Казнённый поэт оказывается в мире умерших, призывая невинных вернуться к жизни, к народу, которому их не хватает.
Встречает он и своего отца и обращается к нему с упрёком:
— Родной отец, неся раздумий гору,
Зачем и ты о многом умолчал?
— Боялись сыновей мы в эту пору,
И ты отцом другого величал.
Поэт ищет искупления и оправдания, пытается понять, почему история так несправедливо поступала с людьми, что ослепило целый народ. Он спрашивает об этом у Александра Фадеева, маршала Тухачевского, командарма Якира, у других жертв репрессий. Однако всё смолкает, когда является новая тень:
Но стало страшно мертвецам несметным,
И я подумал, что спасенья нет,
Когда старик, считавшийся бессмертным,
В парадной форме прибыл на тот свет.
Поэт решается прочесть Сталину свою поэму, но тот лишь посмеивается над его попыткой найти правду и обличить зло. Он растолковывает ему, что наивный народ сам сотворил из него кумира.
Несмотря на все свои регалии, напечатать поэму Расулу Гамзатову не удавалось. Она была опубликована только в 1988 году, в книжке библиотеки «Огонька», спустя четверть века после написания. Ещё через год поэма была напечатана в «Роман-газете» тиражом почти в 4 миллиона экземпляров. Это был выпуск с подзаголовком «Современная поэма». В том же номере были опубликованы произведения Анны Ахматовой, Александра Твардовского, Ларисы Васильевой, Андрея Вознесенского, Евгения Евтушенко, Роберта Рождественского.
И все эти годы за внешностью всемогущего Расула Гамзатова, весельчака и балагура, скрывались израненное сердце и неспокойная душа. А тогда, в 1962-м, после неудачи с публикацией поэмы, Гамзатов увидел, что до преодоления культа ещё далеко. И дело было не только в Сталине. Историческая инерция была сильна, как тяжёлый состав, который никак не мог остановиться, несмотря на старания машиниста. Была эта инерция и в самом машинисте. Реформатор общественного сознания порой демонстрировал это с шокирующей наглядностью.
В декабре в московском Манеже открылась выставка, посвящённая тридцатилетию московского отделения Союза художников СССР, там же была размещена и выставка авангардистов. Многие восприняли её как прорыв, как созвучие с мировыми тенденциями в искусстве. Но другие узрели в этих подозрительных абстракциях тлетворное и весьма опасное влияние Запада.
Посетил выставку и сам Никита Хрущёв. Увидев искусство, весьма далёкое от социалистического реализма, Никита Сергеевич пришёл в ярость. Взяв на себя роль критика, он разразился гневной бранью, которая вошла в историю, затмив даже его кукурузную эпопею. Не утруждая себя выбором выражений, он высказался без абстракций: «Вызывает ли это какое-нибудь чувство? Хочется плюнуть! Вот эти чувства — вызывает».
Ему пытались объяснить про новые формы искусства, творческие поиски и эксперименты, но Хрущёв от этого приходил в ещё большую ярость. Он требовал запретить непонятную народу мазню, выкорчевать опасную заразу. В работах художников и скульпторов он заподозрил антисоветчину, буржуазное влияние и предложил им покинуть страну, если им так нравится Запад. Или отправить их на лесоразработки, пока не отработают деньги, которые государство потратило на их обучение. Переходя от картины к картине, он искренне недоумевал: куда это с лица пропал второй глаз и что это за ноги у советской женщины? Задавался вопросом, умеют ли вообще эти художники рисовать, уверял, что его внук нарисует лучше, и подводил неутешительный итог: «Мы вот с этой мазнёй в коммунизм пойдём?»
«Мазня» и «дерьмо» были не самыми крепкими выражениями, которые употреблял первый секретарь ЦК КПСС и председатель Совета министров СССР. Впрочем, они широко известны, та речь давно разлетелась на цитаты и вошла в политический фольклор.
Грандиозный скандал обернулся более чем эффективной рекламой. На следующий день у Манежа выстроились огромные очереди желающих своими глазами увидеть запрещённое искусство. Для большинства это стало откровением, окном в иной мир, удивительный и волнующий.
В выставке участвовал и скульптор Эрнст Неизвестный, удостоившийся персональной критики.
«Теперь вот этот Неизвестный нечто неизвестное выставил. И думает, что он теперь известный, — возмущался Хрущёв. — Эти скульпторы, по-моему, медиумы. Вот он написал, вылепил, создал, а мы ходим и не понимаем: что это? Следовательно: мы — виноваты. Если бы эти “товарищи неизвестные” стали бы товарищами известными и создали бы свой Центральный комитет, так вы бы, наверное, нас не пригласили на это заседание. А мы вас пригласили!!!»
Многие участники той выставки стали позже мировыми знаменитостями, кто-то эмигрировал, как предлагал Хрущёв, кто-то остался.
Когда Хрущёва не стало, история вновь явила свою непредсказуемость. Именно Эрнст Неизвестный создал памятник Никите Хрущёву, который стоит на Новодевичьем кладбище: две проникающие одна в другую мраморные формы, чёрная и белая, как две ипостаси Хрущёва, и золотая голова между ними.
События в Манеже послужили поводом для развёртывания новой пропагандистской кампании. На этот раз мишенью стали абстракционизм и другие непривычные направления в искусстве.
Георгий Данелия приводит пример такой борьбы, связанный с Расулом Гамзатовым. Будто бы, готовясь к съёмкам фильма «Хаджи-Мурат» по повести Льва Толстого, Данелия с киногруппой колесил по горам Дагестана, выбирая натуру, типажи и стараясь почувствовать атмосферу, окружавшую легендарного героя. И на одной из дорог вдруг увидел удивительный плакат.
«На плакате: блондинка в розовой комбинации сидит на кровати, глаза от ужаса вытаращены, рот открыт, руки протянуты, она взывает о помощи! Внизу под ней — алые языки пламени, наверху, над головой, крупными красными буквами написано: “НЕ КУРИ В ПОСТЕЛИ!” В Дагестане есть обычай — на месте аварии, если поблизости нет дерева, привязывать ленточку к шесту. Около плаката таких шестов было немало.
— Какой идиот додумался поставить здесь это полотно?! — удивились мы.
— Абстрагамз, — угрюмо сказал наш водитель...
Когда в 1962 году на выставке в “Манеже” Хрущёв поругался с молодыми художниками, партия приказала всем обкомам (областным комитетам Коммунистической партии) выявить у себя абстракционистов, заклеймить позором и выгнать из Союза художников. А Дагестанский обком, к ужасу своему, обнаружил, что ни одного абстракциониста на территории Дагестана нет. Тогда они обратились к народному поэту Расулу Гамзатову с просьбой привезти из Москвы настоящего абстракциониста. Пообещали, что дадут ему квартиру и гарантируют, что на хлеб с маслом он заработает. Но за это они абстракциониста всенародно осудят и немножко заклеймят. Расул пришёл в восторг от такого поручения и всем о нём рассказывал. Прошло время, все уже забыли об этом. Но когда в прошлом году на дорогах начали появляться эти плакаты, горцы решили, что картинки рисует тот самый абстракционист из Москвы. И назвали его — Абстрагамзом (Абстракционист Гамзатова).
— Горцы идеалисты! Думают, пообещаешь нищему художнику квартиру, он всё бросит и сразу приедет! — сказал Расул, когда мы вернулись в Махачкалу. — Ни один, даже самый немодный, не согласился к нам приехать. Сказали, что будут бороться за свободу здесь, на переднем крае, — в Москве! Или — в Соединённых Штатах Америки!»
Было ли это в реальности или это одно из занятных преданий, каких много окружает образ Гамзатова, судить читателю.
Художниками Никита Хрущёв не ограничился. В марте он принялся за культуру в целом.
На встрече с творческой интеллигенцией в Кремле Хрущёв обрушился, в основном, на писателей. Когда выступал Андрей Вознесенский, Хрущёв уже не мог спокойно слушать и переходил на крик:
