О Твардовском много говорят и пишут. Твердят, что музей Твардовского надо открывать, и всё такое... Но, дорогие мои, сходите на его могилу. Посмотрите, в каком она запущенном состоянии. Хоть бы цветок положили. Где были те или иные из нынешних смелых, когда на публикации “Нового мира” сочинялись коллективные письма под названием “Привлечь к ответственности за...”? Где были они, когда травили Твардовского, уже больного, лежачего?! Почему же тогда не защитили большого поэта?..

Меня тревожит массовость в искусстве, в литературе. Ведь искусство не спорт. Одних писателей сейчас чуть ли не одиннадцать тысяч. На писательских съездах, стыдно было участвовать в этом, самый большой спор разгорелся не по какой-то важной творческой или государственной проблеме. Нет, во время голосования вокруг кандидатур. Но, если по высокому счёту подходить, разве имеет значение та или иная кандидатура? Значение имеет только одно — талант».

Однако и талант рисковал сделаться разменной монетой. Темы и сюжеты принялся диктовать капитал, который смотрел на писателей, как на обслуживающий персонал. Как тут было не вспомнить знаменитое ленинское «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя. Свобода буржуазного писателя, художника, актрисы есть лишь замаскированная (или лицемерно маскируемая) зависимость от денежного мешка, от подкупа, от содержания».

Мало кто мог противостоять сложившимся обстоятельствам. Эта древняя дилемма касалась не всех, лишь тех, чьё перо что-то ещё значило. Расул Гамзатов понимал, что происходит, но имя своё берёг. У него было много возможностей изменить самому себе, но он помнил, как древнеримский поэт Гораций ответил даже щедрому и бескорыстному Меценату, чьё имя стало потом нарицательным: «Если твои подарки сковывают мою свободу — возьми их назад!»

Остановили не только фильм, складывалось впечатление, что остановилось всё вокруг. Страна, разумеется, продолжала трудиться, просто народ перестал безмолвствовать. Кругом шумели и митинговали. Но это уже были другие выступления, чем те, которых наслушался Расул Гамзатов в верхах власти и о которых теперь писал в стихотворении «Аплодисменты»:

На Первый съезд народных депутатов СССР в мае 1989 года делегат Расул Гамзатов ехал с большими надеждами. Он хотел понять, разобраться, высказать наболевшее. Но список желающих выступить оказался так велик, что до Гамзатова очередь просто не дошла. Следовало позаботиться заранее или «поработать локтями», чего поэт не умел. Объяснить избирателям, почему не прозвучал его голос, почему не «блеснули сабли горцев», когда так громко выступали другие, было трудно.

О чём он собирался говорить, Расул Гамзатов рассказал в интервью с Ириной Пироговой для газеты «Советская культура»:

«Я хотел бы начать с того, что земля наша всё-таки не оскудела смелыми и умными людьми. Несмотря на всё прожитое и пережитое, к нашему счастью, есть много не тронутых коррозией голов, не оккупированных, не обюрократившихся сердец, нештампованных мыслей и неподвластных голому расчёту чувств. Они, именно они способствуют тому коренному прорыву и перелому в нашем обществе, которого жаждут миллионы и в котором пока что сомневаются многие. Некоторая категоричность суждений, предвзятость мнений, дуэли запросов, вопросов и требований друг к другу, очереди к трибуне, как за сахаром и мылом, на мой взгляд, как в зеркале отражают ту незавидную действительность, в которой находится наша страна... Вот почему о взаимоотношениях наших людей, а порою даже и участников съезда, увы, не скажешь: “И звезда с звездою говорит”.

Некоторые берут под сомнение необходимость союза друзей и братьев, утверждая, что лучше быть отдельно, чем вместе, лучше разобщённость, чем общность...

Я не за слияние языков и наций. Я за то, чтобы все они друг с другом теплом и светом делились. У нас гораздо больше причин быть вместе, чем отдельно, особенно в этот ответственный момент болезненного “переходного возраста” нашей перестройки. Её исход — судьба всех и каждого из нас. Мало радости от того, что распадаются семьи, и обществу, и им самим, а особенно детям...

Соревнование амбиций не поможет торжеству мудрости. Крик, шум, лозунги и воззвания никогда не были лучшей формой разрешения сложных проблем, даже если их пытаются приодеть в одежды гласности и демократии. Порой думаю: неужели это правда, что некоторые о нас говорят? Неужели действительно мы умеем только бороться, а не жить? Если не с кем бороться, мы не столько борцы, сколько скандалисты. “Кто друзей себе не ищет, тот враждует сам с собой”, — говорил Шота Руставели. Наша гласность тогда приведёт к согласию, когда друзей будем искать...

Вот мы на съезде всё время и спрашивали: “Кто виноват?”, “Что делать?” И всегда оказывались виноватыми минувшие зимы и ушедшие правители...

В нашей системе созданы все условия, чтобы стать богатым, не работая, и оставаться бедным, не щадя себя в труде. Не из Сицилии же в самом деле к нам пришли мафия и коррупция. По этой части взяточники, воры, преступники, провокаторы и убийцы во всех эшелонах, во всех республиках своим “интернациональным опытом” сами могли бы успешно поделиться с “коллегами” из Палермо и Чикаго».

Атмосфера в трещавшей по швам стране становилась всё тревожнее. Это сказывалось и на литературе, которая вдруг стала почти ненужной. Оказавшись не у дел, писатели послабее пустились разоблачать и ниспровергать друг друга. Литературная критика смолкла в недоумении, наблюдая, как Союз писателей превращается в клуб боёв без правил.

«Талант у нас стал не редкостью, а массовым явлением, — удивлялся Расул Гамзатов, беседуя с Ириной Пироговой. — Как спорт... Скоро, кажется, и стать членом Союза писателей будет так же легко, как членом какой-нибудь новорождённой организации неформалов».

Поэт Расул Гамзатов всё ещё оставался крупным политическим деятелем и заглядывал куда дальше, чем самые смелые витии на митингах. И виделось ему то, чего не принимала душа — катастрофа СССР. Чтобы увидеть, во что превращалась политика, далеко заглядывать уже не приходилось. Из науки управлять обществом и государством политика становилась способом их изощрённого ограбления.

Из космоса этого видно не было. Там по-прежнему всё шло правильно, и задания выполнялись точно. На орбитальном комплексе «Мир» теперь работал дагестанский космонавт бортинженер Муса Манаров, установивший новый мировой рекорд продолжительности космического полёта и получивший за этот подвиг звание Героя Советского Союза.