— Вино, хорошее вино!..

Показались мясники, сопровождаемые сворой собак; пришли бакалейщики и торговцы всякой мелочью — пуговицами, иголками и нитками. Последние лениво расселись перед пустыми лавочками и тоже начали расхваливать свои товары.

Стаи мух и слепней закружились над развешанным мясом.

На музыканта все производило грустное впечатление. Долго бродил он по рынку. Но ни одна из закрытых лавок так и не открылась. А в свое время в них продавались драгоценные камни, тончайшая козья кожа, шелковые и бумажные ткани. Печальная пустота и горькая нищета царили на некогда благоустроенном рынке.

— Лук, лук!.. — драл глотку зеленщик. — Лук из Личка. Берите, дешево отдам!..

— Мясо, мясо! — орал мясник. — Свежее мясо для кололака![36]

Но покупателей почти не было. Лишь тучи мух набрасывались на мясо. Да, встряхиваясь, поднимали пыль лежащие поблизости собаки. Видя все это, музыкант покачал головой и направился к выходу. Но кто-то схватил его за рукав:

— Купи, брат, пирожок!.. Ради бога, купи! Домашнего изготовления, с рисом и сливочным маслом. Еще горячие. Попробуй, не пожалеешь. Пальчики оближешь. — Он насильно втиснул пирожок в руку музыканта.

— Давай без пробы, — согласился музыкант.

— Сколько? — обрадовался продавец.

— Десяток.

Продавец на миг опешил, а потом запричитал:

— Пусть будет благословенным твой путь, добрый чужестранец! С утра встретился милостивый человек, — значит, день обернется удачей. А то, что они вкусные, — это истинно так, нигде больше не найдешь подобных…

Музыкант расплатился и попробовал один из пирожков.

— Вкусный, — сказал он, — знать, жена мастерица.

— Э-эх! — вздохнул продавец. — Была мастерицей… Была! Бог знает, для какого паршивого магометанина она теперь печет пирожки. Не пожелал господь, чтобы она осталась со мной…

— Ушла от тебя?

— Увели, брат, — простонал продавец. — Еще по осени. Слыхал, верно, Тахмаз Надир Кули хан вместе с собакой Батали Султаном растоптал наше село Арсеняц… Почти всех вырезали и пленили…

— Да, слышал. — По лицу музыканта прошла печальная тень. — Слышал, что не смогли вы преградить им путь.

— Преградили, но что может малая запруда против потопа, брат мой? Ханы явились с несметным войском, будь они прокляты!.. Богатое было село, все пожрали, все разбили и растоптали. Если кому и удалось унести ноги и сохранить голову, тот уже не хочет возвращаться в разоренное гнездо. Из нашего дома в живых остался один я да еще девочка шести лет. И я тоже к себе не вернусь…

— А если будет указ вернуться? И если тебе помогут дом поставить?

— Э!.. Добрый человек! Кому до нас дело?.. — протянул подавленный горем пирожник. — Видишь, вон там, у ворот, сидит нищий? Так вот, он был когда-то самым счастливым среди нас. А сейчас довольствуется подаянием. Персы разграбили его богатый дом, разрушили мастерскую, перебили детей, а самого взяли в плен. И долго он там мыкался, бедный. Одному богу ведомо, как вызволялся из ханского плена. Спрашивали, не говорит. Кто знает, какие муки претерпел, пока добрался сюда. Всего два дня, как вернулся…

— Кто он?

— Художник Нагаш Акоп. Сын знаменитого поэта Нагаш Овнатана.

— Неужто?

— Да, брат. Золотые руки у человека, искусность его поражала людей. А когда картины сожгли и разрушили мастерскую, он вроде бы тронулся немного.

— Несчастный человек, — покачал головой музыкант. — Я слышал о нем. Скажи мне еще вот что: враги разорили село Арсеняц, но ведь Мегри, слава богу, уцелел. Отчего же этот базар такой запустелый и почему закрыты многие лавки?

— Ходжи не хотят торговать.

— Нет у них товаров?

— Есть, но они боятся вынести их на рынок. Прячут. Спроси Нагаш Акопа, скажет отчего. Когда-то не раз был гостем в высоких домах, и народ он этот знает.

