— Знаю, — ответил тот. — Вот посмотри сюда. — Он развернул перед капитаном лист топографической карты. — Посмотри на высоту перед селом Поды. Отсюда противник хорошо просматривает местность. Здесь у него сильный опорный пункт. Перед ним колючая проволока, спираль Бруно, скрытая сигнализация, широкое минное поле, много новых видов мин, вроде этой — прыгающей. Проще говоря, под таким прикрытием немцы живут в этом опорном пункте как за каменной стеной: спят, пьют и в карты играют.

— Что вы предлагаете? — спросил капитан.

— Думай сам. Если на других участках не удалось взять «языка», то бери там, где тебя не ждут.

— Откуда вам известно, что здесь опорный пункт?

— Говорю, значит, знаю. И вообще можешь считать меня своим помощником взамен выбывших.

Капитан удивленно переспросил:

— Вас своим помощником?

— Да, меня. Сейчас я пока никто. Из госпиталя сбежал, и в дивизию не пускают — больной. Вот и болтаюсь в колхозном доме отдыха для фронтовиков. Слыхали, куряне организовали такие дома?

— Слыхали, знаем.

— Ну вот и живу пока на колхозных харчах.

— А может, сегодня же ночью попробовать по этому маршруту? — предложил кто-то из разведчиков. Им стыдно было показаться на глаза командованию с пустыми руками.

— Где спех, там и грех. Сначала научись обезвреживать мины в ночных условиях, в темноте.

— Сейчас же начнем повторять ваши приемы, хоть по десять раз.

— Ну, тогда повторяйте, а мне надо на обед. Вон над крышей избы на шесте шапка показалась: к столу зовут.

Обговорив план очередной вылазки за «языком», разведчики проводили теперь уже хорошо знакомого и близкого им товарища. Уходя, он сказал задумчиво, строго, как приказ:

— Трассу прокладывать днем, двигаться по ней ночью, брать «языка» перед рассветом. Пароль на выход — девушка с ведром в правой лощине.

Разведчики, завязывая друг другу глаза, ползали по земле, разыскивали запрятанную в земле мину, разряжали ее, снова прятали и так увлеклись, что не заметили, как подкралась ночь.

Вскоре к ним подошла девушка с ведром. Назвала себя — Валя Коровина — и, звякнув пустым ведром, ушла.

Утром разведчики возвращались с «языком». Капитан Писарев встретил их на нейтральной. Не успел он подползти к первому ряду кольев проволочного заграждения, как из темноты прямо перед ним, будто преграждая путь, запыхтел связанный немец. Во рту пилотка, руки и ноги в одном узле за спиной. Здоровенный, на погонах унтер-офицерские знаки. Пахло от него самогонным перегаром и чесноком. Когда вытащили изо рта пилотку, его вырвало: обожрался колбасой.

Капитан Писарев допрашивал с пристрастием — не ложный ли «язык», но унтер давал показания, которые не расходились с предварительными данными, имеющимися в отделе разведки штаба армии.

Через день перед разведчиками капитана Писарева была поставлена новая задача: взять контрольного «языка» с запасных позиций обороны противника. Командованию важно было знать о резервных частях гитлеровских войск и откуда они прибывают.

Два дня и две ночи не уходили разведчики с переднего края. Теперь им предстояло проникнуть в глубину обороны противника и привести оттуда контрольного пленного. Попытка окончилась неудачно: за первой траншеей схватили артиллерийского наблюдателя, но на обратном пути попали под обстрел из пулеметов: пленный был тяжело ранен и умер. Вторая попытка сорвалась: не учли, в какой час всходит луна, а ночь выдалась на редкость ясная.

Накануне третьей ночи им передали записку на клочке топографической карты: «Задача ясна, надеюсь на помощь местных жителей с той стороны. Ждите здесь». Стрелка показывала на развилку оврага. Подпись неразборчивая.

Капитан Писарев не хотел верить этой записке, но на всякий случай сличил клочок бумаги со своей картой и тут же обнаружил, что со стороны противника подход к развилке оврага не виден даже днем: мелкий кустарник, извилистые промоины, много надежных, слепых от огня противника укрытий, и пожалел — как же раньше сам не додумался прочитать карту этого участка более внимательно?

Послав разведчиков к развилке оврага, он остался на прежнем наблюдательном пункте. Записка обжигала ему ладони: второй раз пришлось идти на рискованный шаг, а вдруг все это есть не что иное, как умная и глубоко продуманная система выдачи ложных «языков»? Ему еще трудно было поверить, что есть люди, как этот, с костылем...

К полуночи капитан Писарев уже решился считать ложными результаты вылазки своих разведчиков и сам направился туда, к развилке оврага, но на пути его встретил связной.

— Есть, — доложил тот, — танкист, кажется, механик-водитель из какой-то особой танковой дивизии прорыва. Наступать они, гады, готовятся.

На другой день приказом командующего армией разведчики группы капитана Писарева были награждены орденами. Наградной лист на самого капитана представлен командующему фронтом.

Через день разведчики пришли в деревню, где размещался «дом отдыха для фронтовиков». Они нашли избу, над которой поднималась шапка на шесте, звала к обеду.

— Кого вы ищете? — спросил их хозяин избы.

Они рассказали о человеке, которого искали: не знает ли он такого?

— Как не знать! — ответил хозяин. — Его тут все оберегают пуще себя. Небось это ваш комдив?

— Наш, — ответили разведчики.

— Вижу, с гостинцами пришли. Ему тут целую неделю носили со всех сторон. Весь погреб завалили, на все лето хватит.

Разведчикам не терпелось узнать, где он сейчас.

— Где? Самовольщик он у нас, вот где. У меня у самого о нем душа ноет. На той неделе ночью куда-то уходил и вернулся с перевязанной рукой, вроде пулей или осколком его опять царапнуло, а позавчера ушел — и все нет. Бросил костыль и ушел. Я и дочерей, и жену послал искать. Ищите и вы! Ну что стоите? Ступайте ищите...

Разведчики вышли из избы и задумались.

— Значит, комдивом его тут величают, — сказал один.

— Вот бы к такому попасть! — мечтательно сказал другой.

— Таких не примет, — возразил третий.

— Почему?

— Сам знаешь почему.

— Да... Может, лучше явиться в штаб? — сказал первый. — Расскажем все как было. Ведь и он орден заслужил.

— Не поверят, скажут — не мог он с больной ногой ходить с нами за «языком».

И, вероятно, долго бы искали разведчики близкого, ставшего родным человека, но через несколько часов, в ночь на 5 июля сорок третьего года, над курской землей поднялась огневая радуга. Разразилась гроза. Теперь она не была неожиданностью для наших войск и штабов. А когда войска и штабы заняты боем, от войсковых разведчиков почти никогда не требуют контрольных «языков».

Схлестнулись две силы, неистовые, исполинские. Схлестнулись острием в острие. Не искрами, а пламенем до неба озарились поля боев у основания Курской дуги. Кто наступает, кто обороняется — первое время трудно было понять. Огонь гасился огнем, против брони поднималась броня, атаки отбивались контратаками. С неба и по земле, отвесно и настильно прошивался воздух встречными потоками чугуна, железа, стали, горячего свинца. Взрывная сила снарядов и бомб смахивала с лица земли каменные и деревянные постройки, дробила бетон укреплений, косила, как траву, вековые дубы и березовые рощи, а люди смотрели только вперед. Кто первый покажет спины — русские немцам или немцы русским? Прижимаясь к земле, наши поднимали голову и смотрели в ту сторону, откуда угрожала опасность. Смотреть назад или поднять руки выше головы — унизительная, слепая и презренная смерть. Глаза — этот удивительный инструмент, при помощи которого человек отличает красивое от безобразного, нормальное от уродливого, — на этот раз видели лишь линию прицела и выслеживали живые цели.

Семь дней и шесть ночей бушевал ураган сражения. Седьмая ночь рвалась паузами оглушительной тишины. Обе стороны в эту ночь строили догадки, что задумал противник: немцы залегли на косогоре невзятой высоты в ожидании очередной команды «Вперед», наши — на своих позициях в готовности номер один.