Мгновенно в голове мелькнули слова Графчикова, сказанные здесь, у «Запорожца»: «...боюсь, этот мотор подведет». На свое сердце он теперь не очень надеется.

Нажимаю на стартер, выкатываюсь на магистральную улицу, поглядываю по сторонам — не врезался ли в столб в таком состоянии. На перекрестках спрашиваю регулировщиков, в каком направлении умчался салатовый «Запорожец» со знаком «Внимание — ручное управление».

— Прямо.

— Нет ли каких тревожных сигналов с других перекрестков?

— Пока порядок.

На душе полегчало. Останавливаюсь возле справочного бюро. Прошу дать адрес Графчикова Василия Васильевича.

— Район жительства?

— Не знаю.

— Возраст?

Я назвал год и место рождения, добавив, что он ветеран войны, инвалид.

— От этого нам не легче, — сказала девушка и, как бы спохватившись, успокоила: — Будем искать, ждите или приходите завтра.

— Готов ждать хоть до полуночи.

— Рабочий день кончается в шесть часов.

— Прошу, — взмолился я, — прошу дать справку до окончания рабочего дня. Графчиков мой фронтовой друг...

— Понимаю, понимаю. Ждите, — учтиво посоветовала она, вероятно прочитав на моем лице тревогу.

Прохаживаясь перед будкой, прислушиваюсь к телефонным разговорам дежурной. Она действительно старается. Звонит, уточняет, опять звонит...

...Он был политруком роты, которая за три дня до начала войны заняла оборону западнее городка Шакяй, в восьмистах метрах от границы с Германией. 21 июня во второй половине дня командиры и политруки рот были вызваны в штаб полка. Им были вручены дополнительные листы топографических карт.

Побывав во всех отделениях и у пулеметных точек, политрук за полночь решил лечь отдохнуть. Но отдохнуть не пришлось. В 3 часа 30 минут утра 22 июня над границей взвились сотни разноцветных сигнальных ракет. Зловещий фейерверк продолжался недолго. Фашистские войска открыли ураганный артиллерийский и минометный огонь. Через тридцать минут перед фронтом роты появились густые цепи атакующих. Приставив автоматы к животам, они беспорядочно стреляли, шумели, кричали. Вот гитлеровцы уже приблизились к окопам роты на прицельный выстрел. Последовала команда: «Огонь!»

Застрочили станковые пулеметы. Гитлеровцы заметались. Многие были скошены первыми очередями. Отдельные группы пытались перебежками продолжить движение. Однако, оказавшись на открытой местности, были прижаты огнем к земле. Часа два шел огневой бой. Захватчики покатились назад, оставив на поле более сотни солдат убитыми и ранеными.

На некоторое время бой затих. Политрук переползал от пулемета к пулемету, из одного взвода к другому. Подбадривал. Сам ложился за пулемет, показывал, как нужно разить врага.

Через три часа атака фашистов возобновилась. На сей раз под прикрытием сильного минометного огня. Но и эта атака была отбита. Бойцы роты теперь вели огонь сноровистее, расчетливее, разили цели метче, даже по выбору. Пулеметчики били короткими очередями. Уцелевшие фашисты начали окапываться.

Отбив пять атак, рота не оставила своих позиций.

23 июня в 12 часов стало известно, что танки и пехота противника прорвали оборону справа и заняли город Вилкавишкис. Рота получила приказ отойти на несколько километров. Противник наседал с трех сторон. Политрук Графчиков шел со станковым пулеметом последним, обеспечивая отход не только роты, но и всего батальона.

К утру 25 июня рота оседлала шоссейную дорогу, ведущую к мосту через Неман. Хорошо окопалась. Сюда прибыл командир дивизии. Объявил роте благодарность...

Четыре дня шли кровопролитные бои на подступах к Неману. Командира роты ранило. Его заменил Графчиков. Совершив стремительный маневр по болотистой местности, рота нанесла удар по флангу противника и обеспечила тем самым планомерный отход частей дивизии на новый рубеж.

И началась фронтовая одиссея простого советского человека, в прошлом бухгалтера колхоза. Сколько еще было и будет боев — больших и малых...

31 августа 1944 года Указом Президиума Верховного Совета СССР политрук Василий Васильевич Графчиков награждается орденом Красного Знамени, а через месяц, 27 сентября 1944 года, в боях под Старой Руссой он был тяжело ранен в ногу...

...Послышался голос дежурной справочного бюро, она принимала по телефону справку адресного стола Москвы:

— Графчиков Василий Васильевич, тысяча девятьсот шестнадцатого года рождения, проживает...

Я подбежал к окошечку.

— Спасибо! Спасибо вам большое!

— Пожалуйста. Ваш фронтовой друг проживает в Измайлове... Запишите адрес и телефон...

— Еще раз сердечно благодарю! — произнес я пересохшим от радости голосом и тут же подумал: поставить бы сюда, к окошечку, дня на два — на три Бэллу. Пусть посмотрела бы, поучилась, как надо чувствовать переживания людей... Там, на станции техобслуживания, суть ее работы такая же.

Стучусь в дверь квартиры. Встречает седеющая женщина. На ее лице печаль, растерянность.

— Вы к мужу? — спрашивает.

— Да, хочу видеть Василия Васильевича.

— Только что увезли в госпиталь...

— А машина его где?

— В гараже... Как-то дотянул ее сам, загнал в гараж и упал... Вызвали неотложку. Просилась вместе с ним. Не взяли. Сказали... нельзя.

Догнать неотложку удалось только у госпиталя. Но ворота закрылись перед радиатором моей машины. Прорвался к главному врачу.

— В ближайшие дни встреча исключена, — сказал главврач. — Он в отделении реанимации...

«Все-таки сработал «взрывной механизм», — грустно подумал я. Но тут же отгоняю зловещую мысль. Знаю, Графчиков не сдается без борьбы, выдюжит и на этот раз.

...В сентябре 1941 года из-под Старой Руссы его отправили с эшелоном тяжелораненых в глубокий тыл, в свердловский госпиталь. Лежал он там более трех месяцев, не дал ампутировать ногу, хотел вернуться в строй, на фронт «на своих двоих» — это его любимое выражение. Перенес две операции под общим наркозом, но ногу сохранил. Строчку в медицинском заключении «ограниченно годен» настоял заменить на «годен к строевой» и принялся писать рапорты во все инстанции с протестами против назначения в тыловые части. Добился своего.

Прибыл он в нашу 284‑ю стрелковую дивизию чуть прихрамывая, без костыля, чтобы не подозревали об «ограниченной годности». Его назначили комиссаром отдельной разведывательной роты. На груди орден Красного Знамени, полученный из рук Михаила Ивановича Калинина. Боевой, опаленный огнем первых дней войны политработник, коммунист. Присмотрелись к нему — волевой, людей понимает. Да и разведчикам понравился новый комиссар.

В конце июня сорок второго года немецкие войска начали наступление на воронежском направлении. Дивизия заняла оборону на подступах к железнодорожному узлу станции Касторная. Группа разведчиков во главе с Графчиковым на двух грузовиках была выброшена вперед, чтобы выявить силы противника. Разведчики дважды вступали в бой с мотопехотой противника. Разгромив в ночном бою группу мотоциклистов, находившихся на привале, разведчики вернулись на немецких мотоциклах, прихватив с собой и немецкого радиста вместе с рацией.

Двое суток дивизия отбивала атаки танков и мотопехоты на подступах к Касторной, не отступив ни на шаг. На третьи сутки стало известно, что дивизия оказалась отрезанной от тылов. Поступил приказ: отвести полки на новый оборонительный рубеж. Рота разведчиков вместе с командиром была оставлена на северо-восточной окраине станции Касторная и получила задачу: прикрыть отход, продержаться во что бы то ни стало пять-шесть часов, чтобы полки могли оторваться от наседающего противника.

Десять часов беспрерывно разведчики отражали атаки во много раз превосходивших сил врага. Пять часов кряду Василий Графчиков не выпускал из рук пулемет. Рядом с ним бились молодые разведчики: лейтенант Сергей Титов, замполитрука Иосиф Кеберов, сержант Василий Гвоздев, рядовые Михаил Исаев, Петр Тарасов, Александр Цыганцов. Им угрожала гибель в окружении, но они не думали отходить со своих позиций до конца выполнения задачи. Их считали обреченными, а они намеренно старались отвлечь на себя как можно больше сил противника. Когда же наступила ночь, бросились в контратаку и вырвались из огневого кольца. Потерь не было. Лишь три разведчика получили ранения, но из строя не вышли.