— Эх, какое мне дело, — отмахнулся музыкант. — Ну, оставайся с миром, брат, желаю удачи.

— Счастливый тебе путь! — Продавец был доволен, что продал сразу десять пирожков.

Бродячий музыкант походил еще немного, купил зачем-то иголку да нитки и покинул рынок.

Городок Мегри располагался в расщелине скал. В ущелье зеленели сады и виноградники, по скалистому уклону тянулась длинная каменная стена. А вокруг на высотах были сооружены боевые башни для охраны городка. Поблизости от Мегри протекает Аракс. До этой вечно мутной и шумной реки и простирались мегринские сады. Каждый из домов, наседавших здесь друг на друга, с их маленькими скалистыми двориками, где росли инжирные и гранатовые деревья, напоминал некую старинную цитадель. Городок имел только одни крепкие железные ворота. Находились они в самом начале ущелья у Аракса. Ворота эти днем и ночью охранялись воинами.

Бродячий музыкант миновал охранников. Воины грызли орехи. Неподалеку на костре жарили на вертеле пойманного в Араксе сома. И никто не обратил внимания на пришельца. А тому не терпелось хоть словом перекинуться.

В прозрачных водах реки молодицы мыли ковры. Воины подшучивали над женщинами, что стояли в воде, сверкая голыми коленками.

Музыкант ступил в узкую улочку. Хотя дома в Мегри лепились беспорядочными рядами, однако улочки и дворики здесь были на удивление чистыми. Наружные стены обмазаны белой глиной. Вдоль выложенных каменными плитами тротуаров журчат ручейки. Сидевшая у крашеных зеленых ворот старуха протянула руку в сторону проходившего музыканта. Ему показалось, что старая просит милостыню. А та, оказывается, угощала его орехами и сушеной тутой.

— Ты, похоже, чужестранец, сын мой, обычаев наших, я вижу, не знаешь, — хрипло произнесла старуха. — Возьми…

Музыкант принял угощение, поблагодарил и направился дальше. В одном месте он увидел, как дубили кожу. Кругом стоял тяжелый смрад. А у дверей красильщика собралась огромная толпа. Под стеной, прямо на земле, сидел молодой гусан и весело пел:

И вспомнились музыканту тифлисские пирушки. Нагаш Овнатан из Шорота пьянил там своими песнями жен грузинских князей и армянских купцов. Сколько раз доводилось кутить с покойным! И вот встреча с сыном Овнатана Акопом. Такая неожиданная. Хотя музыкант и слышал, что Акоп — художник, но видеть его никогда не видел и не знал, что живет он в Сюнике. Судьба художника показалась горше своей.

Бродячий музыкант свернул с дороги, надеясь хоть на миг остаться в одиночестве. Вспомнилось, как однажды на пиру Нагаш Овнатан с особым выражением запел:

Женщины, затаив дыхание, слушали его. А одна из родственниц царя Вахтанга, молоденькая красавица, не сдержалась и, заломив унизанные кольцами руки, зарыдала…

С этого и начал наматываться клубок сплетен и насмешек. Вахтанг удалил Нагаша из своего дворца, и музыканту больше не доводилось встречаться с Нагашем. Только недавно он узнал, что несчастный поэт вернулся в родное село Шорот и там скончался.

«Надо будет посетить могилу! — подумал музыкант… — Если нет надгробия, то поставить…»

Его догнала новая песня гусана. Удивительно он пел! Две молодые женщины, высунувшись из ворот, восхищенно слушали гусана. Сверху на них прикрикнула старуха:

— Ах вы стриженые! Заслушались идолопоклонника! А ну, домой!

Молодицы юркнули за ворота. А какие у них были чудесные глаза. Лишь мгновение музыкант видел их глаза, белые шеи, родинки на щеках. Он вздохнул и с горечью подумал: «Вот так и прошла моя жизнь без огня».

Возле церкви, там, где каменная стена круто подымалась по уступу к скале, высился серый дворец с тяжелой железной дверью. Сквозь полуоткрытые ворота виднелись узкие окна дворца, просторная площадка вокруг, на которой было множество лошадей.