— Хорошо, я примирюсь с твоим отцом… — наконец сказал он.
— Это будет знаком твоего великодушия, — с облегчением вздохнула Гоар.
— Но с условием, чтобы навсегда был положен конец вражде между вами и пхндзакарским меликом…
— Что ж, отчизне от этого только польза.
— Но примирение это будет дорого стоить тебе, Гоар!..
— Пусть.
— Оно потребует жертвы!..
— Без жертвы не бывает хорошего дела.
Мхитар схватил Гоар за руки и, задыхаясь, произнес:
— Обещай, что ты возьмешь на себя долю этой жертвы!
— Уже долгие годы я считаю себя жертвой, — закрывая глаза, прошептала Гоар.
— Но эта будет еще более тяжкой и страшной, — обещаешь принести ее? — задыхаясь, сказал Мхитар.
Гоар широко открыла глаза и, не понимая его мысли, прошептала:
— Обещаю, делай со мной что хочешь!
— Идем, не то, не то!.. Иди объяви отцу, что в моем сердце не осталось вражды к нему и что я явлюсь в его дом сердобольным другом, как родной. Иди! А я приду на хлеб-соль. На жертву!..
Дом мелика Бархудара наполнился шумом.
Хозяин велел зарезать баранов, открыть винные карасы[22]. Приказал сыновьям и женщинам надеть на себя лучшие одежды и быть готовыми принять участие в обеде, даваемом в честь спарапета.
— Не клони голову, — упрекнул Бархудар Миграна. — Надо с миром выпроводить непримиримого, не то он наделает нам новых бед…
Бархудар бегал без конца по дому, иногда ощупывая рукой все еще ноющие раны. Он на чем свет стоит поносил слуг, поваров. Торопил всех, следил, чтобы обед был царский. Убрали и очистили большой столовый зал, на полу разостлали ковры, до блеска начистили подсвечники и канделябры. Когда все было приведено в порядок, Бархудар вместе с женой, дочерью, невестками и домашним священником вошел в зал. Стали у дверей поджидать гостя.
Мигран и Паки отправились за спарапетом. Немного задержались там. Бархудару уже казалось, что Мхитар не придет и нанесет ему новое бесчестие. Но вот послышался звук трубы. Бархудар выскочил в коридор навстречу гостю. В зале воцарилось тяжелое молчание. Исключая Гоар, все женщины вокруг побледнели, не знали, куда деть унизанные бриллиантами руки. Бархудар впервые допускал женщин к участию в званом обеде. И хотя они внутренне противились такой чести, но возражать мелику не посмели. И теперь ожидали со страхом и тайным любопытством.
Первым вошел в зал спарапет. Уверенно шагнул через порог, высоко вскинув непокрытую голову; он был при оружии. За ним вошли Тэр-Аветис, мелик Еган, а также Есаи, Товма и другие сотники.
Взгляды женщин обратились к Мхитару. Только Гоар не посмотрела на него. Стояла, устремив взор в сторону. Дышала глубоко, так, что на груди позвякивали украшения. Все думала: «Какую же великую жертву потребует от меня Мхитар? Разве мало того, что я из любви к нему заточилась в этом мрачном замке и отказываю всем искателям моей руки? Какую еще жертву принести ему?»
У одной из женщин невольно вырвался громкий возглас восторга; к счастью, его слышала только свекровь и ущипнула невестку за руку. Бедняжка поразилась: спарапет показался ей таким красивым и величественным, что вечно запертой в четырех стенах женщине почудилось, будто это вошел сказочный принц. А когда Мхитар еще приблизился, чтобы пожать у нее руку, она чуть не лишилась чувств. Руки он пожимал только женщинам, а дочери мелика, девушке, на сей раз лишь поклонился.
— Мои братья Паки и Мигран — самые счастливые мужчины, они имеют таких жен, — польстил спарапет женам сыновей Бархудара. — Если бы я ехал в ваш замок с миром — привез бы всем вам индийских бриллиантов.
— Твое пребывание в нашем доме уже само — божеская милость для нас, тэр спарапет, — поспешила заговорить жена мелика. — Мы довольны полководцем армянским: его наставления полезны душе и телу, как наставления доброго, но требовательного отца полезны его чадам.
