К вечеру она уже рассказала Ливии о всех своих злоключениях. Узнав, что у приятельницы есть ребенок, Ливия в недоумении пожала плечами.

— Как же это ты?.. Нет, ты поспешила! Ты должна очень серьезно подумать о себе! Пока женщина еще молода, она может все, но перевалит за тридцать, что тогда делать будешь?

Илма молчала. Она сама прекрасно понимала это.

— И ты так просто дала этому человеку уйти? Ну, знаешь…

Немного спустя Ливия вернулась к разговору о председателе.

— Интересно, какое у него будет лицо, когда увидит тебя.

Илма пожала плечами.

Вечером Юрис пришел в Дом культуры еще задолго до начала концерта. Инга ждала его в библиотеке. Но не успел он переступить порог и закрыть за собой дверь, как вслед за ним вошла Ливия и, улыбнувшись, попросила зайти к себе: его там кто-то ждет.

— Кто? Ну ладно. Я сейчас… Ты, Ингочка, подожди — я недолго. — И он последовал за Ливией.

Илму Стурите Юрис сразу не узнал. Ему, правда, показалось, что он видел ее где-то, но рыжие волосы сильно изменили ее. Она встретила его укоризненным взглядом. Затем встала и пошла навстречу.

— Здравствуй, — фамильярно сказала она и протянула ему руку.

Юрис был ошеломлен. Он никак не думал увидеть когда-нибудь эту женщину, а тем более здесь, в Силмале. Неприятно ведь вспомнить, что ты когда-то был наивным, как ребенок, натворил глупостей, за которые потом было стыдно.

Субботние и воскресные вечера ребята общежития проводили в клубе, толпились в досиня накуренном буфете, танцевали, толкая друг друга, в битком набитом зале и снова шли вниз, в буфет.

На одном из таких вечеров Юрис познакомился с девушкой, участницей клубной самодеятельности, певшей в тот вечер какие-то песенки. Их познакомил его друг Виктор.

— Позволь представить тебя артистке, — сказал Виктор, протолкавшись сквозь толпу танцующих со своей партнершей.

Это была девица среднего роста, склонная к полноте, с большим некрасивым лицом, ее светлые волосы свисали на плечи. На обнаженной шее висел медальон.

— Наш передовик и весьма сознательный товарищ, — состроил гримасу Виктор. — А эта дама, Юрис, будущая артистка, будущая звезда, так сказать, — Илма Стурите.

— Очень приятно, — прощебетала будущая звезда, протягивая Юрису мягкую, теплую руку. — А вы очень распустились, Виктор. Я сержусь!

— Я удираю! — бросил тот в ответ. — Веселитесь, дети мои!

Юрис, оставшись наедине с девицей, не знал, что и делать. Та посмотрела на него необыкновенно темными круглыми глазами. Глаза ее Юрису не очень понравились — в них было что-то назойливое. Но он заставил себя быть любезным и пригласил новую знакомую танцевать.

Поздно ночью они вместе ушли из клуба.

— Будьте рыцарем и проводите меня до трамвая, — взяла его под руку Илма Стурите. — Я живу далеко-далеко — за Даугавой. Знаете, так неприятно ходить там ночью, но что поделаешь? — Она театрально вздохнула, затем игриво засмеялась.

Они шли по полупустым улицам. Илма продолжала болтать.

— Наверно, очень трудно быть передовиком, — сказала она по-детски наивно, — не правда ли? Я не могла бы… ни за что! Скажите, когда же человеку жить, если ему всегда надо быть сознательным и всегда у него какая-нибудь общественная нагрузка? Вы комсомолец и вынуждены это делать, а…

— Какие глупости! — с жаром перебил Юрис. — Неужели вы думаете, что человек может работать хорошо только тогда, когда его заставляют?

Неловко подыскивая слова, он пытался доказать, как она неправа. Илма слушала, слушала, затем вдруг тихо запела грудным тембром:

— Вы не обижайтесь, — засмеялась она, еще крепче сжимая локоть Юриса. — Я несознательная… я плохая… да, да! Но меня ведь никто не учит! Вы — первый человек, который разговаривает со мной серьезно. Мужчины обычно ведут себя легкомысленно… Вы совсем не такой…

Слова ее тронули Юриса. Бедная девушка — очевидно, ей не хватает товарища, который помог бы советом. И, словно угадав его мысли, Илма принялась рассказывать:

— Я живу с матерью. Она верит в бога и ходит в церковь. Ах, как я хотела бы вырваться из этой жизни, хотела бы учиться петь, но у меня нет никого, кто помог бы… Как это трудно!

Она тяжело вздохнула. Юриса захлестнула волна сочувствия.

Они условились вместе сходить в будущую субботу в кино.

Вечером после кино Юрис провожал Илму домой, и они завернули в парк «Аркадия». Была весна. Цвела черемуха. Под мостиком журчала вода. Илма остановилась и, прислонясь к перилам, тихо спела какую-то грустную песенку. Потом, склонив голову, сказала:

— Знаете, меня разбирает тоска. Кажется, что в жизни нет ничего хорошего… По крайней мере — в моей.

Юрис горячо принялся подбадривать ее:

— Это неправильно! Разве можно так говорить — в жизни нет ничего хорошего?

— Ах! — Илма безнадежно махнула рукой и прижалась к плечу своего спутника.

Это может показаться невероятным, но Юрис еще никогда в жизни не стоял так близко ни с одной девушкой. Может быть, это объяснялось его застенчивостью, или так сложилась его жизнь. Ему хотелось отстраниться от нее, но он не сделал этого. Зачем обижать девушку, которая ищет дружеской поддержки.

— Вы совсем, совсем не такой, как другие, — шептала Илма. Вдруг волосы ее коснулись его лица. Она звонко рассмеялась.

«Я должен поцеловать ее, — взволнованно подумал Юрис и почувствовал, что у него пересохло в горле. — И почему бы нет? У всех ребят есть девушки…» А Илма все еще тихо смеялась, вздрагивая плечами. Он быстро наклонился и прижался губами к ее большому влажному рту. Илма всем телом прильнула к нему.

— Приходи ко мне завтра, — шепнула на прощание Илма. — До обеда. Мать уйдет в церковь. Мне нужно о многом поговорить с тобой…

Юрис пришел. Илма провела его через комнату, заставленную неуклюжей старомодной мебелью, фикусами и миртами. На стене под солнечными лучами сверкало распятие, чуть пониже висела картина, изображающая улыбающихся ангелочков с невероятно длинными белыми крыльями. А над кроватью с высоко взбитыми подушками висел оранжевый ковер, на котором было вышито: «Теперь иду я на покой, отец, ты мне глаза прикрой!»

Юрис прошел через эту комнату растерянный и удивленный.

Илма плотно закрыла дверь своей комнаты и усадила его на низкую тахту перед круглым столиком, — на нем стояла стеклянная ваза с веткой черемухи и недопитая бутылка вина.

— Это осталось от моего дня рождения, — сказала Илма, садясь рядом с гостем. На ней было что-то вроде утреннего халатика в ослепительно ярких цветах, с широкими, как крылья, рукавами. От нее пахло чем-то сладким и острым.

Илма налила вина, и они чокнулись.

— За наше знакомство… и дружбу! Только пей до дна…

Вино было вкусным, Юрис выпил с удовольствием.

Илма вдруг захихикала, уткнувшись лицом в подушку:

— Я совсем опьянела… в самом деле — от одной рюмки! Голова кружится… ой!

Ее круглые плечи дрожали от смеха, и она все сильнее прижималась к Юрису. Парень чувствовал, что ее дрожь передается и ему. Он крепко сжал Илму в объятиях.

— Что ты делаешь?.. — шептала она, прижимаясь к нему еще крепче.

Так началась связь Юриса с Илмой. Он не спрашивал себя, любовь ли это. Сойдясь с Илмой, он испытывал только чувство долга; кроме того, хорошо было вырваться из грязного общежития и побыть в чистой, уютной комнате.

Но в один субботний вечер, когда он хотел обнять ее, она уклонилась от него и раздраженно воскликнула:

— Ах, у меня сегодня так болит голова… у меня такая неприятность…

— Какая неприятность?

— Тебе этого не понять. И рассказывать не стоит.

— Почему же не понять? Говори.

Илма еще поломалась, потом вытерла рукой глаза и сказала:

— Я попала в очень неприятное положение. Заняла у подруги денег и купила себе платье. Она просит вернуть долг, а у меня нет денег.