Поэтому первую встречу она и назвала «Беседой о книге».

Все уже поделились своими впечатлениями от прочитанных книг, не высказывались только Даце и Валия. Валия читала роман «Война и мир», но на свой манер: внимательно прочитала только те места, где говорилось о любви, остальное просто пропустила.

— Валия, скажи, пожалуйста, что тебе понравилось в этой книге? — спросила Инга.

— Мне все понравилось, — коротко ответила Валия.

— Но что больше всего? И почему?

— Ну, все понравилось… — подыскивала Валия слова. — И роман князя и Наташи… только не понравилось, что он умирает. И то, что Наташа с этим другим… но тот, правда, большой мямля. Жена такая бесстыжая, а он точно дурачок… Это каждому ведь сразу понятно…

— А понравилось тебе описание битв и отступления французов? — перебила ее Инга, желая помочь ей.

— Понравилось… — машинально ответила Валия. Эти страницы она только перелистала.

— А сцены пожара Москвы?

— Что? — удивленно переспросила Валия.

Инга повторила.

— Как, разве Москва горела? — удивилась Валия. — Этого я не знаю… Наверное, пропустила.

Атис так громко фыркнул, что все повернулись к нему.

Инга покраснела. А Валия, почувствовав, что сказала какую-то глупость, попыталась вывернуться.

— Ах, да… вспоминаю, — залепетала она. — Ужасный пожар. С большим трудом потушили.

Атис крикнул через всю комнату:

— Но отчего же он возник, пожар-то, Валия? Рассказала бы нам поподробней. Я этой книги не читал.

Валию задел тон бригадира. Она надула губы и пожала плечами.

— Как отчего? Отчего бывают пожары? Бросит кто-нибудь горящий окурок… или головня из плиты вывалится… всякое бывает.

— Валия, ты гений! — с убийственной серьезностью громко провозгласил Атис.

Парни рассмеялись. А Даце удивленно смотрела на Валию.

— Валия, ты читала поверхностно. Пожар в Москве возник не от головни и не от окурка. Москву подожгли русские, чтобы врагу негде было укрыться.

— Ну да, ну да, теперь я вспоминаю, конечно… — Валия энергично закивала головой, но щеки у нее запылали. «Очень мне надо было соваться сюда, — сердилась она на себя. — Чего я ищу среди этих умников? Очень мне это надо!»

— Мне очень понравилось «Хождение по мукам», — услышала она голос Даце. Валия посмотрела на невзрачную, бесцветную девушку и подумала с презрением: «Умница! Тебе уже двадцать пять, а у тебя ни одного парня нет. Правда, начала недавно тракториста охмурять, но очень ты ему нужна, чучело соломенное…»

Смущаясь и запинаясь, Даце рассказывала о романе Алексея Толстого. О судьбах Даши и Кати, о Телегине и Рощине. О борьбе против белых, о любви Ивана Горы и Агриппины.

И удивительно — чем дальше, тем легче становилось ей говорить. Слова шли одно за другим, и Инга с удовлетворением смотрела на нее.

«Но она красивая!» — с удивлением подумал Атис, глядя на светившееся лицо Даце. И грудь его захлестнула горячая волна. Словно вдруг он увидел что-то неожиданное и новое.

После беседы Инга начала выдавать книги. Дарта велела Раймонду взять «Хождение по мукам». Ирма унесла роман Николаевой. И остальные участники вечера выбрали себе по книге.

Инга остановила у двери собиравшуюся уходить Валию.

— Валия, ты не хотела бы участвовать в нашей устной газете? Мы как раз начинаем готовить новую. Я думаю, что ты…

Но Валия покачала головой и перебила Ингу:

— Нет, нет! Нельзя же каждый вечер бегать!

Инга молча отошла. Валия взглянула на Атиса, но тот притворился, что не видит ее, и она, поджав губы, вышла.

Конечно, смешно оправдываться занятостью — ведь она просто не знает, куда девать себя в эти нудные осенние и зимние вечера. Но устная газета ее не интересует. Дурачество! Если играть, так в настоящем театре. А настоящий театр это только там, где все вертится вокруг любви. Если не удалось попасть в кружок Дижбаяра, так эта ерунда ей уж ни к чему. Скука, да и только.

Кругом шумит холодный ветер, забирается под рукава, бьет в лицо. Повозится с человеком и помчится дальше, по полям, мимо усадьбы «Скайстайни», где в окне, точно волчий глаз, сверкает желтый огонек. И такому ветру безразлично, что девушка, которая бредет в ночном мраке по грязной дороге, чем-то опечалена, не удовлетворена, что жизнь кажется ей безрадостной.