Женщины сели по одну, мужчины — по другую сторону. Мхитара усадили во главе стола. Он, в свою очередь, пригласил Бархудара сесть справа от себя, а слева усадил сотника Товму, что очень удивило всех. Всегда прежде рядом с ним сидел Тэр-Аветис. Мелик Еган с недоумением взглянул на Тэр-Аветиса, но тот лишь подмигнул ему: мол, тут что-то кроется.
Слуги внесли карас и подошли с ним к спарапсту.
Мхитар погрузил в него ковш и зачерпнул вина. Бархудар взял у гостя ковш и выпил половину содержимого. Начался пир. Ели молча.
Спарапет исподлобья поглядывал на сидевшую перед ним, чуть наискосок, Гоар. Красавица была мрачна и печальна, — казалось, предчувствовала что-то дурное.
Спарапет разговаривал только с сотником Товмой, порою нашептывал ему что-то, чем привлек к сотнику всеобщее внимание. Два раза и Гоар взглядывала на Товму и оба раза невольно вздрагивала. Товма был удивительно похож на спарапета. Словно родные братья — один старше, другой младше. Бархудар видел, с какой любезностью разговаривает с простым сотником второй человек страны, и тяжелые думы одолевали его: «Мстит мне!» Паки тоже внимательно следил за беседой спарапета и Товмы и радовался в душе, что не исполнилась отцовская месть. Ведь это хорошо. Чем строже спарапет будет держать в узде меликов, тем благополучнее пойдут дела в стране. Это было твердым убеждением Паки. Каждый вечер он мечтал перед сном и видел перед глазами восстановленное армянское царство и удивлялся, почему мелики и князья не провозглашают Давид-Бека царем.
Обед закончился. Женщины, нетерпеливо ожидавшие этого, встали. Нелегко им было сидеть за одним столом со спарапетом и с меликами — такого еще в их доме никогда не бывало. Лишь из страха перед Мхитаром Бархудар позвал женщин к участию в обеде. Он знал, что спарапет гневается, когда армянские князья по привычке, оставшейся от персов, не допускают женщин на свои пиры.
Когда женщины удалились, Мхитар опустил руки на колени и попросил меликов задержаться еще минуту. Оставил он также Миграна и Товму, а всех других отпустил. Бархудар мучился в догадках: чего еще желает Мхитар и почему вместе с меликом он оставил и сына этого лжемелика Туринджа.
Заложив руки за спину, Мхитар нетерпеливо шагал по залу. Все видели, что он погружен в тяжелые думы. Временами Мхитар смотрел в упор на столпившихся у стены молчаливых меликов. Казалось, он был съедаем горем, которым хотел поделиться и боялся. Наконец спарапет тяжело опустился на тахту, перекинул ногу за ногу и уставился испытующим взором на мелика Бархудара.
— По делам твоим тебя следовало бы четвертовать, мелик Бархудар, — раздельно проговорил он. — Кто подымает оружие на своего брата, тот не должен наслаждаться солнечным светом. По-твоему поступали многие наши предки, и тем они погубили нашу страну. Дальше так не будет. Ценя твои заслуги, я простил тебя навеки. Но остерегись отныне моего гнева и не избегай моей воли.
Он умолк снова, помрачнел от роившихся в голове горьких дум и немного мягче, но не менее повелительно продолжал:
— Сегодня между твоим домом и домом мелика Туринджа должно воцариться вечное согласие, тэр Бархудар! Во имя этого согласия мы должны сотника Товму сделать твоим зятем.
У Бархудара так округлились глаза, что казалось, они вот-вот выскочат из орбит.
Зал пошел перед ним кругом. Все окуталось густым мраком, и только из небольшой освещенной точки сверлил устрашающий взгляд спарапета Мхитара. Бархудару хотелось рвать и метать, звать на помощь, но в отдаленном уголке сознания возникла настороженность, и он понял, что сопротивление воле Мхитара сейчас может обернуться гибелью. Замок переполнен войсками спарапета, а сам Бархудар — всего лишь жалкий пленник. И потому он покорно склонился и произнес:
— Не только дочь моя, но и жизнь и честь наша принадлежат тебе. Поступай, как велит твой светлый ум. Но не грех узнать и волю моей дочери. Моей единственной дочери…
Голос у него задрожал, когда он произносил последние слова. Мхитар взглянул на Миграна. И тот понял, что спарапет хочет узнать и его мнение. Он — старший брат и обладает немалыми правами над своей сестрой.
