Послов у входа в лагерь встретил десятник с еле пробивающимися усами. Он тепло поздоровался, сказав, что генерал моется в бане, отвел их и полковника Агазара в какое-то наспех отремонтированное здание, где стены еще пахли известкой.

Послы почистили свои одежды, умылись невкусной колодезной водой и стали ждать. Генерал принял их в небольшой, освещенной факелами комнате. Был он высокого роста, с округлым лицом, без парика. В парадной форме. Слегка увядшие, покрасневшие после бани щеки и прилипшие к голове золотистые волосы подчеркивали преклонность возраста.

— Кто вы? — спросил он строго, хотя и знал, кто они такие.

Агазар ди Хачик перевел его вопрос.

— Мы послы армянского Верховного властителя, спарапета Мхитара, — ответил князь и низко поклонился.

— А!.. — радостно воскликнул генерал. — Вы из Армении? Только не надо поклонов. Ах! Армения!.. Храбрый, мужественный народ… Венценосные головы должны склоняться перед вами, вы достойны этого. Россия в восторге от вашей доблести. Как страна, войско, Мхитар?

— Турки теснят, генерал!

— Да, — покачал головой генерал и, обняв за талию князя и мелика Багра, посадил их возле себя, помолчал, опустив долу мрачный взгляд. Агазару ди Хачику было известно, что генерал Долгоруков и поныне упорно требует у русского двора ввести в Армению войска. — Турки теснят, — повторил с болью генерал и, повернувшись к Баяндуру, продолжал: — Теснит и Европа, князь! Это она возбудила турок как против нас, так и против вас. Это она воспрепятствовала шаху Тахмазу принять нашу помощь. Потому мы и не смогли войти в ваш Ереван и грузинский Тифлис. Не пустили!.. На севере шведский король строит против нас козни. Заполонил море судами. Англия с согласия Турции пригнала свой флот в Азов. Петр не был виноват, поверьте, князь, не был виноват, но… — Он помолчал с минуту, считая, видимо, неуместным продолжать свою мысль. — Но так не останется, держитесь…

— Будем держаться, — вздохнул князь Баяндур. — Одни… до последнего воина. Мы не сложим своего оружия. И пусть кара божия падет на виновных в пролитии нашей крови…

Слова князя заметно взволновали генерала. Чтобы скрыть свои чувства, он поспешно встал и, повернувшись к понуро стоящему у двери адъютанту, велел подать ужин.

— Вашу просьбу вы должны сообщить генералу Голицыну, князь. Он мой начальник и повелитель. Я завтра провожу вас к нему.

— Умоляем, генерал, убедите императрицу помочь нам, — сказал Нагаш Акоп. — Вся надежда на вас. Весь народ Армении вот уже много лет ждет прихода русских.

— Это верно, — подтвердил мелик Багр. — Если императрица отправит к нам две-три тысячи войск, мы будем довольны.

Выслушав их, Долгоруков сказал:

— Я многих убеждал в надобности ввести войска в Армению, готов еще раз обратиться с вашей просьбой. Я напишу императрице.

Принесли ужин. Армяне с удовольствием поели русский хлеб с острым, но приятным запахом. Многое здесь было непривычно, ново для них. И чай, который денщик, наливая из огромного медного самовара в китайские чашки, подавал им, и медовая брага, и огромный кусок свиного сала, что, отрезая тонкими ломтиками, охотно ел генерал. Говорили о событиях в Персии, о Турции, вспоминали Давид-Бека. Генерал высказал свое восхищение по поводу сражений в Варанде и Мараге, затем похвалил конницу Агазара. Но он явно избегал вести разговор о миссии, с которой прибыли армяне.

На рассвете следующего дня армянское посольство в сопровождении генерала Долгорукова и казацкой сотни выехало в Баку. Дорога шла по песчаному берегу моря. Раскаленный от знойного солнца песок, казалось, обжигал копыта коней. Ехали молча. По дороге не встречалось ни сел, ни обработанных земель. Слева простиралась огромная степь, справа — серое, застывшее море.

После четырехдневной утомительной дороги по мертвой местности посольство наконец добралось до Апшеронского полуострова. Здесь уже все было по-другому. Природа не радовала глаз.

— Удивляюсь, что вы нашли хорошего в этой пустыне? Присохли к ней, вместо того чтобы идти в нашу страну, — сказал Баяндур генералу.

