— Если император арестует Фео, ты спасешь его?

«Отчего мы так медленно взрослеем? Чтобы меньше страдать?» — думал Лу Тенгру, пока голос Гилтиана несколько раз прозвучал в его голове. Колдун сосредоточился и начал всевидящим взором искать Фео, но снова прозвучал тот же вопрос. Гилтиан не терпел молчания.

— Постараюсь. Не обещаю, но постараюсь.

Фео подумал, что его ведут к императору драконов не как преступника. Ничто не мешало телепортироваться и скрыться с глаз стражи, но Фео понимал, что нельзя. Нужно пользоваться хорошим обращением и вести себя смирно, что он и делал всю дорогу. Принц держался гордо, но ему вряд ли что-то могло угрожать.

Полёт прошёл спокойно, и вот Фео уже внутри замка-пещеры, потрясающего минеральным великолепием, но блеск камней не мог заменить дневной свет. Стража быстро свернула с пути в тронный зал к одной из многочисленных бронзовых дверей, почти незаметных в тени дальних колонн. Верить, что его ведут в темницу, Фео отказывался. Не посадят туда ведь Шакилара, наследника! Принц тоже удивился, однако ничего спрашивать у сопровождающих не стал.

За дверью начиналась ведущая вниз узкая лестница, конец которой тонул во мгле.

— Его алмазное Величество ожидает вас, — сказал капитан стражи, переводя взгляд с Шакилара на Фео. — Здесь вы должны идти одни, и император надеется, что вы останетесь благоразумны.

— Не сомневайтесь, — неожиданно грубо ответил принц, на что драконы только поклонились и отошли к колоннам молча наблюдать за теми, кого привели.

Шакилар первым ступил на лестницу и из-за чёрных одежд быстро пропал в темноте. Неизвестность пугала, но Фео сделал шаг вперёд, потом ещё и ещё. Глухо в тишине билось сердце, шуршал подол рясы. Под ногой, казалось, грохотала каждая ступень. Воздух становился всё более спёртым, сияние слабых кристальных светильников — более тусклым. Лестница оказалась крутой. Чтобы не закончить жизнь раньше времени, Фео опирался на стены. Едва подумал, что спускается уже час, как вдруг лестница закончилась, и Фео вышел на ровную площадку. Перед собой увидел необычную дверь: за стеклянным полотном просматривался механизм с множеством зубчатых колёс. Шакилар тоже напряжённо разглядывал препятствие.

Механизм внутри двери пришёл в движение, и она медленно отворилась.

За ней был тот самый зал из видения. Фео легко узнал его по обложенной камнями выемке, от которой расходились трещины. Освещался зал гораздо лучше, чем раньше: на полу стояли кристальные и даже светлячковые лампы. Сидящий на выбитом из цельного куска скалы троне император сам походил на изваяние. Лишь пляшущие в глазах огоньки выдавали живое существо.

— Я надеялся, сын мой, что ты будешь умнее своей сестры и не станешь лезть, куда не надо. Жаль, что я так ошибся в тебе, — сказал император, и от холода его голоса Шакилар дрогнул.

«Неужели Драголин донесла на своего ученика?» — встревожился Фео, но чувства подсказывали, что не она. Не тот характер. Но кто мог донести, да ещё и так быстро?

— Ты, наверное, хочешь узнать, откуда мне это известно? — словно прочитав мысли, спросил император у сына. — Что за несчастная душа, веками томившаяся в полном Скверны доме, донесла на тебя в обмен на свободу? Надеюсь, больше объяснять не нужно.

В груди Фео кольнуло. Значит, Кианита… накрыла стол и, где-то притаившись, подслушала просьбу принца, а затем улетела в замок. Она быстрая. И глупая. Предпочла предать госпожу вместо того, чтобы просто уйти.

— Ваше алмазное величество, я желал лишь знать, что причиняет вам боль, чтобы избавить вас от неё, — упав на колено, произнёс Шакилар.

— Тебя никто не просил! — прорычал император.

Его лицо вытянулось, и в жутком оскале сверкнули острейший зубы, тесным рядом занимавшие челюсть. Хищный взгляд теперь был обращён к Фео.

— Ты доволен, маленький безродный, что узнал мои тайны? — прозвучало менее внятно, но всё ещё различимо.

Фео глубоко вдохнул, чтобы унять страх, затем ответил:

— Я понял желание принца Шаки… Нэйджу помочь вам, ваше величество. Я много видел несчастных отцов.

— И что же эти несчастные отцы? — с неожиданным ехидством поинтересовался император. — Их дети тоже разочаровывали?

— Всякое бывало. Я знаю только, что не нужно множить страдания.

Император поднялся и прошелся вдоль ламп, расставленных вокруг выемки. Зубы его стали меньше, но лик не утратил хищный вид.

— Может быть, ты знаешь, как помочь таким отцам?

Фео растерялся. Все мысли из головы улетучились, кроме бившей набатом: «Беги! Беги!» «Не побегу», — ответил сам себе Фео, а вслух продолжил:

— Мне приходилось видеть, как одного отца полностью лишили памяти о погибшем сыне, чтобы унять боль. Видел того, кто из страха прошлого отстранился от собственной дочери. Видел, как душа третьего оказалась настолько сильна, что в ней не нашлось места разочарованию.

Последнее предложение Фео произнёс чуть просевшим голосом, и император уловил это. В его глазах появилось нечто похожее на сочувствие.

— У меня нет рецепта от бед, ваше величество. Каждый сам решает, как ему поступить: прятаться или бороться. Но победить может только тот, кто борется, — так закончил Фео свою речь, глядя снизу вверх на остановившегося прямо перед ним императора.

— Красиво и мудро сказано, юный Феонгост. Что ж, позволь и мне попросить тебя об услуге. Ты знаешь обо мне многое, и ещё один секрет, думаю, тебя не смутит.

— Отец… — вступил Шакилар, но его резко прервали:

— Посмотри, посмотри и ты тоже. Сила души не в том, чтобы слушать Тьму, сидя у колодца, — и уже повернувшись к Фео, император громко объявил:

— Покажи, как я распорядился дарованной Аватаром искрой!

— Но…

— Выполняй!

Фео подчинился. Причастность к чужим тайнам не делала его сильнее, а только травила душу. Он жалел, что откликнулся на просьбу Шакилара, и ненавидел себя за сострадание. Зачем он убеждал Лу Тенгру, что сопереживать нужно, если жить каменным истуканом проще?

Пещера растворилась в Вихре времён, на её месте появились красивые покои. От парчи и расписного фарфора рябило в глазах. На бархатной подушке сидела императрица и играла на ситаре… кукле. Простой тряпичной кукле в халате из обрезка шелка, с собранными в две шишки волосами и нарисованными большими глазами. Медленно перебирая тонкими пальцами струны, императрица запела:

Мы встретимся, но не здесь, не сейчас,

Пройдём по тропе из серебряных звёзд,

В страну, где нет боли, нет горя и зла,

В страну, где моих не увидишь ты слёз.

— Ты что, хоронишь нашего ребёнка?! — раздался гневный глас, а следом — звук лопнувшей струны.

Стало тихо. Только ветер шелестел бумажными фонариками, что висели за окном.

— Отвечай!

— Ваше величество, — императрица отложила испорченный ситар, — вы знаете правду. Мой недуг не телесный. Волей Неру мне не дано иметь детей.

Шаги императора гулко отозвались в большой комнате. Теперь только они тревожили тишину, долгую, как зимняя ночь.

— Думаешь, волей Неру? — наконец задумчиво произнёс император. — Всё в этом мире зависит от Неру? Это он допустил до нас зло и страдания?

Фео только что рот не открыл от удивления, а императрица воскликнула:

— Ваше величество! Молю вас, не богохульствуйте! Неру дарует нам жизнь, вечный свет наших душ — его собственный свет! Возможно, раны ненанесённые демонами Мировому Древу не дают душе нашего ребенка спуститься в мир…

— Не смей говорить об этом!

— Простите, ваше алмазное величество, — императрица опустила голову.

Вновь потянулись тяжелые минуты молчания. Фео уже давно перестал понимать, зачем он здесь, и для чего император показывает что-то настолько личное. Как может вверять чужаку такую тайну? «Если чужак ещё выйдет живым…»

Хотя Фео знал, что его не видит император из прошлого, душа холодела от брошенного в сторону пришельца пронзительного полузмеиного взгляда, бездонного, как вселенная. Это был ещё более жестокий Нэйджу, чем тот, который обитал в настоящем. В настоящем у него не умирают дети.