Впереди толпы стояли полунагие, исхудалые, с голодными глазами дети. За их спинами, скрестив руки и с глубокой печалью на лицах, — женщины. Большинство мужчин были босы, рваная, много раз залатанная одежда еле прикрывала их худые, костлявые тела. Мхитару казалось, перед ним стоят не люди, а привидения.

«За моей спиной грабят, терзают беззащитных людей, а я…» — с горечью и гневом подумал он и, сев на камень, опустил голову, чтобы не видеть этих страшных существ. Старики, осмелев, стали перед ним. Мовсес, закрыв глаза, качал головой: всюду та же нищета, те же голодные, полуголые люди. Чем все это кончится?

— Гневайся, если угодно, повелитель наш, тэр Мхитар, — заговорил один из стариков. — Угодно: всем селом соберемся в хлеве, — сожги нас. Вырвешь с корнем и зуб и зубную боль. Бездомные мы и без хозяйства, голодны и голы, а впереди зима.

— Погибнем! — вскрикнула какая-то женщина и, растолкав окруживших старика крестьян, оказалась перед Мхитаром. — Ты, Мхитар, взял моего мужа в Варанду — и загубил его там. Малых детей оставил сиротами. Теперь пришли надсмотрщики Вард-хатун и, избив меня как собаку, унесли весь хлеб. Да еще изругали меня неслыханными словами, бесстыжие, мало им показалось. Взяла я своих сироток и встала перед весами. Взвесьте, говорю, нас, берите, сколько вам угодно пудов; если не хватит, пойду выкопаю из могилы отца своего, принесу сюда его кости. Но не взяли, им пшеница нужна, на что мы им.

После этих смелых слов крестьяне, набравшись храбрости, еще теснее окружили Мхитара. Говорили, перебивая друг друга, шумели, махали руками, иные даже тянули Мхитара за плечи.

— Тихо, рамики! Дайте расскажу Мхитару, что было сегодня ночью! — кричал один. — Черная туча нависла над нами, благодетель наш. Только запели петухи, как заметили на кладбище огонь. Испугались мы, собрались толпой, пошли и — что же увидели? Аракел наш, мой сосед, с женой вырыли могилу, уложили в нее живых детей своих и готовились заживо схоронить их, убить, стало быть. А для себя приготовили другую яму. Развели там костер и хотели броситься в огонь, сгореть. Успели мы вовремя, не позволили. Вот. А что было им делать? Дети на глазах умирают от голода…

— Мы также ищем могилы… нет у нас больше сил платить бесконечные подати! — кричали с разных сторон.

Мхитар, закрыв рукою глаза и опустив голову, молчал. Плачет, что ли?

— Или бери под свою защиту, или мы все уйдем…

— Куда? — встрепенулся Мхитар.

— Туда, где найдем хлеб. Поступим, как протоиерей Мехлу, разгромим все и уйдем…

— Да! — поднялся Мхитар. — Так бежал и мой отец от голода и несправедливости… Думаете, обрел хлеб и справедливость? Как же! Был голоден, голодным и умер на чужбине. Куда вы уйдете, несчастные?.. Где теперь Мехлу? Нет его… Выдумано это, все ложь… Где найдете справедливость, добро?.. Их нет. И не было. Несите свой крест, пока наступит день справедливости. Расходитесь по домам, — несколько успокоившись, продолжал он. — А того, кто посмеет покинуть нашу страну, прикажу обезглавить. Повешу вместе с детьми, знайте это. (Послышались глухие вздохи.) Знайте также, что на моей земле никто не должен умереть с голоду. Я дам вам хлеба, помогу.

Крестьяне недоверчиво переглянулись. Огорченный этим спарапет велел выделить людей и вьючную скотину, чтобы доставить пшеницу из Алидзора. Это уже подействовало. Нахмуренные, испуганные лица бехцев просветлели. Однако снова из толпы вперед пробрался бородатый старец со впалыми, но живыми глазами и дрожащим голосом заговорил:

— Зачем нам хлеб из Алидзора, милостивый наш властитель? Мы не хотим быть никому в тягость. Если у тебя есть хлеб, отдай своему войску, а нам верни хотя бы половину того, что добыто нами, мы проживем и, прежде чем благодарить господа, вознесем благодарность тебе. Наш хлеб вон там, — он протянул руку в сторону церкви. — Отняли у нас надсмотрщики Вард-хатун и сложили его в церкви. Триста вьюков. Повезут в Агулис, чтобы продать и купить для Вард-хатун драгоценности. Говорят, Вард-хатун подарила свое золото войску, осталась без украшений. Верни нам наш хлеб, если можешь. Твое пусть останется тебе.