— Это ворота в вашу страну и в Персию.

— Остановились у ворот и не входите в дом.

Генерал не ответил. Это не оскорбило князя, поэтому он продолжал, казалось, размышлять вслух:

— Если наши переговоры с генералом Голицыным ничего не дадут, тогда впору считать, что нет у нас друзей на всем белом свете.

— И будете правы, — ответил Долгоруков.

— Вся надежда на вас, генерал, — продолжал князь. — Нам известна ваша любовь к армянам. Вы опытный и мудрый полководец. Скажите, почему Россия не объединяется с нами, чтобы вместе противостоять туркам?

Долгоруков мягко улыбнулся.

— Вы вправе упрекать нас, — сказал он. — Армяне сделали много для нашей империи. Пять лет подряд, проливая кровь, вы отражаете нашествие турецких армий, которые, завладев вашей страной, конечно, двинулись бы на нас. Но Петра нет… Упала обуздывавшая турок рука. Существует к тому же кровавый Константинопольский договор, князь.

— Выходит, волею обстоятельств мы должны быть перебиты? — укоризненно спросил Баяндур.

— Не приведи господь, — вздохнул Долгоруков.

— Мы открываем вам путь в Константинополь и к Средиземному морю, — горячился князь, — а взамен просим лишь… Не забывайте нас в трудный час.

— Ведомо мне, дорогой князь, и, может, больше других, с каким упорством наш милосердный император Петр отстаивал интересы Армении и Грузии. Он требовал, чтобы султан признал независимость и нейтральность двух ваших стран. Желал блага вашему народу. Но, повторяю, англичане и французы, преследуя иные цели, угрожали ему войной. Сложная обстановка.

— Европа всегда была недружелюбна и к вам и к нам! — воскликнул Баяндур.

— Да, причину ваших бед вы должны искать во взаимоотношениях Европы с Россией, — сказал сочувственно Долгоруков. — Я всегда восхищался мужеством вашего народа, князь. Волею всевышнего, иначе невозможно объяснить, как вы можете устоять против столь могущественного врага.

— Не вы один восхищаетесь, генерал. Но одной песней, как бы она сладка ни была, пахарю не вспахать поля. Нужна помощь.

— Это верно, — согласился генерал и снова помрачнел.

Что он мог поделать, если судьбою этого небольшого свободолюбивого народа вертят государи могущественных европейских стран, желая помешать России проникнуть на юг через Кавказские горы.

Князь Долгоруков отвел послов в главную ставку русской армии, расположенную на берегу моря, близ Баку. Узкая проселочная дорога шла по холмистой, покрытой жалкой растительностью земле, среди бесчисленных луж с загрязненной нефтью и мазутом водой. Здесь жара была особенно невыносимой. Солдаты лагеря, спасаясь от зноя, купались в море или, томимые лихорадкой, лежали в тени шатров. Невдалеке зияла огромная яма, предназначенная для захоронения умерших от лихорадки солдат.

В море полукругом стояло множество военных кораблей.

Худощавый, с коротко остриженными усами капитан, пришедший встречать Долгорукова, клацая зубами, доложил, что главнокомандующий Голицын два дня назад уехал в Решт и просил генерала приехать туда.

— Лихорадит? — сочувственно спросил Долгоруков, видя, как мучается капитан.

— По-гибаем в этом про-клятом аду!

Стаи комаров носились в воздухе. Армяне, привыкшие к чистому, прохладному горному воздуху, брезгали и страшились этих ядовитых пискунов.

Долгоруков решил переночевать в Баку и на другой день морским путем, вместе с посольством, отправиться в Решт. Большинству членов армянского посольства впервые приходилось путешествовать по морю. Все, кроме Нагаш Акопа, заболели морской болезнью. Они страдали от недомогания и рвоты. Баяндур проклял день, когда он поднялся на это судно. И только Нагаш Акоп, стоя на палубе, пристально вглядывался в морскую даль.

Мрачные и морщинистые морские просторы оживляли лишь чайки. Резко вскрикивая, они камнем бросались вниз и снова взмывали. Справа по берегу тянулись пески — беспредельные и мертвые. Матросы-гребцы сопровождали свои размеренные движения заунывной песней. Хотя армяне не понимали слов, но чувствовали тоску по родине, которую изливали в песне эти светловолосые люди с круглыми лицами.