Растрогавшись, Надюха завещала Арине «голубую» квартиру с кошкой, которую считала жемчужиной своей коллекции. Арина поблагодарила, но отказалась. Работа в «Орионе» не позволяла ей убираться в дневное время, единственный объект, который она сохранила – кройдонский дом с золотой рыбкой, потому что в понедельник на работу надо было заступать с обеда, а дополнительные тридцать фунтов в неделю были существенным подспорьем.

Ответственная квартиросъёмщица оставила Пашку за старшего по дому и велела сказать владельцу, что по семейным обстоятельствам ей пришлось срочно покинуть страну. Про свою депортацию она велела никому не распространяться, особенно бывшим клиентам, а уборки передать двоюродной сестре из Житомира.

Было сложно сказать, хочет Надюха уезжать или нет. Пристыженная собственным положением узницы, она не выглядела глубоко несчастной. Поездка домой означала, что она, наконец, увидит сына и родителей, вернётся в привычное окружение и перестанет вкалывать как проклятая по чужим домам. Негативной стороной являлась потеря стабильного заработка и та удобная жизнь в Лондоне, которую она уже научилась ценить. Несмотря на своё нелегальное положение и тяжёлый физический труд, она вполне отдавала себе отчёт, что хороший доход и отсутствие семьи позволяют ей жить в своё удовольствие. Убирая чужие дома, она могла себе позволить ходить по ресторанам и кинотеатрам, ездить на море с подругами и покупать разные обновки в хороших магазинах. Дома её ожидала работа в две смены: первая за маленькую зарплату в магазине, ибо была она дипломированным товароведом, а вторая и вовсе бесплатная – дома, по хозяйству. Исправно посылая деньги на содержание родителей и сына, она не испытывала чувства вины за своё отсутствие рядом с ними, теперь же ей предстояло перестать финансировать своё семейство и начать вкладываться физически и эмоционально. Перспектива, которая её совсем не радовала.

Прощаясь, она выразила надежду на скорую встречу (почему-то она делала большие ставки на своего англика) и в духе своего привычного оптимизма («фигли нам, красивым бабам») заявила, что в каждой бочке дёгтя есть своя ложка мёда – по крайней мере, ей не придётся тратиться на билет до Украины, ибо её торжественную доставку в киевский «Борисполь» в сопровождении офицера Хоум Офиса оплачивает британское государство.

Арина честно съездила переговорить с Надюхиным англиком, который оказался вполне приличным мужичком шестидесяти лет, ещё крепким и, как говорила Надюха, потентным. В глазах Арины он выглядел настоящим англичанином: высоким, поджарым, с седыми усами и непроницаемым лицом. Для большего сходства с хрестоматийным портретом английского аристократа ему следовало бы вручить тросточку и цилиндр. Он предложил Арине пройти, приготовил чашку чая, терпеливо выслушал её ходатайство, но помочь отказался. Сказал, что не заинтересован.

– Вы понимаете, – в отчаянии сказала Арина, – она ведь жертва положения. Она мать-одиночка, и у неё престарелые родители. От государства ей нет никакой помощи. Она ведь человек с образованием, а работала здесь уборщицей, чтобы поддержать свою семью. Неужели вы не хотите помочь ей?

– Дорогая моя, история Надежды, конечно, прискорбна, и она во всех отношениях достойная женщина, но всё это ещё не повод, чтобы жениться, – заявил англичанин. – Я, знаете ли, привык уже к своему образу жизни, мне не хочется ничего менять. Она приходила для того, чтобы привести дом в порядок, составить мне компанию и избавить от некоторых неприятных обязанностей. Я платил ей деньги за то, чтобы иметь чистый дом и возможность закрыть дверь в шесть вечера и не чувствовать себя обязанным. А вы предлагаете вариант, при котором она и, возможно, её сын, а значит, какие-то друзья и знакомые, будут постоянно толочься в моем доме и, сэкономив двести фунтов на уборщице, я потеряю свой привычный уклад жизни. У меня, знаете ли, свои маленькие привычки. Я люблю за завтраком читать газету и не люблю, когда меня отвлекают. Уборщице я могу велеть прийти после завтрака. А с женой такой номер не пройдёт.

Арина не могла поверить своим ушам.

– Женщина попала в беду, а вы боитесь поменять свой образ жизни!

– Но ведь это моя жизнь, – бесстрастно возразил англичанин. – Я её очень ценю. Вы меня извините, но я не могу уделить вам больше времени. В шесть вечера я хожу гулять с собакой. Это ещё одна привычка, которую я не хочу менять.

В свете новой любви решение продлить визу и остаться в Лондоне ещё на год пришло само собой, как нечто естественное и закономерное. В этот раз Арина уже не стала делать драматических звонков на родину, обычным воскресным звонком просто поставила домашних перед фактом, что у неё все хорошо и ехать домой нет смысла. По её звенящему голосу родители поняли, что у неё действительно всё хорошо, и отговаривать не стали.

В середине декабря она получила продление своей студенческой визы, и это событие требовало немедленного празднования.

– Работать можешь, – позавидовал Пашка.

– Двадцать часов в неделю!

– Хотя бы двадцать. Всё лучше, чем ничего.

Арина пожала плечами. Каждый выбирает свой путь.

Новая виза позволяла не только жить и работать в Англии в течение года, но и путешествовать по Европе. Возможность, которой Арина не преминула воспользоваться. Уже на следующий день она стояла во французском посольстве.

– Какова цель вашей поездки? – спросил симпатичный француз за перегородкой.

– Увидеть Париж и не умереть, – ответила Арина, смеясь.

– Бросьте этот Париж, мадемуазель. Париж истаскан туристами. Езжайте в Бордо: чудесный провинциальный город, отличное вино, сыры и виды.

– Непременно. Летом, когда тепло и солнечно. А сейчас – Париж.

– А-а, Пари, лямур, – улыбнулся офицер, глядя в её сияющие глаза. – Завидую вашему спутнику, мадемуазель.

Холодным декабрьским утром, за неделю до Рождества, она села в поезд Евростар, не веря своему счастью. «Лондон – Париж, голуби вверх, блики крыш…» – хотелось петь на весь вагон от восторга.

«Боже мой, какая я счастливая! Жить в Лондоне, ехать в Париж, на скоростном поезде, с потрясающим мужчиной! Просто рождественская сказка!»

Сидящий рядом потрясающий мужчина довольно улыбался и впервые в жизни жалел, что своё знакомство с Парижем начал в одиночестве. Едва продлив свою первую студенческую визу, Слава уже летел в аэропорт «Шарль де Голль», невзирая на слякотный октябрьский день. Париж нужно было увидеть во что бы то ни стало, хотя бы для того, чтобы отметиться перед теми, кто остался в Киеве. Второй раз съездил на машине с друзьями на футбольный матч Франция-Украина, третий раз по работе. Считал, что Париж знает довольно хорошо и исходил все достойные внимания районы вдоль и поперёк. И, собственно, никогда не думал, что упустил в жизни что-то важное. Он отметился везде: Монмартр, Эйфелева башня, Вендомская площадь, Собор Парижской Богоматери, Елисейские поля. Даже съездил в такое своеобразное место, как Ла Дефенс – деловой центр города – и погулял в лесу Фонтенбло. А теперь, наблюдая эту восторженную девушку, прячущую счастливые глаза в светло-серую опушку капюшона, он вдруг понял, что в этот раз увидит совсем другой Париж, пусть и посреди зимы.

Через три часа они уже вышли на вокзале Гар-дю-Нор. Гостиница «Лоретта Опера» находилась всего в получасе ходьбы, поэтому Арина настояла на том, чтобы идти пешком, дабы не упускать ни мгновения Парижа. Идя или почти порхая по морозной Rue La Fayette, она в восторге запрокидывала голову к величественным бежевым зданиям с чёрными узорными балкончиками, подбегала к каждому маленькому кафе с красными плетёными креслами, рассматривала каждую рождественскую ёлку, выставленную возле входа, и фотографировала всё подряд.

– Ты посмотри на эти дома! Вспомни, когда ты идёшь в Лондоне по Пикадилли или по Риджент-стрит, разве ты не чувствуешь себя, как ничтожная букашка перед величием этих зданий? Они высокомерны и равнодушны, эти серые каменные исполины, безразлично наблюдающие толпы снующих людей у своих подножий. Как же всё иначе в Париже, как красиво и празднично везде! Ты только посмотри на эти балконы – такое могли придумать только здесь! Я чувствую себя, как на празднике жизни!