— Столько боеприпасов у нас никогда не было, — замечает Милович, который сидит, поджав по-турецки ноги, и торопливо набивает ленты. — Бедная моя спинушка, вот достанется тебе.

К политруку подходят бойцы и отходят, неся в руках шайкачи, полные патронов, а карманы у них оттопыриваются — так они набиты гранатами.

— Есть у тебя патроны для автомата, Стева? — спросила Катица, когда политрук наконец освободился.

— Для тебя — сколько угодно, — политрук подвинул ей ящик, — где у тебя магазин, давай я заряжу.

— Да нет, не надо, я сама могу, — ответила девушка, жадно рассовывая патроны по карманам. — Где это ты столько раздобыл?

— Дед Иван приготовил для нас подарок, — рассмеялся Стева. — С бригадой пришло шесть подвод и восемь вьючных мулов.

— Повезло нам, коли у нас есть такой богатый дед, — ответила Катица, раздумывая, куда бы еще сунуть патроны.

Стева аккуратно собрал патроны, рассыпанные бойцами.

— Насытились, черти, — политрук покачал головой, — посмотрю я на них, когда на Дрине каша заварится. Эй вы, босяки, кому еще патронов?

Ему никто не ответил. Бойцы вяло слонялись по двору: одни сидели, другие лежали, жевали хлеб, раздобытый у проснувшихся крестьян, многие дремали в ожидании марша. Из открытых дверей избы доносился густой запах вареного картофеля и жареного лука. Хозяин приглашал в дом по нескольку бойцов, ставил перед каждым глубокую миску картошки с каймаком; на столе стояла бутыль ракии, и все по очереди пили из толстого деревянного стакана. Это продолжалось до тех пор, пока не поели все бойцы.

— Неплохой у нас хозяин, — проговорил Стева, глядя на открытые двери дома, встретившись с Космайцем у колодца. — У него два сына в четниках, один в партизанах. Дочь его погибла на Сутеске. Крестьяне говорят, что, когда началась война, он собрал вече, домашнее вече, и распределил, куда кому идти. Рассудил так, что при любой власти надо иметь своих.

— Когда ты успел все разузнать? — спросил Космаец. — Может, тебе это все во сне приснилось?

— Моя обязанность — все знать. А еще мне кажется, что он богатый хозяин.

— А мне кажется, что ты хлебнул ракии, — съязвил взводный. — Небось и закуска нашлась?

— Не люблю, когда ко мне в сумку заглядывают.

— А мне достаточно заглянуть тебе в глаза. Не обязательно в сумку.

— Черт тебя побери, все ты видишь, — Стева засмеялся. — Зовет меня этот хозяин в дом, а я ему говорю: «Некогда, вы мне приготовьте что-нибудь для командира, а сюда плесните для меня», — и протягиваю ему фляжку. Вот и выходит, ракия моя, а остальное тебе… Погляди, хлеб, сыр. Не знаю, чего еще насовали эти бабы в сумку. Уверяю тебя, здесь партизаны были не частые гости.

— Почему ты делаешь такой вывод? — спросил взводный, беря сумку.

— Не все съели.

Стева позвал Здравкицу и Катицу. Он всегда заботился о девушках, зная, что они никогда не войдут в чужой незнакомый дом и ни за что не попросят поесть, как делал он сам, когда был голоден.

— Хороша у вас нянька, — шутил он с девушками, — со мной не пропадете. — Стева отвинтил крышку фляжки и заглянул одним глазом в горлышко.

— Девушки не пьют, а Космаец боится, как бы его комиссар не увидел, а то из его шкуры опанков нашьют.

— Я и не знал, что ты такой скупердяй, — пошутил взводный.

— Какой там скупердяй, это я, знаешь, так, начни угощать — вся рота соберется… Из-за этой фляжки все ко мне подлизываются. Да ведь всех напоить и бочонка не хватит, а для тебя мне разве жалко? — Стева поболтал фляжку и протянул Космайцу. — Оставь только немножко причаститься после Дрины.

— Хороша, брат, настоящая наша сливовица, — вздохнул Космаец, сделав несколько глотков. — Давно я такой ракии не пил. Нет, подождите, вот перейдем мы в Сербию…

— Командир роты идет, спрячьте фляжку! Он ругается, когда пьют, — Здравкица торопливо схватила Стеву за руку и почувствовала, как по телу у нее пробежали искорки. Лицо вспыхнуло, хорошо еще, что никто не обратил на это внимания, а то она не знала бы, куда глаза деть от стыда.

— Иво не монах. Он свой парень, — ответил Стева.

Вместе с Божичем подошел паренек лет пятнадцати-шестнадцати, худой, босой, в длинной домотканой рубахе с заплатами на плечах и штанах, у которых одна штанина была оторвана до колена.

Месяц уже склонялся к закату, и его холодные лучи освещали длинное, худое, истощенное лицо парнишки, голова едва держалась на тонкой шее. Он вздрагивал от холода и не моргая разглядывал партизан с детским любопытством, словно видел их первый раз в жизни, проницательным взглядом ощупывал оружие, его интересовали перекрещенные на груди пулеметные ленты, пояса с гранатами. Все для него было ново и необычно: французский пулемет с двумя магазинами, немецкий с длинной, как змея, лентой и русский словно со сковородкой посередине. А у мордастого голландского пулемета в центре какая-то глубокая кастрюля, из которой выглядывают толстые желтые патроны, похожие на пальцы рук. Вид солдат, вооруженных таким разнообразным оружием, покорил мальчишеское воображение. Он стоял как зачарованный, глядя на людей с автоматами на груди и с карабинами через плечо. Рыжие вьющиеся волосы падали ему на лоб, на глаза, словно хотели что-то скрыть от его взгляда.

— Космаец, принимай пополнение. — Божич заметил Стевину фляжку с ракией и покачал головой: — Только смотрите, молодого орла не научите.

— Эге! Где это ты нашел его, такого? Мало нам мороки с Ратко?.. Не дорос он еще до партизана.

— Вспомни лучше, ты был больше, когда пришел в отряд?

Космаец улыбнулся:

— Конечно, я был старше.

— Может, тебя тятька отстегал, вот ты и собираешься отомстить ему? — смеясь спросил мальчишку Стева. — Если так, отправляйся лучше домой. Мы уходим отсюда.

— Я знаю. Вы идете навстречу русским… А у меня тятьки нет. Его немцы угнали. Я хочу им отомстить, — косо глядя на политрука, хмуро ответил паренек.

— Ну, коли так, — Космаец пожал плечами, — что поделаешь, нужно отомстить швабам.

— Товарищ командир, запиши парнишку в наше отделение, кажется, он не размазня, — попросил Штефек, — знаешь, у Миловича уже пузыри на плечах от лямок. Да и все мое отделение — три человека.

— Хорошо, — согласился Божич, — только найдите человеку одежду. Стыдно с таким оборванцем в деревне показываться. И научите его обращаться с оружием.

— Сейчас мы оденем его, как маленького бога, — Штефек вскочил и пошел от одного бойца к другому. — Прошу вас, что у кого есть, кальсоны, рубаха, куртка, порты… Не понимаешь, что значит порты? А что такое штаны, знаешь? Есть запасные? А ты, Звонара, лучше сам раньше оденься, как подобает партизану… Ах, они малы для тебя? Ой, врешь, ты хотел выменять их в деревне на сало…

Паренька-новичка окружили со всех сторон. Рассматривали его с любопытством, предлагали запасную одежду. Одели парня. Но ему так и пришлось остаться босым. Лишней обуви ни у кого не оказалось. В короткой английской куртке и в широких немецких брюках, затянутый ремнем, он стал немного похож на партизана. Здравкица подарила ему шайкачу со звездой, на которой желтым шелком были вышиты серп и молот.

— Ну, ты из него сразу сделала пролетера, — улыбнулся Милович, — а я ходил без серпа и молота три месяца.

Паренек смущенно улыбался. Он все время подтягивал ремень, на который ему кто-то подвесил длинный, как меч, немецкий тесак в черных деревянных ножнах.

— Эх ты, бедолага, сидел бы дома да помогал старухам мотать пряжу, — иронически проговорил Звонара, глядя на мальчишку опечаленным взглядом, — а здесь не сносить тебе головы. Свернут тебе немцы шею, как птице, в первом же бою.

— Замолчи, старая ворона, не каркай, — прикрикнул на него Штефек, взял паренька за рукав и отвел в сторону. — Держись поближе ко мне… Стой, мы даже и не познакомились, как положено порядочным людям. Как тебя зовут?

— Меня?.. Младе́н… Младе́н Осто́йич.

— Младен? Красивое имя, всегда ты должен быть молодым. А меня Влада зовут. И вот что еще запомни, если когда-нибудь потеряешься, знаешь, все на войне бывает, ты прямо ищи взвод Космайца, его вся бригада знает. Понял? Хорошо, теперь скажи мне…