— По зову сердца ехали — и не ошиблись.

В образе мышления Федора Ивановича, в жестах, суждениях было всегда что-то замысловатое. Он вынуждал своих собеседников думать, спорить с ним. В спорах он проверял себя, свои позиции и затем раскрывал истинный замысел своих суждений.

— Каждый собеседник — это читатель твоих мыслей, — говорил он. — Толкуй с ним так, чтобы он активно думал вместе с тобой, и ты успеешь прочитать его мысли. Из этого складывается точность наблюдения литератора за характером мышления людей.

Он удивительно глубоко знал быт крестьян и рабочих. Внимательно и чутко прислушивался к суждениям простых людей. Побудет у него порой не очень привлекательный с виду человек, наговорит целую кучу претензий, недовольств и уйдет. Федор Иванович тут же уже вслух начинает думать о нем. При этом он выбирал из суждений недовольного человека самое интересное, нужное, полезное и даже красивое, будто забывал все порочное, мелкое, что так четко выступало в поведении и разговоре только что ушедшего человека.

С такой же внимательностью, с такой же требовательностью к себе, к сотрудникам журнала он подходил к суждениям литераторов, особенно молодых авторов.

— Ищите в авторе хорошее, а плохое он сам отбросит.

И когда речь заходила о рукописях молодых писателей, он не жалел времени и постоянно повторял:

— Не обращайте внимания на внешность автора и неряшливость рукописи. Докапывайтесь до существа, находите ростовые зерна...

Помню, в апреле пятьдесят четвертого года к нам в журнал пришел молодой, неизвестный тогда поэт в поношенной солдатской форме, в кирзовых сапогах, загорелый, чуть взлохмаченный парень. Он только что демобилизовался из армии. Робкий, застенчивый, не похож на смелых и размашистых в суждениях московских поэтов. Предлагает почитать тетрадь, на страницах которой стихотворные строки. По форме эти стихи мне тоже показались какими-то взлохмаченными. Я не решился показать их сразу Федору Ивановичу, а передал Григорию Санникову, старому опытному поэту, который работал тогда в «Октябре». Сделав несколько заметок на полях, Григорий Александрович вернул мне тетрадь с предложением: «Дать на рецензию». Но прежде чем передать эту тетрадь рецензенту, мне почему-то захотелось почитать солдатские стихи. Читаю и не верю себе. Это поэма. Вижу, слышу, чувствую напряжение мысли поэта. Каждое слово наполнено емким содержанием. Показываю эту тетрадь своему другу по фронту поэту Евгению Долматовскому. Тот, взглянув на страницы, говорит, что он знает эту поэму, и рекомендует показать ее Федору Ивановичу.

Звоню на дачу. Мне отвечают:

— Федор Иванович заболел...

Прошел день, другой. Поэма не дает мне покоя. На свой страх и риск сдаю ее в набор.

Через неделю пришли гранки. Немедленно посылаю их больному Федору Ивановичу. В полночь раздается телефонный звонок на квартиру:

— Вано, я поправляюсь: прочитал хорошую поэму... Где вы раскопали такого одаренного человека?..

— Сам пришел, — ответил я.

— Это хорошо. Значит, знает, куда надо нести. Давай откроем пятый номер журнала этой поэмой.

Так появилась в печати первая поэма Егора Исаева «Над Дунаем». Она была опубликована в пятом номере журнала «Октябрь» за 1954 год.

В те же дни Федор Иванович встретился с Егором Исаевым. Он был озабочен судьбой молодого поэта не на словах, а на деле. Послал записку директору Литературного института с просьбой зачислить Егора Исаева в институт, затем позвонил Фадееву и попросил дать одно место сверх лимита в Литинститут «на одного одаренного поэта». Когда Егору Исаеву выдали гонорар, Федор Иванович позвал его к себе и уже по-отцовски посоветовал, как надо расходовать деньги:

— Первую часть положи на книжку, вторую вези домой, отцу, матери. Я бывал в твоей деревне: Коршево, на Битюге. Красивое место. Купи себе костюм, гостинцы матери такие, чтоб порадовалась она: сын поэтом стал. Ее надо благодарить за это в первую очередь.