Мхитар направился к церкви. Толпа последовала за ним. Топот коней и людской гомон разбудили спящих у церкви надсмотрщиков. Увидев Мхитара, они опешили.

— Откройте двери, а сами убирайтесь! — крикнул на них спарапет.

Когда испуганные надсмотрщики поспешно распахнули двери церкви, Мхитар, обращаясь к толпе, сказал:

— Выносите мешки, берите ваш хлеб. Повелеваю: с сегодняшнего дня вы больше не принадлежите Вард-хатун. Ваше село с сегодняшнего дня свободно… Каждый пусть берет столько пшеницы, сколько отняла у него Вард-хатун.

Оцепеневшие от неожиданности и радости крестьяне сначала не решались перешагнуть порог церкви и удивленно смотрели друг на друга. Затем вдруг все вместе, толкаясь, набросились на мешки. Надсмотрщики убежали.

Мхитар отошел от церкви, вскочил на коня и поскакал по ущелью. Он был мрачен, как потерпевший в бою поражение полководец, который спасается бегством. Конь несся стремительно. Но время от времени он сдерживал бег и поворачивал морду к отлогим лугам, где паслись кобылицы.

Был яркий осенний день. Под теплыми лучами солнца ущелье наполнилось всеми цветами радуги. Своей пышной красотой и нарядностью природа, казалось, призывала к веселью, к радости. Но Мхитар не замечал этого. Случай в селе Бех не давал ему покоя. Занятый созданием новых полков и подготовкой войска к предстоящим боям с грозным врагом, он не знал, что в стране не все благополучно и что под кажущимся внешним спокойствием таится глубокое недовольство народа. Правда, иногда в глазах некоторых меликов и военачальников, покорно исполняющих все его приказания, он замечал неискренность, подозрительную холодность, но не придавал этому серьезного значения. Чего хотят эти чернобородые, грубые и черствые люди, одичавшие, озлобившиеся в бесконечных войнах? Больше всех его огорчал Тэр-Аветис. Почему он не обуздал свою жену, которая за спиной Армянского Собрания обрекла на голод целое село? А может быть, не только село Бех находится в таком положении?

Мхитар решил обследовать все гавары. Есть ли еще голодающие деревни?

К вечеру, когда мгла начала окутывать землю, вдали показался серый красивый замок Пхиндз-Артина, окруженный высокими, стройными тополями. Уставший, жаждущий отдыха Мхитар погнал лошадь. Заехав во двор замка, он остановился у хижины оружейников и, не постучавшись, открыл дверь. В еле освещенной масляной лампадой комнате он с трудом разглядел сидевших у низенького стола Врданеса и Владимира. Жена Владимира разливала в глиняные миски похлебку. На коленях Врданеса резвился рыжий, кудрявый ребенок. Неожиданное появление Мхитара крайне удивило всех. Врданес снял с колен ребенка.

— Мир дому этому, — бодро приветствовал спарапет.

— Милости просим, пожалуй, властитель наш, — торопливо вставая, сказал Врданес и поклонился.

— Помешал я вам, простите, — сказал Мхитар и, повернувшись к жене Владимира, смущенно стоявшей с деревянной поварешкой в руках, добавил: — Добрый вечер, хозяйка. Да будет у вас всегда полная чаша. — Он поднял с пола ребенка. — Ну, храбрец, отдашь ли ты мне свой ужин?

— Боше нет, — смело сказал ребенок.

— Кто съел — ты или кошка?

Ребенок засмеялся. Мхитар ущипнул его за щеку.

— О, шалун, сразу видно, что огонь.

Мхитар передал ребенка матери.

— Бог да сохранит его. Пусть не увидит он тех горестей, которые небо послало нам, — сказал он.

— Аминь, — произнесли супруги.

Позвали Пхиндз-Артина. Пришли и тифлисские князья. Расселись кто на чем мог. Артин чувствовал себя уязвленным тем, что спарапет остановился не у него. Он несмело пригласил его в свой дом, но Мхитар замахал рукой.

«Опять в нем проснулся бес», — со страхом подумал владетель рудников. Его огорчало не только это. Мхитар беседовал с оружейниками просто, по-дружески, а с ним обращался важно, сердито, не говорил, а приказывал.