К иве, чьи корни были наполовину утоплены в реке, осторожно подбирался Гиддеон. Фео окликнул его, но отец не услышал. Силинджиум не давал вмешиваться в историю.

Подойдя ближе, Фео увидел среди корней женщину, обнимавшую деревянную люльку, и сердце его сжалось. «Мама», — прошептал он для самого себя и заплакал. Его слёзы не смешались с водой, растворившись в потоке лет.

Гиддеон взял люльку и, проводив взглядом ушедшую на дно женщину, стал выбираться на сушу. Фео за ним не спешил. Как же он хотел, чтобы мгновение остановилось, и он мог хоть так побыть с той, кого никогда не знал. Но всё же она мертва, и есть только Фео, над которым смилостивилась судьба, и речной Дух уберёг дитя. Может, и сейчас Силинджиум внял ему, потому не прогоняет юного путешественника. Однако в голову закралась жгучая мысль: «Не милосердие это. Что-то ещё я должен узнать». Фео склонился над водой, в толще которой ещё различалось белое лицо матери, и шепнул: «Спасибо за мою жизнь. Прощай». Время поглотило её, а Фео бросился вверх по уступу, надеясь найти Гиддеона.

Резкий крик заставил его на миг замереть, но тут же Фео побежал ещё быстрее, и, проскочив сквозь вооружённых людей, оказался возле медицинской кареты. Перед ней лежал ребёнок с тлеющим ожогом на всю спину. Фео стало дурно.

— Ратибор! Ратибор! — взревел кто-то нечеловеческим голосом.

Картина смазалась, будто кто кистью провёл по невысохшей акварели. Прежний крик перебил другой, даже более мощный и горестный:

–Симфирит! Нет! Нет!

Теперь на месте Ратибора лежал юноша постарше в зелёной ученической рясе. Кровавое пятно стремительно росло под его головой. Фео не дали отойти от прошлого видения, а тут новое, ещё более жуткое. Он закашлялся, надеясь подавить тошноту и ужас. Мальчику не могло быть больше шестнадцати…

— Сделайте что-нибудь! — кричал худой пожилой мужчина, бросаясь на магикорцев в толпе.

— Он умер, — отвечали они, опустив головы.

— Нет! Нет! — рыдающий мужчина повернулся лицом к Фео, и тот узнал в нём Теврона. Мерзкого сморчка Теврона с пастью, полной мелких острых зубов. Занозу для всех учеников Цитадели.

— Рано он попытался ходить по воздуху…

— Заткнись! — Теврон кинулся к магикорцу в белых одеяниях, посмевшему вставить свою реплику. — Неси Осколок или я придушу тебя!

— Осколок не поможет. Твой сын умер, — отступив на пару шагов, повторил магикорец.

— Ты слышал?! Придушу! — хрипел Теврон, пытаясь схватить шею строптивца, но тот поставил магический щит. Худые пальцы Теврона лишь царапали незримый барьер.

— Гиддеон велел вывезти Осколок за город, — произнёс кто-то в толпе.

Теврон упал на колени перед телом сына и взвыл так, что Фео уши захотелось заткнуть. Больше ему ничего не дали увидеть. Он зажмурился от белого света, поглотившего всё, а глаза открыл уже в учебной аудитории. За плечи его тряс Иерофант.

— Ты что наделал?! Зачем показал ему тот день?!

Взглядом Фео нашёл Теврона, который лежал на плитах и рыдал. Магикорцы склонялись над ним, что-то говорили, но тщетно.

— Я не хотел! Он сам попросил!

— Эх… — вздохнул Иерофант и отпустил Фео. — Ты не представляешь, какие у нас проблемы будут. Теврон ведь не пережил смерть сына.

— Как не пережил? Столько лет прошло! — Фео вновь посмотрел на Теврона и понял, что Иерофант прав. Но как? Непохож был старый сморчок всё время, сколько Фео его знал, на убитого горем отца.

Теврон, заметив сквозь слёзы Фео, прохрипел:

— Доволен, щенок?! Стоил твой зачёт этого?!

Фео дрогнул, но не ответил. Жалость к мерзкому прежде старику погасила желание ранить его резко и больно так же, как тот магикорец в белом.

— Это твой отец лишил меня памяти! Я точно знаю, только он на это способен! Из-за него я потерял сына!