И у Валии есть душа, есть свои мечты, мысли и взгляды. Беда только в том, что мечты ее мелки, что мысли вертятся только вокруг ее особы. Беда в том, что она живет под крылышком родителей, любовь которых слепа и глупа. Если бы Валия росла в другой среде, то, наверное, была бы такой же энергичной и активной, как Даце и многие другие.

Но, может быть, причину духовной пустоты следует искать в том, что в трудные для колхоза годы она, как многие, оказалась среди равнодушных. Очень может быть. Следует ли за это осуждать ее? Это, конечно, легче всего. Но не вернее всего.

Трудно переделать такого человека, как Валия, но не думайте, что ей самой легко.

В ее душу впервые вкралось сознание, что она среди остальной молодежи чужая. Раньше ей казалось: она самая умная, самая красивая; а теперь — чужая. Сегодня все смеялись над ней. Нехорошо как, правда? Подумаешь, какая важность — горела Москва или не горела… к тому же это было так давно.

Ветер опять налетел, тяжело застонав в елях у самой усадьбы Сермулисов, где дружелюбно залаяла собака, узнавшая шаги Валии. По шагам узнает ее и мать и спешит отворить дверь.

Не спится матери и в другой усадьбе. Алине Цауне сидит на кухне при вонючей керосиновой лампе, вяжет чулок и ждет сына и дочь. Обоих. Вначале только одна дочь отбилась от дому, думала, что сын останется при матери — навсегда вернулся к ней ее ненаглядный послушный Тео! Но это только казалось в первые недели. Потом он тоже начал пропадать из дому — и вместе с сестрой, и один.

Алине никак не поймет сына: как ему сердце позволяет водиться с ними? Как он может забыть то, что ему сделали? А что именно? Ну, все… хотя бы то, что ему пришлось бежать… Университета не окончил. Четырнадцать лет разлуки — разве это можно простить? Алине надеялась найти в сыне союзника, была уверена, что Теодор поймет, как их всех обидели. Да разве не обидели их? Вот хотя бы тогда со свиньями… разве это не наглость? Какая-то лачужница, какая-то Терезе Гоба умеет откармливать свиней лучше Алине. Нет, это просто курам на смех. Но кур не рассмешить, и Алине рассмеялась сама, громко и сердито.

Ладно, ладно. Пускай откармливает себе на здоровье свиней. Так откормит, что с ног валиться будут. Ну и подхалимка же эта Терезе… Из кожи бы вылезла, если бы могла. Алине презрительно качает головой и, наклонившись, пытается вывернуть фитиль у лампы. Беда с этой теменью. Щупай все кругом, точно слепая, и так всю зиму. Такая жизнь опостылеть может.

Подумав с минуту и тяжело вздохнув, Алине бросает взгляд на тикающий на подоконнике будильник. Уже пять минут первого. А они все не идут. Алине поджимает губы. Ходят по осенней грязи, в ночном мраке… и без всякой нужды. Ужин, наверное, уже остыл. Придут голодные как волки.

Алине откладывает вязанье, встает и идет к плите посмотреть, не остыла ли миска в духовке. Ничего, теплая еще. Вот и дров из-за них больше выходит. Прямо разорение.

Алине продолжает вязать и думает о Даце. Да как не думать, если девушке уже двадцать пять лет? Нашелся бы порядочный парень — вышла бы замуж и бегать перестала бы… Но пока не видно никого. Известно, Даце не красавица, и разве теперь мужчине важно, что у тебя сердце доброе, что хорошая ты… Теперь это никому не надо!

Иной раз тракторист заходит… как его? Но паренек этот Даце не пара. Болтается по белу свету — год тут, другой там. Тут — одна, там — другая.

Нет, — Алине резко покачала головой, — он не для Даце. Ей нужен порядочный человек. Но где возьмешь такого? Нету, ей-богу. Одни какие-то недотепы да ветрогоны развелись на белом свете.

Мысли Алине перекинулись на другое. Вспомнила обоих этих — Бейку и другого… из Таурене… из какого-то комитета. Непрошеных гостей Алине терпеть не может. Она приняла их нелюбезно — не стала прикидываться. Но Бейка сделал вид, словно она никогда никакой свинофермой не заведовала и ферму он не у Алине отнимал… Нет, ей-богу, непонятный он человек!