— Товма, дорогой… И ты попался в ловушку?

Это был ходжа Хачик. Товма узнал его по голосу.

— Ходжа, а тебя за что? — спросил Товма.

— Лиса! Провел. Позвал, чтобы обдумать, как защитить город. Пришел, справился о тебе. Ответили, что послали за тобой. Предатели, задумали сдать город турку. Я воспротивился, пригрозил. Ударили по голове, сковали цепями. О-хо!.. Сказали, что я пес Мхитара. Не один Муси, все ходжи города заговорщики… Горе, горе бедному моему городу…

Ходжа Хачик зарыдал. Товма, словно окаменевший, застыл на месте.

Пробираясь по темным извилистым улицам, оглядываясь то и дело назад, Гоар наконец достигла ворот монастыря апостола Товмы.

— Откройте, я Гоар… — еле переведя дыхание и стуча кулаками в тяжелую дверь, крикнула она. — Враг приближается, откройте.

Стражники открыли ворота и впустили госпожу…

— Бейте тревогу, разбудите всех. Где мой муж?

Воины выскакивали из келий, из конюшен, из шатров.

Все были полуодетые, босые, но вооружены. Услышав тревожный голос Гоар, прибежал Горги Младший:

— Что случилось?

Гоар едва узнала его.

— Где мой супруг? Позовите его!

— Он только что отправился к мелику Муси.

— Ах, боже мой, он погиб! — вскрикнула Гоар и ударила себя по голове. — Мелик Муси изменник, он убьет его!.. Нас предали. Вооружайтесь! Укрепите монастырские ворота. Они скоро придут сюда, готовьтесь.

Весть о предательстве была настолько неожиданной для воинов, что они сначала словно остолбенели. Но когда прошли первые минуты и раздался сигнал тревоги, все бросились на свои места. Каждый знал, что ему следует делать при чрезвычайных обстоятельствах. Во мраке раздавались короткие приказания десятников, лязг оружия. Часть воинов с ружьями поднялась на стены. Другая подкатывала и приставляла к воротам надгробные плиты. Гоар и Горги поднялись на боевую башню. И тут, снизу, из-за крепостных стен, послышались звуки трубы. Кто-то во все горло крикнул:

— Эй, пхндзакарские безумцы, слушайте, что приказывает наш господин!..

— Ваш господин — продажный пес, — ответила Гоар.

— Дочь мелика Бархудара! — крикнул снизу мелик Муси. — Выслушай мое доброе слово. Прикажи этим безумцам сложить оружие и выйти из монастыря. Клянусь евангелием, что всем, в том числе и заключенному у меня твоему супругу Товме, дам свободу. Идите, куда пожелаете.

— Не верьте! — донесся из садов женский голос. — Они обманут вас. Не верь, Гоар!..

Гоар узнала голос Егине.

— Даем вам время до утра, — снова крикнули снизу, — или сдайтесь и удалитесь из нашего города, или всех предадим мечу. Товму сожжем.

Грохот падающих камней, брошенных с высоких стен монастыря, заглушил угрозы мелика Муси. Перепуганные заговорщики укрылись в ближних садах, где им уже не угрожала опасность. Осажденные поняли, что мелик Муси не выпустит их из монастыря, пока не сдаст город туркам.

Опираясь на тяжелый посох, из церкви вышел престарелый епископ — высохший старец, который, казалось, явился из загробного мира. С ним была монастырская братия — три монаха и несколько иноков. Епископ дрожащей рукой осенил крестным знамением растерянно стоявших воинов и произнес еле слышным голосом:

— Пастырь могущественный, пастырь добрый и извечный, посмотри и посети свое стадо Христово, которое собралось в твоем доме и ждет твоего милосердия! — Он обратился к Гоар и, повысив, насколько мог, голос, сказал: — Не пугайся, дочь моя, прославившая свое имя в деле при Мараге! Вот мы с тобою. Вдохни храбрость в людей своих и, изгнав страх из сердца своего, найди путь спасения.

— Но пока мы найдем этот путь, собака Муси сдаст город туркам, — до удивления спокойно сказала Гоар.

Старец покачал головой.

— Принесите мне керон![83] — воскликнул он. — Я удержу мелика от тропы измены.

— Напрасно это, — безнадежно выговорил Горги Младший. — Он уже продал нас.

