Город ждал исторического события. Вдоль оцепленной железной дороги перекрыли движение транспорта, вместо машин и автобусов по улицам двигались колонны передовиков и оркестры, включая пожарных с медными трубами.
Когда поезд подъезжал к вокзалу, тысячи облепивших парапеты и деревья людей узрели улыбающегося Никиту Сергеевича, который помахивал им шляпой из открытого окна. Это так всколыхнуло народный энтузиазм, что, когда поезд остановился, люди смели охрану и совершили на поезд форменный набег. Внутрь они, конечно, не попали, зато сумели взобраться на крыши спецвагонов. Милиция бросилась снимать нарушителей с вагона, но те сопротивлялись. Это так напугало охрану, что торжественная встреча было отменена и поезд проследовал дальше.
Власти были огорчены досадным недоразумением, которое могло иметь политические последствия. Но Хрущёв не рассердился, он полагал, что это было всего лишь неудержимое проявление любви. Вождь уехал, но запланированный банкет состоялся. Гамзатов выступил на нём. Это было легче и веселее, чем участие в ответственном политическом мероприятии.
4 мая 1960 года Расул Гамзатов был награждён орденом Ленина «За выдающиеся заслуги в развитии дагестанского искусства и литературы и в связи с декадой искусства и литературы ДАССР в городе Москве». Посыпались ордена, медали и звания и на многих других участников успешно проведённой декады.
«ПОЕХАЛИ!»
12 апреля 1961 года случилась небесная революция. Юрий Гагарин стал первым человеком, совершившим орбитальный космический полёт. Миру стало ясно, что СССР обладает возможностями, которых ни у кого больше нет.
«Поехали!» — улыбнулся Гагарин перед стартом. И скоро страна вывалила на улицы: «Космос наш!», «Ура Гагарину!», «Все там будем!», «Даёшь невесомость!» И восторженно откликнулась планета, которую первым увидел из космоса Гагарин: «Yuri Gagarin — first man in space».
Гагарин обратился к миру: «Облетев Землю на корабле-спутнике, я увидел, как прекрасна наша планета. Люди, будем хранить и приумножать эту красоту, а не разрушать её!»
Это событие изменило понимание мира и сознание человечества. Теперь все хотели быть космонавтами. Космические темы обрушились и на поэзию. О космосе и космонавте писали повсюду. Полёт Гагарина вдохновлял, как первая любовь. И никто уже не разбирал, хорошо написано или плохо. Главное, что про победу в космосе.
Автору стихотворения
«Я полечу к звёздам»
Мой друг, когда вернёшься цел,
Почти ответом однозначным:
К небесным звёздам иль коньячным
Летал в загадочный предел?
С тех пор как начал ты полёт
Среди аульского тумана,
Уж не один из ресторана
Тебя разыскивает счёт
[69].
Не остался в стороне и сам Расул Гамзатов. Но не лозунговые вирши вышли из-под его пера, а строки зрелого поэта:
Звёзды ночи, звёзды ночи
В мой заглядывают стих,
Словно очи, словно очи
Тех, кого уж нет в живых...
Горец, верный Дагестану,
Я избрал нелёгкий путь.
Может, стану, может, стану
Сам звездой когда-нибудь.
По-земному беспокоясь,
Загляну я в чей-то стих,
Словно совесть, словно совесть
Волна космической эйфории докатилась до XXII съезда КПСС, делегатом которого был и Гамзатов. Он с болью в сердце вслушивался в перечень чудовищных преступлений сталинизма и голосовал за вынос тела Сталина из Мавзолея. Он аплодировал обещаниям Хрущёва о том, что «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!» и что «к концу 1965 года у нас не будет никаких налогов с населения».
Трудно было во всё это поверить, «кукурузная» затея Хрущёва тоже обещала изобилие, но оно всё никак не наступало. Однако кое-что из решений съезда начало претворяться в жизнь немедленно. Газеты заполнили свидетельства жертв репрессий и повсюду начали убирать памятники Сталину. Оставили лишь один, на родине генералиссимуса. Сталинград стал Волгоградом, но название великой битвы осталось прежним.
Одну из этих исторических экзекуций Расул Гамзатов наблюдал в парке Махачкалы, неподалёку от Союза писателей. Это была скульптурная композиция скульпторов Ефима Белостоцкого, Григория Пивоварова и Элиуса Фридмана «В. И. Ленин и И. В. Сталин в Горках», которая тиражировалась по всей стране. Они сидели на скамье, и Ленин слушал Сталина, устремив взгляд куда-то в светлое будущее.
И в парках легче дышится деревьям,
Толпой оттуда статуи ушли.
И веточки зелёные с доверьем
На плечи дню грядущему легли...
[71] Памятник снесли быстро, обломки увезли в сопровождении милиционеров на мотоциклах. Снести эпоху было труднее.
В том же году вышла первая книга литературного критика Владимира Огнева о творчестве Расула Гамзатова «Путешествие в поэзию», которая уже не раз цитировалась. «Зрелость поэта выразилась ещё в одном качестве, также принципиально важном для развития нашей поэзии, — писал Огнёв. — Многим стихам сегодня не хватает того, что Чернышевский называл “диалектикой души”. Гамзатов умеет показать борение чувств, процесс, развитие, становление мысли...
Сулейман Стальский сказал хорошие слова:
Писать стихи — не лёгкий труд —
Нас одержимыми зовут.
Верен завету этих больших поэтов и Расул Гамзатов. Жизнь сердца должна диктовать слова твоему перу. А в человеческом сердце может вместиться весь мир! Поэт, когда-то требовавший показа нового, как “примет”, сегодня почти демонстративно заявляет, что трактор “не лезет”, хоть убей, в его стихи, а птицы зато, — пусть требуют этого критики, — не улетают из его поэзии... Куда как “опасно” такое признание с точки зрения вульгаризаторской критики! Но, полно, не будем хмуриться. Поэт дразнит нас. И не без оснований. Было время, когда всё происходило прямо в противоположном смысле: птиц гнали из поэзии, а трактор втаскивали туда насильно... Но мы верим, что и трактору найдётся место в поэзии. Было бы место главному — человеку. Полноте его мироощущения».
ДЕПУТАТ ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР
В 1962 году Расула Гамзатова избрали в высший орган власти страны. Когда-то в нём заседал и его отец. Председателем Президиума Верховного Совета был Леонид Брежнев, будущий руководитель СССР.
В Верховном Совете было несколько комиссий. Гамзатов выбирал недолго. Он вошёл в ту, которая занималась судьбами людей, попавших в беду — комиссию по помилованию.
Работа была нелёгкой, по-человечески трудной. Жизнь открывалась поэту мрачной, почти неизвестной ему стороной. Это мешало писать стихи, вдохновение будто пряталось от трагичности бытия. Но когда удавалось спасти человеческую жизнь, когда он представлял себе радость людей, к которым возвращались муж, отец, сын, поэт чувствовал ни с чем не сравнимое облегчение. Это спасало его от мук вынужденного творческого бездействия.