Вот и Агулис, город армянских купцов, город роскоши и богатства. Еще издали манили взор горевшие золотом купола его церквей и монастырей среди цветущих садов. А вблизи — дома с длинными, на весь фасад, балконами, украшенными колоннами и инкрустацией.

Перед большими городскими воротами агулисцы остановили отряд Товмы. Нахмурила красивые брови Гоар. Она чувствовала себя задетой тем, что агулисцы не узнали знамени мужа, на котором, намекая на свою судьбу, она своею рукою вышила орла и растерзанную лань.

— О вашем приезде мы должны доложить нашему паронтэру, — сказали холодные и невозмутимые агулисцы.

— А мы кто, турки или персы, чтобы жариться на солнце? — не стерпела Гоар.

— Таков порядок, — грубо ответили ей.

Больше двух часов заставили ждать под солнцем. Товме, оскорбленному до глубины души, хотелось, чтобы мелик Муси вовсе не принял его. Вернется, пожалуется Мхитару. Тогда уже несдобровать негостеприимному мелику.

Но вскоре открылись городские ворота. Гоар так стремительно проскочила, что чуть было не задавила караульных. При этом еще посмеялась над ними. Сотни агулисцев с любопытством смотрели с балконов и окон на пхндзакарцев, которые с шумом проезжали по мощеной булыжником улице. Особенно любопытствовали женщины, в необычных для Гоар платьях с вырезом, с накинутыми на головы вместо покрывала чекиле[80].

Гоар понравились широкие окна агулисских домов с цветами в вазах на подоконниках и апельсиновые деревья в кадках, которые уже были вынесены из комнат на балконы.

Замок мелика Муси находился на краю обрыва, рядом с известным агулисским крытым рынком драгоценных камней и сушеных фруктов, что стоял на пятидесяти колоннах. Мелик встретил Товму и его супругу на сверкавшем разноцветными стеклами балконе своего замка.

— Без меры счастлив, что ко мне в гости приехали дети моего брата, великого мелика Бархудара — непревзойденная Гоар и ее храбрый муж сотник Товма, — сказал паронтэр, улыбаясь и запахивая полы полосатого монгольского халата. — Пожалуйте, дорогие мои, в дом — ваш дом…

Две молодые служанки взяли Гоар под руки и повели ее в комнату для омовения. Мелик велел своим сотникам разместить воинов Товмы в служебных комнатах, но Товма попросил выделить для своего полка другое место.

— Мои буяны не привыкли жить в домах, тэр паронтэр, — сказал он. — Они обленятся там. Лучше, если предоставить нам место под открытым небом, мы люди привычные.

— Воля твоя, дитя мое, — покачал плешивой головой паронтэр.

Воинов разместили во дворе монастыря святого Товмы, находившегося невдалеке от города. Сотник остался у мелика на ужин с тем, чтобы потом перебраться в лагерь и жить с женою в шатре, вместе с своим полком.

Комната омовения ошеломила Гоар своей роскошью. Она едва не вскрикнула от восторга, но сумела скрыть свое удивление и непринужденно подошла к умывальнику. Огромные зеркала, занимавшие стены от пола до потолка, отражали трепетный свет масляных ламп. Служанки помогли ей умыться под краном, подали полотенце. Вытираясь, Гоар взглянула на круглые стенные часы, что мягко и размеренно отбивали молоточком время. Перед одним из зеркал, на мраморном столике, были расставлены шкатулки из слоновой кости и золота с булавками, шпильками и гребешками. Гоар привычно и ловко привела в порядок волосы и одежду, понюхала флаконы и, выбрав благовоние по вкусу, обрызгала свою одежду. Обернувшись, она увидела у дверей, разукрашенных инкрустациями из слоновой кости, трех очень похожих друг на друга и почти одного возраста девушек.

— Наша мать просит тебя пожаловать к ней и обрадовать ее своим посещением, — сказали они, низко поклонившись, и подошли, чтобы поцеловать Гоар руку.

— Что вы делаете, дорогие мои, не нужно, — взволновалась Гоар и отняла руку. — Не нужно, милые мои.

— Мы много слышали о тебе, — заговорили дочери мелика. — Женщины и девушки Агулиса обожают тебя, госпожа Гоар. Слышали о твоих подвигах на Марагском поле. А сегодня мы видели, как ты ездишь на коне.

— А вы не умеете ездить верхом?

— Нет.

— Если пожелаете, научу, — сказала Гоар и величественно и гордо пошла вперед.

Ее вели по роскошно обставленным коридорам и комнатам. В этом доме все было необыкновенно красиво и богато. Разостланные на полу ковры, казалось, были сотканы из живых цветов, и было жалко ступать на них. Ни одна из бесчисленных комнат не повторяла другую своим убранством и цветом. Как ни старалась Гоар подавить свое восхищение, это ей не удавалось. Зависть все больше и больше подымалась в ее честолюбивом сердце.

Наконец шедшие впереди служанки остановились и, раздвинув окаймленные золотой бахромой тяжелые шторы, открыли какую-то дверь. Из комнаты послышалась нежная музыка. Вдруг какое-то черное существо охватило колени Гоар. Она едва не вскрикнула от испуга. Оказалось, что это была ручная обезьянка. Служанка слегка ударила черную обезьянку и отпихнула ее.

— Моя мать очень любит эту обезьянку, — смущенно объяснила одна из дочерей мелика. — Алик — большая шалунья. Такое вытворяет, что… Отец привез ее из Индии. Она не кусается. Не напугала она тебя, дорогая госпожа?

— Я наказываю всякого, кто встает на моей дороге, — сердито сказала Гоар. Девушки сконфузились. Прощающе улыбнувшись им, Гоар перешагнула порог, ступила на цветастый ковер и одним взглядом охватила утопающий в роскоши и насыщенный благоуханием свечей и ладана огромный зал. Затем перевела глаза на женщин, которые сидели на высокой тахте с многочисленными разноцветными подушечками.

— Добрый вечер агулисским дамам. Мир вам!

— А тебе радость, — ответила восседавшая на высокой подушке в центре госпожа Гайкандухт. — Пожалуй, дорогая госпожа Гоар.

Все, кроме хозяйки, встали. Горделивой походкой прошла Гоар вперед, слегка поклонилась дамам, поцеловала руку хозяйке. Гайкандухт обняла гостью.

— Хоть и утопает в роскоши мой дом, но с твоим приходом он стал еще наряднее, — сказала она взволнованно. — Хоть и достойна я хорошего гостя, но горжусь, что навестила ты меня. Я не знаю в мире более благодетельной, более очаровательной и более храброй женщины, чем ты. Сядь около меня, дочь моя, и раздели с нами нашу радость. Ты видишь тут всех знатных дам Агулиса. Они пришли, чтобы с нами вместе праздновать именины моей старшей дочери. Добро пожаловать…

Она усадила гостью справа от себя, на пуховой подушке. Гоар, чуть прищурившись, оглядела важно и торжественно сидящих дам. Среди них было много пожилых женщин в голубых архалуках и темных шелковых платьях, полы которых они подоткнули под колени. Золототканые фаты и лобные повязки с двенадцатью золотыми монетами украшали головы. Сверху накидывалась легкая вуаль, которая, спускаясь волнами, ложилась пышной пеной на цветы ковра. На груди у женщин сверкали бесчисленные бриллиантовые пуговицы, а золотые бубенчики на обшлагах издавали приятный звук, когда кто-нибудь двигал рукой.

С особым любопытством Гоар рассматривала наряды молодых женщин. Ее удивило, что они были с непокрытыми головами и с распущенными волосами, которые ниспадали на голые плечи. Гоар впервые видела женщин с обнаженными плечами. Их высокие, белые шеи, казалось, сверкали под ярким светом. Все они носили различной формы красивые серьги.

— Ты утомилась в пути, моя голубка? — дружески сказала госпожа Гайкандухт, осторожно беря руку Гоар.

— Я привыкла, — ответила гостья.

— Хвала твоему мужу.

Гоар обратила внимание на двух юных гусанов, сидевших неподвижно на низенькой тахте между большими окнами.

Служанка пронесла высоко над головой серебряный поднос, опустила его и поставила перед Гоар небольшую бутылку душистого вина, золотую чашку, похожую на распустившийся цветок колокольчика, и сушеные фрукты на серебряных тарелках.

— Пей, голубка, — ласково сказала госпожа Гайкандухт, наполнив вином чашку гостьи, — гохтанское вино приятно и полезно.

Гоар взяла чашку и, держа ее перед собой, низким голосом произнесла: