— Это пусть тебя изобьют как собаку, — вспылила вдруг Цамам. — Военачальник… Не умеешь как следует коня оседлать. Слуга все за тебя делает…

— Я? — удивился Агарон и вмиг превратился в сердитого юнца. — Ах ты грязнуля!.. Корить вздумала… Посмотрела бы на себя, вся в чернилах…

— У тебя злой язык, Агарон, — вступилась Сатеник, сердито глянув на сына. Ей вдруг вспомнился муж с его язвительностью. Из груди невольно вырвался стон. — Чтобы впредь ты никогда никого не оскорблял. Слышишь, не смей!

Агарон зарделся. Он не раскаялся. Нет, напротив, только оскорбился, что мать при постороннем человеке сделала ему замечание. А в душе укорил себя: связался с какой-то девчонкой! Подобает ли ему? Он ведь на целых три года старше ее и уже командует отрядом сверстников.

— Пусть прикусит язык, тогда никто ее и не тронет, — процедил он сквозь зубы.

— Мой язык всегда при мне, — прервав всхлипыванья, тут же вскинулась Цамам. — Это ты вечно смеешься надо мной и дразнишь. Говоришь такое, что мне стыдно за тебя… Ты плохой, плохой! Гига и Давид хорошие, а ты…

Сатеник принялась успокаивать девочку. И снова упрекнула сына, просила обоих жить друг с другом в мире и согласии. Девочка перестала плакать. Агарон вскоре забыл о ней и начал жаловаться на отца, который не взял его с собой.

— Будто я все еще в пеленках, — проговорил он сердито. — Мне так хотелось увидеть царских людей!..

— Не огорчайся, сын мой! Царский посланец приедет к нам в гости, ты и увидишь его.

На следующий день, за завтраком, Цамам, уже забыв о ссоре, шепнула Агарону на ухо:

— Идем, я тебе что-то скажу.

Юноша удивился ее миролюбивому тону и, хотя он решил не разговаривать с Цамам и ни во что ее не ставить, все же последовал за ней. Под одним из низких сводов передней она остановилась и припала губами к уху Агарона:

— Хочешь, я помогу тебе поехать встречать царского человека…

— А-а-а… — отмахнулся Агарон.

— Не веришь, — обиделась Цамам. — Тикин, мать твоя, обещала послать меня домой проведать родителей. Я попрошу, чтобы она отпустила тебя со мной, скажу, боюсь одна, хорошо? Нас будет сопровождать всего один воин. По дороге мы уговорим его и поскачем в Цицернаванк. Там будут встречать царских людей. Согласен?

— А то нет! Только бы тебе удалось уговорить мою мать! — обрадовался Агарон, хотя и не очень верил в осуществление своего желания.

Цамам тут же побежала к тикин Сатеник.

В горах сгущались черные облака. На вершине горы Ишхан-Мец сверкнула молния. Свинцовым покровом нависли над ущельями набрякшие тучи. Полил проливной дождь.

Отряд Мхитара поднимался вверх по взгорью. Вскоре их нагнал дождь. Воины натянули бурки. Но это не помогло, страшный ливень вмиг захлестнул и людей и коней. В лощинах запенились потоки.

Продвигаться стало труднее. Дорогу развезло, грязь облепила лошадям копыта, животы.

Ехали молча. Мокрыми руками вытирали воду, которая заливала глаза. Мхитар, как обычно, был впереди, Тэр-Аветис держался справа, мелик Еган — слева.

Еган вдруг залился смехом и начал громко рассказывать историю о том, как женщина обстригла мужу бороду.

— Было это неделю назад. Завалился пьяный муж спать, тут жена и обкорнала его. Утром проснулся и ахнул. А теща уверяет, что это его ангел небесный покарал за то, что накануне побил жену. Мужик, само собой, поверил. Вон он, в моем отряде. Без бороды. Лишили образа человечьего. Что теперь делать бедняку?

— Надо было проучить тещу! — загорелся Тэр-Аветис. — Глупец, поверил ведьме.

— По-твоему, он должен был глотку ей перегрызть? — вмешался Мхитар. — Подумаешь, бороду обрезали, вырастет новая!..

Дождь неистовствовал до полудня. Кони выбились из сил. Бурки и овчинные шапки, отяжелев, давили на плечи и головы людей.

Вскоре к отряду Мхитара присоединились мелик Бархудар и зять его, сотник Товма, со своими отрядами и знаменами. Обменявшись приветствиями, уже все вместе продолжали путь.

Едва спустились в ущелье, как дождь прекратился и показалось солнце — сверкающее, ослепительное. С воинов повалил пар. Люди ожили.

Ущелье Ахавни было зажато лесистыми склонами, на которых высились белые, медно-красные и синие гранитные скалы. Одни напоминали сидящего верблюда, другие — воющего волка, третьи — молящегося человека.

Вдали показался хребет Арцаха. Варандинцы с тоской смотрели на свои, казалось, одетые в пурпур горы. За ними были их родные поселения. С той стороны должен прибыть и человек, которого они едут встречать. Оттуда же прибудет русский царь и его войско.

Солнце после дождя жарило как остервенелое, но было это на удивление приятно и очень подбодрило воинов. Кто-то начал насвистывать старинную песню, кто-то разложил на коленях для просушки намокший лаваш.

Цатур ткнул рукояткой плети ехавшего рядом с ним воина:

— Весна пришла, Вецки Маргар!.. Оглянись вокруг. Земля ждет своего хозяина.

— Да! Пора выводить в поле плуг, — вздохнул Маргар, теребя огненную бороду.

— Что, руки чешутся? — спросил Есаи.

— Земля набухла. Самое время пахать.

— А землю-то получил?

— Четыре сомара. Мхитар обещал дать денег на двух бычков, придет время, прикуплю еще пар шесть быков, если только господь пожелает этого…

— И бросишь войско?

— Не всю ведь жизнь воинами будем. Когда-нибудь придет тому конец, — не то с усмешкой, не то убежденно бросил Вецки Маргар. — Трех сыновей вырастил. Двух отдам в полк, а со старшим поведу хозяйство. Его я сразу женил, как только землю получил. Еще по осени. — Маргар ослабил поводья. — Вот только невестка, сатана, оказалась бездельницей.

— Должно быть, позарился на дочку богатея, не иначе, — заключил Есаи.

— Есть грех, священникову дочку сосватали. Знатный дом. Избави вас бог от такой невестки. Чуть по миру не пустила, проклятая. Но и я свое дело сделал. Пусть теперь батюшка облизывается. Да, видная была девушка, руки-ноги — все по стати, и лицо — облако из Дарпаса, красное, круглое… Батюшка с попадьей на все лады расхваливали дочку, таким соловьем на людях заливались. А когда сватать пошли, они еще отказывали. Это потом только согласились. Ну, решили мы повенчать их. Я, правда, сказал батюшке, что одной ногой привязан к войску и если, мол, дочь твоя не гнушается работой, тогда возьмем — жене помощница будет. А не то разойдемся миром… Священник саном своим поклялся, что дочка у него на все руки горазда. Мы и поверили. Поженили дите, привели невестку домой. Проходит день и пять дней, а там и десять, видим, ни к чему она рук не прикладывает. Негодница даже за водой не ходит. Говорю жене: невестка наша — бездельница, как быть? Жена тоже горем исходит, бьет себя по коленям… Не приведи господи. Ни теста замесить, ни одежду сшить, ни корову подоить… Хоть погибай… Зато аппетитом бог не обидел, наравне со всеми ела. Но что поделаешь — сын привязался к этой бездельнице. Бывало, милуются до утра в своем углу… «Ну, — думаю, — ничего, он у меня богатырь. Парень что надо. Скоро нащелкает себе сынов. Я их всех и отдам Давид-Беку. Сам-то старею, с меня довольно. И от невестки, глядишь, прок будет». Ох, люди добрые, хранит вас господь от такой невестки! — махнул рукой Маргар. — Как-то раз детей дома не было… Только я, жена да эта змея подколодная… В доме ни капли воды, а тут еще жена нездорова. Решил я устыдить невестку — взял кувшин, хотел пойти за водой. Жена схватилась за кувшин, держит, не пускает. Кричит: «Чтоб мне ослепнуть, да разве мужчины ходят за водой!» Я тяну кувшин к себе, она к себе, а невестка не только с места не тронулась, но даже сказала: «Зачем ссоритесь, пусть сперва один сходит, потом — другой».

— Ха-ха-ха!.. — рассмеялись воины.

— Вот это невестка…

— Чего гогочете! — рассердился Маргар. — Как услышал я такое, кровь в голову ударила. Подумал, возьму вилы, исполосую эту дрянь. Жаль только, жена не пустила. Так и пошел сам за водой. Никакой науки она из этого не вынесла. Ела, пила себе и с каждым днем, проклятая, все расцветала…