— Даже карьерой не побоялся рискнуть, — покачал Дижбаяр головой.

Ливия кинула на мужа презрительный взгляд.

— Ты бы не рискнул?!

— Я? А зачем мне рисковать? А? Пока обо мне не пишут, что у какой-то эстрадной певицы от меня ребенок…

— Кончим этот глупый разговор, — сердито сказала Ливия. — Ну ее к черту, эту легкомысленную Илму со всеми ее романами. Только басни сочиняет…

— Но ведь ты знала, что это басни? — дразнил Дижбаяр жену.

Ливия зло посмотрела на мужа:

— Ничего я не знала и знать не хочу.

— Ладно уж, ладно, — примирительно сказал Дижбаяр.

Они оба были не в духе. Как же, жили три года спокойно, были сами себе хозяевами. И вдруг — проверяют их! Почему проверяют библиотеку — они знали. Но Дом культуры?

— В Риге или в Таурене что-то напутали, — рассуждала Ливия.

Дижбаяр был неразговорчив.

— Ну, сегодня увидишь, куда метят, — сказала Ливия. — Сразу ясно будет.

Сегодня вечером на открытом партийном собрании комиссия сообщит о результатах проверки. Пускай сообщает. Дом культуры работает хорошо, им, Дижбаярам, беспокоиться нечего.

Дижбаяра куда больше беспокоила оценка работы библиотеки и комсомольской организации. Важно, чтоб ее оценили объективно. Правда, очень плохо, что в комиссию вошли такие, как Рейнголд и Забер… сомнительно, будут ли они объективны! Ну, ничего — в конце концов собрание открытое, каждый может высказаться. Он еще припомнит Инге ее разговор о безыдейности в работе Дома культуры. Всю неделю он готовил свое выступление, и речь его, тщательно переписанная, уже лежала в ящике стола. Вчера он добавил еще несколько строчек — о карнавале, который состоялся три дня назад. Ничего, поговорим раз начистоту!

Сегодня беспокойно было и у Вилкупов. Не из-за собрания, конечно, а потому, что Зане завтра уезжала. Луция затевала пироги и ломала себе голову над тем, чего сварить бы повкусней на обед, пока дочка еще тут. Дзидра, прибежав из телятника, гладила для Зане белье. А Зане металась по дому, не находя себе места. Она принесла воду из колодца. Притащила из сарая охапку дров.

Зане сама не понимала, почему ее в последние дни преследует такое беспокойство. Может быть, тоска по Риге. Но когда она начинала думать о Риге и о своей парикмахерской, то оказывалось, что причина совсем в другом.

— Меня весенняя болезнь одолевает… — посмеивалась она сама над собой. — Нечистый попутал.

Зане еще раз пошла с коромыслами за водой. Поставила ведра на землю около колодца, сняла косынку и расстегнула жакет. Ей-богу, жарко. Ни ветерка, солнце сверкает, небо ярко-голубое, только кое-где на дворе и под забором видны остатки желтоватого снега. Дышится легко-легко. На солнцепеке перед домом жужжат мухи. Зане прикрыла глаза и подставила лицо солнцу. Пускай загорит.

По дороге подъехала машина, прогудела, завернула во двор, остановилась. Из кабины выскочил Аугуст — шапка на затылке. Увидев Зане, он снял шапку:

— Добрый день.

— Здравствуйте, — отозвалась Зане.

Из дома выбежала Дзидра.

— Овсяную муку привез?

— Привез как будто.

— А льняное семя?

— Ну и прожорливы же твои телята. Волосы с головы сожрут!

— Твои, что ли? — не осталась в долгу Дзидра. — Плохой корм.

— Зачем мои… твой перманент сожрут.

Зане этот непринужденный разговор почему-то рассердил. А может, и не рассердил, — просто кольнула зависть.

Идя двором, она видела, как Аугуст и Дзидра, продолжая болтать, снимают с машины корм, и опять подумала о том, как дружно они все живут.

Зане вспомнила пестрый карнавал, которым увлеклась и она, — целый день делала всевозможные прически и даже помогала одеваться нескольким «героиням». Надо признать, что в общем получилось занятно, все очень веселились. Это, конечно, было лучше скучных городских танцулек.

Нельзя отрицать, что и люди тут интересные. Хотя бы та же Инга… или Теодор… тракторист Максис… Все они тут как рыбы в воде. Уверенные, подвижные, веселые. Словно они не бредут по снегу и грязи, а гуляют по бульварам, словно не мучаются в темноте, а сидят под сверкающими люстрами.

Сегодня в низину, где каждую весну и осень дорогу так заливало, что по ней и пройти было нельзя и надо было делать большой крюк через «Бугры», везут и сбрасывают гравий и щебень. Все везут и везут. По другой дороге, из «Силабриедисов», сердито пыхтя, ползет трактор, волочит за собой удобрения в поле, где уже маячат бурые кучи, и скидывает груз.

Вчера она была вместе с Дзидрой в «Скайстайнях». Там собралось много народу. Муж Инги впервые встал с постели. Зане присмотрелась к парню, который теперь хозяйничал в Силмале и строил настоящие воздушные замки. Можно, конечно, говорить об электричестве, о механизации и хороших дорогах, о сахарной свекле и о скотине разных пород, но не об асфальтированных улицах, не о колхозе-городке со своей школой, больницей, хлебопекарней, парикмахерской… да, даже с парикмахерской!

Но Зане должна согласиться, что, наверно, все-таки хорошо, когда люди могут так мечтать и говорить обо всем с серьезным видом, словно это уже чуть ли не рукой достать.

«Ну, посмотрим, посмотрим, что здесь будет, когда я через год приеду», — подумала Зане и, взяв ведра, пошла к дому.

И все-таки она сегодня не находила себе покоя. Повертелась на кухне, где мать гремела кастрюлями и сковородами, пошла в комнату и опять вернулась на кухню.

— Картошку почистить не надо?

— Оставь, я сама. Руки испортишь.

Ах, да, ей ведь надо беречь пальцы, чтобы они не огрубели.

Зане взяла корзину с картофелем и начала чистить картошку. Луция, мешая в котле, оглянулась раз, другой.

— Могла бы еще остаться… несколько деньков. Пока Роза не отелилась. Наелась бы молозива, ты ведь любишь его.

— Еще чего! Из-за молока опоздаю на работу! — Она сказала это так сердито, что мать обернулась. Зане стало стыдно. — Так ведь нельзя, мама, — проговорила она уже ласковее.

Почистив картошку, Зане опять вышла во двор. Аугуст уже уехал, Дзидра на кухне, напевая, помешивала варево для телят.

— Чем тут пахнет?

— Овсянкой и хвоей.

Дзидра отправилась в телятник. Зане пошла с ней. Телята гурьбой кинулись к двери. Мыча и толкая друг дружку, они тянулись к своей кормилице, темно-коричневые, с большими преданными глазами. Ближних Дзидра погладила по лбам и мордочкам, самые маленькие пытались схватить ее пальцы и пососать их.

— На солнышке погулять хотите? — спросила их Дзидра. — Сейчас выпущу. Сейчас попрыгаете. — Дзидра показала сестре: — Смотри, как лоснятся, какие круглые. Разве не хорошо? — и широко распахнула дверь.

Телята выскочили на скотный двор и, как шальные, понеслись во все стороны.

— Иди, иди глупенький… — подбадривала Дзидра еще совсем маленького теленка, который остановился на пороге, дивясь на слепящее солнце.

Через двор шел Теодор Цауне.

— Уже на пастбище? — спросил он, подойдя к девушкам и поздоровавшись. — Над канавами, правда, уже зеленые ростки пробиваются.

— Куда идешь? — спросила Дзидра.

— К вам… С важным поручением… Хочу сказать, что в воскресенье Даце и Максис свадьбу справляют, и пригласить вас обеих.

— Ой, как хорошо! — радостно воскликнула Дзидра и посмотрела на сестру: — Как жаль, что ты уезжаешь, Зане!

— Когда вы едете? — спросил Теодор.

— Завтра.

— Как же так! Остались бы еще немного.

— Не могу же я на работу опоздать!

— Жаль, жаль, — сказал Теодор. — Если бы вы остались, поехали бы вместе. Я тоже собираюсь в Ригу.

«Ах, да, ведь он учится заочно», — вспомнила Зане, но решительно тряхнула кудрявой головой:

— Нельзя. Хотелось бы, конечно, на свадьбе погулять…

— Ты причесала бы нас всех… — с сожалением протянула Дзидра. — Что же теперь Даце делать будет? Ведь нам некогда в Таурене ездить.

Сестра пожала плечами. Дзидра пошла отгонять от забора телят. Зане осталась с Теодором.

— Долго вам еще учиться? — спросила она.

— Три года.