Поэтический талант Цадасы передался сыну. Нелегко было обрести свой поэтический голос при таком отце. Но именно суровая школа Цадасы помогла юному поэту найти свой путь.

«Однажды, усадив меня не то за уроки, не то за стихи, отец на минуту вышел из дома. Не успела закрыться за ним дверь, как я уже вскочил со стула и оказался на крыше сакли. Увидев меня, отец крикнул моей матери:

— Принеси мне верёвку, ту, что висит на гвозде.

— Зачем тебе?

— Я хочу привязать Расула к стулу, иначе из него не выйдет никакого толку, — отец спокойно, основательно прикрутил меня к стулу, тихонько стукнул по лбу и показал на бумагу: — Всё, что там, перенеси сюда!»

Но тогда Расулу не было свойственно прилежание. Как, впрочем, и позже. Больше всего остального его влекла сама поэзия. С ней он забывал обо всём, кроме того, что стихи должны быть услышаны. А ещё лучше — напечатаны. Обуреваемый жаждой славы, он предложил свои стихи школьной стенгазете. Проведя бессонную ночь в ожидании своего поэтического дебюта, Расул отправился в школу пораньше. У стенгазеты клубились первые читатели, поджидая автора. Но ждали не только они — Расула ждали первая слава и первое разочарование.

После стенной печати стихи Расула стали появляться на страницах газет, районных и городских. Появились первые отзывы. Одни были хорошими, вдохновляющими, другие...

Один из таких «других» отзывов помог Расулу обрести своё литературное имя.

Поначалу он подписывал свои стихи псевдонимом отца — «Цадаса». Но то, что было правильным в обычной жизни, оказалось неправильным в творческой судьбе. Люди, не ведавшие о его поэтических устремлениях, недоумевали: «Послушай, Расул, что случилось с твоим отцом? Раньше он писал такие хорошие запоминающиеся стихи, а теперь читаем-читаем, и ничего не можем понять». Расул понял, что за свои стихи он должен отвечать сам, и стал их подписывать «Расул Гамзатов».

Однако позже, когда талант Гамзатова окреп, уже другие начали говорить, что это отец пишет за него стихи. Это завистливое злопыхательство сопровождало Гамзатова многие годы, даже когда его отца уже не стало. Поэт отвечал, что Цадаса пишет за него и теперь.

Сыну от отца достались не только талант, но и замечательное чувство юмора, подкупающая самоирония, свойственная сильным личностям.

Цадаса ещё многие годы оставался требовательным наставником молодого поэта. О его первых опубликованных стихах, как вспоминал Расул Гамзатов, Цадаса говорил: «Если взять щипцы и порыться в этой золе, то можно найти уголёк хотя бы для того, чтобы прикурить папиросу».

Гамзатов признавал правоту отца. В беседе с Владимиром Коркиным он говорил: «Я считаю началом своей творческой жизни то время, когда люди стали меня читать, а не брать газету с моими стихами на раскурку. Первые стихи я писал к календарным датам, как метко определил Евтушенко, — это “датская поэзия”».

Но вернёмся к первым поэтическим опытам юного Расула. Об этом написано много и по-разному. Одно яркое воспоминание стало почти хрестоматийной легендой — о том, что первые стихи Расул написал под впечатлением потрясающего события — в Хунзах впервые прилетел самолёт, а на нём — знаменитый лётчик Георгий Байдуков.

«Я лежал на балконе сакли на шкуре быка и сочинял стихи о том, как соседские мальчики, отдыхающие в постели после одного мусульманского обряда (обрезания), внезапно вскочили и побежали к поляне, на которой впервые в истории Цада в 1934 году сделал посадку самолёт».

Гамзатов упоминает год 1934-й, но случилось это в 1937-м. Однако само событие остаётся весьма значимым в творческой судьбе поэта.

У памяти свой календарь, он отсчитывает не годы, а события.

Лётчика Байдукова знал весь мир. В 1936 году он с Валерием Чкаловым и Александром Беляковым совершил на самолёте АНТ-25 рекордный перелёт почти в 10 тысяч километров из Москвы до Сахалина через Северный Ледовитый океан. За этот подвиг все трое лётчиков получили звания Героев Советского Союза с вручением ордена Ленина (золотых звёзд тогда ещё не было, они появились лишь в 1939 году). В июне 1937-го тот же экипаж и на том же самолёте совершил перелёт через Северный полюс от Москвы до американского Ванкувера.

Теперь знаменитый лётчик испытывал первые серийные бомбардировщики. На одном из них — АНТ-40, или СБ (скоростной бомбардировщик), Байдуков и прилетел в Дагестан.

Этому послужили два важных обстоятельства. Во-первых, Байдуков был выдвинут в Совет национальностей Верховного Совета СССР от Дагестанской АССР, и ему хотелось встретиться со своими избирателями. Во-вторых, испытания самолёта продолжались, и было полезно посмотреть, как он поведёт себя в горных условиях. Начальство подумало и согласилось. К тому же было важно показать «силу настоящей социалистической индустриализации».

До того как лететь в Страну гор, будущий депутат постарался узнать о Дагестане как можно больше.

«Уходил 1937 год. Жителям одной шестой части планеты предстояли первые выборы в Верховный Совет Союза ССР, — писал Георгий Байдуков в своих мемуарах. — В свободное время хожу в библиотеки, ищу специальную литературу о Дагестане, обращаюсь в Исторический музей, Музей Революции. Наконец встречаюсь с изумительным человеком — большевиком, секретарём Дагестанского обкома ВКП(б) Максимом Фёдоровичем Сорокиным. Он рассказывает мне много интересного о Дагестанской республике. Сорокин похож на горца — черноволосый и черноглазый, красивый, энергичный. Спрашиваю его: “Вы местный житель?” Отвечает со смехом: “Лезгинку танцевать умею, на коне гарцую, а всех языков республики ещё не освоил...” — “А что, у вас многоязычие?” Искрящиеся юмором глаза смотрят на меня так, что мне кажется, я задал глупый или весьма элементарный вопрос. “Что вы смеётесь? Я же ни черта не знаю о Кавказе, кроме его Эльбруса, Казбека да причерноморских курортов и прикаспийской береговой линии”. Максим Фёдорович успокаивает: “Это уже порядочный объём знаний, но совершенно недостаточный для познания Дагестана”».

Долететь до Дагестана было несложно, труднее было найти место для посадки. Хунзах они с бортмехаником Максимовым наметили сразу, к тому же что-то припоминалось из Толстого и Лермонтова.

По пути они хотели сесть в Ботлихе или Агвали, но подходящей площадки не нашлось. На Хунзахском плато место было, но посредине торчал большой валун. Сесть всё же удалось, но самолёт немного забрался на склон горы, и Байдукову пришлось жать на тормоза, пока Максимов подкладывал под колёса камни, чтобы самолёт не скатился обратно и не съехал с противоположного склона.

«Пока мы осматривали свой СБ, убирали камни из-под колёс, выводили машину на ровное место, перед нами возникали люди — красиво одетые джигиты на лошадях, женщины, укутанные в покрывала, и вездесущие любопытные ребятишки».

Место, где приземлился бомбардировщик, располагалось недалеко от Цада, и вполне возможно, что среди примчавшихся поглазеть на чудо мальчишек был и Расул Гамзатов. Во всяком случае, в мемуарах Байдукова говорится о его встрече с Гамзатом Цадасой: «В Хунзахе я познакомился с очень интересным человеком — поэтом Гамзатом Цадасой. Это отец нашего Расула Гамзатова, великого аварского поэта, стихи которого знает не только Советский Союз, но и весь мир».