Доро́гой Мхитар на один день остановился в Агулисе. Простой люд города выражал ему свою радость по поводу того, что их паронтэром отныне будет мелик Бархудар.

А Бархудар тем временем назначил своим заместителем племянника, приказал ему охранять Агулис, а сам собрался в поход с Мхитаром.

Мхитар решил наступать на Арцах. Он разделил свое войско на три части. Семитысячный отряд поставил под командование князя Баяндура и повелел ему идти через гавары Каджаран и Цгук в Кашатахк и расположиться в ущелье у истоков реки Трту. Второй отряд передал мелику Егану и поручил ему отправиться в крепость Воротан, взять под свое начало тамошний гарнизон и расположиться в гаваре Абанд, в Хожараберде.

Себе он оставил полк «Опора страны», полк Агарона и небольшой отряд ополченцев Цатура.

— Я скоро подойду к Хожараберду, и оттуда мы по двум направлениям войдем в Арцах, — сказал он военачальникам. — Пошлите людей в села Арцаха, передайте, пусть там готовятся к восстанию. Этим летом мы непременно должны изгнать турок из Арцаха. Да будет с вами бог! Счастливого пути!..

Проводив Баяндура и мелика Егана, Мхитар берегом Аракса направился в гавар Абанд. Он намеревался расположиться в Хндзореске.

Верблюды, тяжело покачиваясь, приминали взбухшую землю мягкими большими подушками своих ног. Мерно перезванивались колокольчики. Гремел своими красноглинистыми волнами Аракс.

Мхитар был полон какого-то доброго предчувствия. То ли от радости победы, то ли исстрадавшуюся душу его наполняла теплом расцветшая в ущелье Аракса весна? А далеко ли то время, время падения Алидзора, когда многим казалось, что Мхитар навсегда лишился радости и счастья, — так он был тогда мрачен.

Жизнь идет. И вот опять в горном краю весна. И в Сюнике уже нет ни одного вражеского воина… Свободен от самого Джаук-Шахапуника до берегов Гегамского озера, от Аракса и до дремучих лесов Кашатахка. Мхитар ехал медленно. Сердце наливалось теплом, когда видел крестьян, пашущих землю, видел аистов в гнездах. Сразу вспоминалось, какой ценой достигнуто все это, и было особенно радостно сознавать, что кровь Давид-Бека, кровь близких, кровь всего армянского народа пролита не зря.

На пути останавливались во многих селах. Помогали кому как могли. Мелик Бархудар послал человека в Хндзореск, чтобы привез оттуда семян, пригнал скот в разоренные низинные села. Щедрость Бархудара была по душе Мхитару, радовало и то, что сумел завоевать сердце этого некогда жестокого и мятежного мелика. А мелик, в свою очередь, был доволен, что ему досталось лучшее, что есть в Сюнике, — Агулис. Порой он заводил разговор о своем сыне-предателе, сотнике Мигране, клялся, что собственноручно снесет с него голову. Пусть только попадется ему на пути.

— Не терзай свою душу. У тебя есть братья, есть внуки, пусть они будут твоей радостью, — утешал Мхитар.

Ночь перед Хндзореском провели на привале в поле Аранаца. Мхитар так и не вошел в свою палатку, весеннее звездное небо приковало его к себе. Удивительно много было звезд на сюникском небосклоне. И одна другой ярче. Подумал о Сатеник, на глаза навернулись слезы. Приказал Горги принести вина. Молча выпил и сыну предложил. Потом все обнимал Агарона, украдкой стирая слезы. И молчал, молчал упорно.

Скоро сын ушел спать. А Мхитар подозвал Горги и приказал ему:

— Скачи в Алидзор, передай Гоар, пусть приедет в дом своего отца, в Хндзореск. В субботу я буду ждать ее! — сказал, а про себя подумал: «Глупо удалять от себя единственную радость и утешение, оставшиеся мне во всем этом свете…»

Все обитатели Хндзореска от мала до велика вышли встречать Верховного властителя.

День выдался теплый, истинно весенний. Среди встречавших были старуха мать Бархудара, жена и дочери павшего в бою военачальника Паки, братья Бархудара и их дети. Священники курили ладан, крестьяне раскидывали на пути Мхитара ветки орешника. Старейшины поднесли ему хлеб и вино. Сердце Мхитара полнилось радостью и какой-то тихой печалью, которую, казалось, порождала эта самая радость. Он, по обычаю, рукой оторвал кусок свежеиспеченного лаваша и отведал.

— Принимаете гостей, хндзорескцы? — весело спросил он.

— С большой радостью! — послышалось со всех концов.

Зазвучала зурна. Взыграли кони, насторожились верблюды, они не привыкли к пронзительно высокому тону армянской зурны. Несколько сот конников, джигитуя, рванулись вперед. Мелик Бархудар взял за уздечку лошадь Верховного властителя и повел к своему замку, высившемуся на скале.

Зарезали жертвенных баранов. Сердце и лучшие части каждого из них отсылали в крепость воинам Мхитара. Пировали до вечера.

Чуть хмельной, Мхитар вышел на балкон. За ним последовали мелик Бархудар, Агарон, который ни на шаг не отходил от отца, командир ополченцев Цатур и еще несколько сотников. Балкон нависал над глубокой пропастью. Внизу в ущелье лежал Хндзореск. Только домов его не увидел бы и сокол. Они хаотично лепились в скалах, наседали друг на друга. Старые, закопченные. Слышались голоса людей и лай собак, но казалось, они доносятся из-под земли. Зато крепость Хндзореска взметнулась вон как высоко — протяни руку, коснешься луны.

— Хндзореск — это чудо! — воскликнул Агарон.

— Ты прав, сынок! — не без гордости согласился Бархудар. — Село наше — диво дивное. Эти скалы, брат, крепкая броня. Отец мой тридцать лет был меликом Хндзореска и за все это время никогда не платил ни гроша подати никаким тебе шахам и ханам. Выстоял перед всеми напастями. Да не отнимет бог у нас свободы.

Мхитар долго смотрел на огни внизу. Они то вспыхивали, то снова угасали.

Затаившиеся в ущелье три тысячи дымов Хндзореска казались прихотью волшебства причудницы природы — так все было красиво.

— Отсюда и пойдем на Арцах! — обращаясь к спутникам, сказал Мхитар. — Пусть Хндзореск будет опорным пунктом нашей силы.

Вернулись в дом и вошли в зал. Там стоял Бандур-Закария. Агарон подбежал к нему. Мхитар недовольно нахмурился и подумал: «Зачем он пришел?»

— Дедушка! — звонко и радостно, как в былые дни детства, закричал Агарон и обнял Бандур-Закарию. — Как живет Дзагедзор?

— Как живет? Соскучились по вас! — с ложной сердитостью проворчал старый блюститель замка и недовольно глянул на Мхитара. — Ушли и забыли свой дом. Э-эх!.. — Он потер рукавом окруженные сеткой морщин глаза и нетвердыми шагами подошел к Мхитару.

— Сатеник моя, Давид! — вдруг прорвалось у него криком, и старик заплакал. — Нет больше моих любимых, ослепнуть мне!..

Мхитар внутренне содрогнулся. Чуть было притупившаяся боль снова комком подступила к горлу. Бандур-Закария подошел, поцеловал его, обнял, поплакал на груди. От бороды пахло дымом, — видно, всю зиму не отходил от камина. Постарел он очень и как-то высох. Мхитар усадил его подле себя, подал вина. Расспрашивать о Дзагедзоре не хотелось. Дзагедзор был ему теперь чужим. Ничто больше с ним не связывало. Зачем ехать в Дзагедзор? Только затем, чтобы снова и снова видеть опустевшие комнаты жены и колыбель сына? Нет у него отныне дома и негде приклонить голову! Дом Мхитара — открытое небо, подушка — седло, а очаг — вся страна Армянская.

— Ты больше не вернешься в Дзагедзор, Закария! — сказал он, сдерживая волнение. — Я не хочу жить там, где все напоминает о потерях. Эй, брат Цатур! Налей-ка нам вина. Да слушай! Ты бездомный, как ветер в поле. Пусть Дзагедзорский замок станет твоим домом! Дарю тебе его, и окрестные села дарю. Все это тебе. Вернемся из Арцаха, станешь пользоваться всеми благами. Ты достоин их.

Люди онемели от удивления. Шутка ли, с такой легкостью подарить бездомному сотнику эдакий замок и несколько сел.

Цатур повалился на колени и подполз к Мхитару.

— Не хочу, тэр Верховный властитель! — воскликнул он. — У меня всего одна собственность — моя голова! И ту я положил на службу тебе и народу армянскому. Ничего мне больше не нужно!

Но Мхитар своей рукой написал указ, и Дзагедзор со всеми приписанными к нему селами перешел в собственность сотника Цатура.