Теврона подхватили под руки и вынесли из аудитории. Фео только рассеяно посмотрел ему вслед, а затем на свои исцелённые руки. «Наверное, Вихрь времён зацепил», — подумал он, и всё мысли оборвались, пока он не услышал:

— Завтра магистр ждёт тебя. Отдай Осколок и уходи.

Не спросив, как экзамен, Фео быстро покинул аудиторию. Ему нужен был воздух. Ни отец, ни Ратибор — только воздух, напитанный ароматами грядущей грозы. В опустошённой душе ещё пульсировала боль Теврона и боль, оставленная Тевроном. Напрасно Фео искал покоя перед бурей.

Придя домой, он забылся до следующего дня, чтобы снова придаться тягостным размышлениям уже у дверей кабинета Главы Совета.

Дверь открылась.

— Заходи, Феонгост, располагайся, — тон магистра Сармата, Главы Верховного Совета, казался доброжелательным, но тревога Фео не угасла.

Вся дальняя стена была из тонкого прозрачного стекла. За спиной Главы Совета открывался чудесный вид на белокаменный Каталис, утопающий в зелени. Фео на секунду залюбовался, но дольше позволить себе не мог и спешно занял предложенное ему место напротив магистра. Между ними стоял тяжелый стол из дорогого кедра, на котором стопками громоздились толстые папки. Одну из таких папок взял Глава Совета.

— Непростой ты парень, Феонгост, и хлопот с тобой много, — сказал магистр, листая личное дело. — Мало того, что на второй цикл остался, что неслыханно, тем более при таком отце, так ещё и искалечил душу Теврона.

Фео вжался в массивное кресло, которое весило чуть меньше худосочного юнца, и стал перебирать в голове варианты наказания. Тюрьма, конечно, тюрьма, что его ещё может ждать?

— Я не калечил его душу.

Собственный голос Фео показался робким, и, вздохнув, он продолжил уже уверенней:

— Я сделал то, о чём он просил для сдачи экзамена. Не больше, не меньше.

— Да, да, — только покачал головой магистр.

Выглядел он на лет шестьдесят. Огромный широкоплечий мужчина с густыми седыми волосами и такой же бородой приводил в трепет каждого, кто его видел. Всё же люди представляли магикорцев иначе: более тщедушными, телесно слабыми, сгорбленными от сидения над книгами и Зеркалом. Магистру Сармату до этих образов было далеко. Фео чувствовал давление требовательного взгляда и больше всего на свете желал уйти.

— Совет расследовал, как ты использовал Осколок Прошлого.

Магистр сделал паузу, явно наслаждаясь испугом Фео, который тот не мог скрыть.

— Все его члены пришли к единому выводу — только твоих навыков магикорца не могло быть достаточно, чтобы призвать мощь Великого Духа. Потому я спрошу тебя: как ты это сделал?

–Я попросил Силинджиума о милосердии, — ответил Фео так, как есть.

Что-то мелькнуло во взгляде Главы Совета, и на некоторое время в кабинете воцарилось молчание.

— Допустим, — сказал, наконец, магистр. — Однако почему Силинджиум откликнулся на твой зов? Многие так делали, ещё до создания магикорского Совета, но, думаешь, каждому удавалось то, что удалось тебе? Нет, Феонгост, дело не в этом.

Фео не стал спрашивать, в чём дело, смиренно дожидаясь, когда магистр сам продолжит.

— Знаешь, почему именно магикорцам доверено Зеркало?

Это известно любому ребенку не только в Каталисе, но и во всём царстве людей. Человечество уже показало, что не может использовать дар Великого Духа Времени разумно. Тогда был создан Совет тех, кто избрал колдовство Магикора, кто стремился к познанию. Этот порядок, существующий многие века, утвердил сам Аватар.

Фео оставалось только кивнуть.

— Многие полагают, что только магикорцы могут работать с Зеркалом, — вздохнув, продолжил магистр. — Это, конечно, не так. Более того, не каждый магикорец допускается до нашей святыни. Лишь тот, кто бескорыстен в своих помыслах… и могуч.

Магистр несколько раз смерил Фео взглядом сверху донизу. Словно сомневался, относятся ли его слова к тому, кто сидит перед ним. Равно, как и Фео не верил, что может быть могуч. Конечно, он подрос в колдовском мастерстве, но незначительно, и уж тем более не настолько, чтобы тягаться с членами Верховного Совета.