Преосвященный ушел, окруженный своими людьми. Слабый свет керона, словно кровью, окрашивал его путь. Воины и монахи спустили его со стены на веревках. В садах на минуту поднялась суматоха. Послышалось грозное проклятие епископа, и снова все стихло…

Кровавый свет керона больше не был виден…

Гоар вместе с Горги и десятниками полка осмотрела стены и боевые башни монастыря, подбодрила воинов и, спустившись со стены, сказала:

— Отныне я ваш военачальник. С помощью всевышнего мы выйдем из этого проклятого города.

— Воле твоей будем верны, — сказали единодушно десятники.

Гоар вошла в храм. Там коленопреклоненно молилось все монастырское духовенство.

— Встаньте, духовные отцы, — ее голос стозвонно пронесся под сводами храма. — Не молитвы спасут нас от меча неверных. Покажите потайной ход вашего монастыря.

Монастырь апостола Товмы, как многие армянские средневековые монастыри, имел потайной ход. Это обрадовало Гоар. Однако радость ее была недолгой. Монахи сообщили, что паронтэр знает о существовании подземного хода и его люди, конечно, уже караулят у его наружного выхода.

Пока Гоар и Горги Младший ломали головы над тем, как спасти полк, рассвело. Из садов раздались выстрелы. Снова показался мелик Муси и стал требовать открыть ворота монастыря. Осажденные ответили ружейным огнем и потребовали предоставить возможность преосвященному вернуться в монастырь. Снизу показали отрезанную голову епископа, посаженную на длинный кол.

День прошел в тревоге. Однако агулисцы не решались штурмовать крепкие стены монастыря. Знали, что взять его не легко, и потому предпочли ждать прихода турок.

Отряды мелика Муси держали под наблюдением три стены монастыря, а четвертая, та, которая выходила в сторону ущелья и под которой открывалась глубокая бездна, была свободной. Гоар решила воспользоваться этим. Она велела пробить дыру в стене и всех находящихся в монастыре людей спустить на веревках в ущелье. Чтобы отвлечь внимание осаждавших, велела монахам беспрерывно звонить в колокола, а воинам — стрелять из ружей, кидать камни — всеми средствами держать в напряжении изменников.

Горги Младший вместе с отрядом воинов рушили стену, между тем агулисцы продолжали издеваться над осажденными.

— Эй, пхндзакарские дикари, выдайте нам вашу красавицу госпожу, и мы выпустим вас целыми и невредимыми! — кричали они.

— А не хотите ли вы ослиных хвостов, чтобы повесить их на носы ваших жен? — отвечали сверху.

— Погибнете, безумцы! Мы подарим паше вашу красивую Гоар, и вы будете спасены.

— Погодите! Разрушим это змеиное гнездо, так что от вашего города уцелеет лишь его черное название. Погодите!..

Мелик Муси вернулся из-под монастыря взбешенный. Велел привести Товму и ходжу Хачика и позвать кузнеца.

Когда обреченных ввели в просторный двор, в центре которого в окружении предателей — купцов и военачальников, расставив ноги, стоял мелик Муси, многие невольно ахнули от ужаса. Казалось, несчастные только что чудом вырвались из когтей кровожадного зверя. Обнаженная грудь Товмы была окровавлена, левая рука беспомощно висела, голая спина покрыта синими подтеками. И все равно, несмотря на это, он шел с поднятой головой. Но старый ходжа Хачик был не в силах стоять на ногах. Этого почтенного человека раздели догола, ему переломали пальцы, отрезали ухо.

Состояние Товмы и ходжи Хачика потрясло даже некоторых купцов. Воины мелика, окружавшие двор, помрачнели. Многие из них видели Товму при Мараге и жалели его. Невозмутим был лишь мелик Муси. Он надеялся кровью сотника и ходжи выслужиться перед пашой. Сделает все, преподнесет Абдулле драгоценнейшие дары, оделит пленными, вручит ему ключи от города, дабы смягчить его и спасти город от разгрома.

Увидев обреченных, кузнец понял, зачем позвали его. Он побледнел, выпустил из рук мешок с инструментом и начал креститься.

Ходжу Хачика поставили на колени перед меликом. Товма же, широко расставив ноги, чтобы не упасть, взбешенным взглядом уставился на мелика. Тот в страхе отвел глаза и сказал: