горцев, и тем более — не Хаджи-Мурат, трагедию которого превратили в мелодраму, явно никого не смущало. Как ни странно, фильм был принят восторженно. Мужчины вскакивали с мест и кричали «браво!», а растроганные дамы утирали слёзы. Исторические несоответствия их не волновали, достаточно было, что вольные горцы, как бы то ни было, храбро боролись за свободу, а любовь преодолевала все преграды.

Ещё один фильм был снят в Италии в 1959 году. Хаджи-Мурата играл американский культурист Стив Ривз, который при каждом удобном случае демонстрировал свою фигуру и играл мускулами. Были и другие фильмы, имевшие весьма отдалённое отношение к повести Толстого.

И вот, казалось, наступило время фильма настоящего, который сделают люди, знающие Кавказ, чтущие Толстого и любящие Хаджи-Мурата.

Владимир Огнёв, имевший непосредственное отношение к сценарию, описал происходившее в очерке «Скитания Хаджи-Мурата»:

«Популярный певец и киноактёр Вахтанг Кикабидзе вспоминает: “Есть два героя, которые мне особенно нравятся... Морган у Хемингуэя в “Иметь и не иметь”. И Хаджи-Мурат у Толстого. Была мечта у меня — сыграть эту роль: Хаджи-Мурата. Думал, сыграю — и могу больше не сниматься. Лет пятнадцать назад картина должна была вот-вот сниматься про Хаджи-Мурата. Замечательный сценарий был тогда у Георгия Николаевича Данелии, изумительный сценарий. То, что там играл бы, это точно, но кого — не знаю. Про себя надеялся: вдруг он меня поставит на “Хаджи-Мурата”? И возраст был тогда подходящий. Но сценарий не пропустили, такие скандалы из-за него были, не пропустили — и всё. Тем дело и кончилось”.

Я имел самое прямое отношение к этому “замечательному”, “изумительному” сценарию, потому что писал его вместе с Данелия.

Настало время рассказать и о том, почему фильм Данелия не состоялся.

Начиналось всё так. Я рассказал В. Б. Шкловскому о замысле сценария в 1966 году. Виктор Борисович вдохновился, забегал по комнате, приговаривая любимое своё “дык вот”, потом сел на край широкой тахты и крикнул: “Симочка! Где моя заявка?” Через минуту я, несколько, сознаюсь, обескураженный, читал и перечитывал две странички “заявки” на экранизацию повести Л. Н. Толстого, выдержанную в стиле раннего Шкловского. Понять что-нибудь было трудно, кроме того, что автор заявки был гениальный человек. Но к повести Толстого это не имело никакого отношения. Как поставить головоломные парадоксы в кино, в современной эстетике, было непонятно. Хаджи-Мурат по заявке В. Б. оказывался крестьянином, который бунтовал против самой идеи ханства, что уже отдавало 1920-ми годами. Конфликт наиба с имамом не оставлял места для русской части, для горской войны как таковой. А когда Хаджи-Мурат попадал в театр — это был театр Мейерхольда... Ну и всё в этом роде.

Короче, я передал сценарий на киностудию, но его отвергли...

Г. Чухрай предложил Гии Данелия работать со мной. Гия меня тогда знал мало. Зато, как и все, знал Расула Гамзатова. Расул предложил обсудить ситуацию в ресторане.

...Жарко пекло солнце. Мы с Гией, повязав полотенца чалмою, в плавках лежали на траве у коттеджа Дома творчества в Переделкине. Строгий Литфонд дал путёвки Расулу и мне. Под фамилией Гамзатова жил Данелия.

Рядом с нами лежало в бумажной обложке расчёрканное мною издание “Хаджи-Мурата” с рисунками Лансере. Я писал и писал. Гия кусал травинку и смотрел в небо. Со своей постоянной японской улыбкой он говорил мне: “Хорошо”, я радостно гнал дальше. Гия после часа-другого: “Надо сделать перерыв”. После перерыва как ни в чём не бывало Гия задумчиво предлагал совсем другое решение, щедро отбрасывая варианты, казавшиеся мне гениальными...