Заведующая отделом прозы Ольга Михайловна Румянцева вела постоянную переписку с авторами, живущими в разных концах страны. Ее осведомленность о творческих замыслах многих писателей окрыляла Федора Ивановича. Как-то он спросил Ольгу Михайловну:

— Что у вас есть на подходе о металлургах?

— Посмотрим, что-нибудь найдем.

Недели через две после этого разговора в журнал приехал уральский прозаик с пухлой рукописью романа, названного автором не то «Сталевары», не то «Одержимые». Речь в нем шла о взаимоотношениях людей в заводском коллективе, о поисках рецепта варки стали, которая называлась, по преданию уральских сталеваров, «Саламандра».

Федор Иванович прочитал эту рукопись с жадностью, в один присест, за одни сутки, и затем встретился с автором. Беседа длилась более трех часов. Я присутствовал на этой беседе. Одобрив авторский замысел, Федор Иванович, что называется, прошелся по всем линиям романа, прояснил стержневые характеры действующих лиц, указал пути устранения недостатков — делал он это очень убедительно и доказательно, так что автор сам удивлялся заложенным в тексте богатствам! — и в конце предложил назвать роман «Саламандра».

Автор рукописи Вадим Очеретин не сразу согласился с таким названием и вышел из кабинета чем-то немного недовольный. Его, вероятно, смутили замечания главного редактора, а не восторги, которых он ждал.

— Это ничего, что немножечко недовольный, — сказал Федор Иванович, — это даже хорошо. Характер, видать, у него упорный — значит, добьется своего. Покипит, остынет — и дело пойдет.

И, к моему удивлению, он был так уверен в успешном завершении авторской работы над романом, что буквально в тот же час позвонил кому-то из секретарей Союза писателей, затем — секретарю ЦК Поспелову:

— Петр Николаевич, порадуйтесь вместе со мной: есть, нашли способного автора с хорошей рукописью о рабочем классе, о металлургии Урала... Кто он? Молодой писатель, из рабочих, Вадим Очеретин. Он высвечивает жизнь рабочего коллектива изнутри. Показывает ярко, правдиво, с хороших партийных позиций. Настоящие натуры рабочего класса. Что? Да, да, позвоните, пожалуйста, секретарю обкома: пусть дадут парню творческий отпуск и командировку в Москву дней на тридцать...

Такой же звонок состоялся директору Литфонда:

— Вот каких писателей мы открываем, а вы жалеете денег на работу с молодыми. Не жалеете?.. Тогда прошу запланировать на следующий квартал десять путевок для молодых авторов в дом творчества...

Роман Вадима Очеретина «Саламандра» был опубликован. И я хорошо помню, как Федор Иванович созвал критиков для того, чтобы состоялся полезный разговор о «Саламандре». И такой разговор состоялся. Вадим Очеретин получил достойную оценку, и, мне кажется, именно с той поры он обрел веру в свои творческие силы и стал известным писателем.

— Вот так, — говорил Федор Иванович, — мало напечатать повесть или роман нового автора, надо еще определить направление его творчества, надо вывести в люди, защитить от несправедливых наскоков критиков.

А когда его пытались обвинить, что защищает своих авторов, авторов «Октября», то следовал ответ:

— Неужели я должен защищать своих противников и недругов? Надо знать, кого защищать...

Как-то Аркадий Первенцев сказал:

— Романом «Бруски» Федор Иванович Панферов врубился в память народную как мудрый знаток крестьянского быта, верный пропагандист колхозной жизни, честный борец за плодородие земли, сильный художник слова, коммунист...

Да, до конца жизни Федор Иванович остался верен своему призванию, этой теме.

И прозаики и поэты, пишущие о людях села, о земле, о преобразованиях в сельском хозяйстве, находили в журнале «Октябрь», который он вел много лет, самый ласковый прием, поддержку и защиту. Об этом хорошо помнят и Семен Бабаевский, и Елизар Мальцев, и Михаил Бубеннов, и Василий Федоров, и Григорий Коновалов, и многие другие ныне здравствующие известные писатели. К этой теме Федор Иванович старательно привлекал и критиков, организуя для них коллективные выезды, командировки в колхозы и совхозы страны.