Однажды в Москву заявился Расул Гамзатов и с ходу придумал эффектнейшую сцену встречи Хаджи-Мурата с Шамилем. Потом рассказал мне что-то о Шамиле, чего я не знал...

Сценарий получался. Это признавали строгий Гия, замечательный оператор Вадим Юсов, часто присутствовавший на читке очередного варианта и предложивший ряд решений, которые касались места действия, признали и на студии, единодушно принявшей с первого раза сценарий, и даже Комитет по кинематографии, высоко оценивший его качество.

И вот приехал Расул Гамзатов и пригласил нас для читки в фешенебельный посёлок Верховного Совета СССР в Снегирях. Я начисто переписывал финальную сцену, когда позвонил Расул и сказал так:

— Гигант мысли! Ко мне едет корреспондент газеты “Труд”. Он спрашивает, какой у нас консепций. Какой? Скажи, пока он едет...

Я что-то наговорил. Расул сопел в трубку:

— Не так быстро...

На следующий день, купив “Труд”, я прочитал нечто вроде следующего: “Экранизацию знаменитой повести Л. Н. Толстого сделал народный поэт Дагестана Расул Гамзатов. Постановщик Г. Данелия, главный оператор Вадим Юсов”. И далее: “О концепции фильма рассказал поэт...”.

Рассказал хорошо. К обеду мы с Гией были в Снегирях...

Сели за стол. Расул предложил выпить за окончание работы. А потом уже устроить читку. Принципиальный Гия накрыл рюмку ладонью:

— Как тебе не стыдно! Ты даже не упомянул Володю.

И вынул из кармана мятую газету.

И тут Расул выдал надолго запомнившуюся мне остроту. Лукаво так и с удивлением:

— Слушай. В ресторане — кого знают? Апициантку, да? А шеф-повара кто знает?

Мы расхохотались. И я начал читать сценарий.

Лучше всех слушал Расул...

Далее — как кадры кинохроники. Я, Гия, Юсов вылетаем в Крым. Студия. Натура. Потом — Гия, Юсов, группа — в аулы Дагестана. Натура. Кинопробы горцев. Шьются костюмы. Гия ищет актёра на главную роль. Мечтает заполучить Омара Шарифа. Иннокентий Смоктуновский звонит Гии. Очень хочет главную роль. Я в восторге:

— Почему ты хочешь чужую звезду? У нас — своя. Это только на первый взгляд Смоктуновский абсолютно не подходит. Он — гений. Он гений перевоплощения!

Гия снисходительно улыбается.

Смоктуновскому он ответил так:

— Кеша, а ты не хочешь сыграть Анну Каренину?

В остальном всё идёт “штатно”, как говорят космонавты.

И вдруг рвётся плёнка, остановлен мотор...

Что случилось? Грубая, непоправимая ошибка Данелия.

Он, неисправимый грузин, решает отметить запуск в производство “Хаджи-Мурата”. В квартире его на Чистопрудном — высокий гость, заместитель председателя Государственного комитета по кинематографии Владимир Евтихианович Баскаков с молодой женой-венгеркой. Расул с Патимат, Юсовы, Павел Лебешев, некий Абдильбиев — знакомый Гии, я.

Чача из Тбилиси делает своё чёрное дело. Расул выбит из седла первым. Он, набычившись, долго смотрит, тяжело смотрит на Баскакова, пустившегося в исторический экскурс о горской войне. Тот неосторожно задевает святое святых Расула — имама Чечни и Дагестана. Это незаживающая рана...

И вот за праздничным настроением стола — резкий слом. Расул:

— Ты — жалкий чиновник. Ты умрёшь, что после тебя останется? Шамиль — великий человек. Ты не можешь говорить как равный с имамом, даже с мёртвым!

Я толкаю Расула ногой под столом. Но тот уже не может остановиться...»

Баскаков резко ответил. Гамзатов пришёл в ярость. В разгорающийся конфликт вступили новые силы. Патимат Гамзатова старалась всё сгладить.