Всё вдруг стало не важно. Он здесь, рядом. Смотрит на Нику таким взглядом, что каждая клеточка в её теле отзывается и дрожит. Старик-музыкант снова ударил по струнам, и вот Арнан уже держит руку Моники в своей, ведёт в этом безумном танце, заставляет верить, что ещё не всё потеряно, что стена между ними растает и наступит весна. Пусть многое не сказано, ещё больше — надёжно спрятано в сердцах будущих супругов… вместе они сумеют справиться, преодолеют эти преграды, раскроют свои сердца и души. И тогда наконец смогут обрести счастье.

Музыка лилась бальзамом на обнажённые нервы Ники, смазывала ссохшиеся струны в душе и излечивала появившиеся на сердце царапины. Девушка сближалась с Арнаном, отстранялась и кружилась вокруг него, чтобы снова броситься в его объятия. И он ловил её, прижимая к себе с каждым разом всё крепче, опаляя дыханием кожу и даря надежду. А затем вдруг всё резко закончилось: замолчали струны, рука Арнана стала ледяной и тяжёлой, а сама Моника ощутила, как давит на грудь фибула с трилистником, наколотым на кинжал, как горит клеймо на нежной коже.

— Урок второй, — мрачно произнёс Кайдо, вынул из бока Арнана клинок и обтёр его о пальто мужчины. — Не показывай привязанностей, ибо нет большей уязвимости, чем открытое сердце, полное любви.

— Нет! — закричала Моника, поняв, что наёмник совершил. — Я уже теряла его однажды, больше я этого не допущу!

Она вскинула руки, совсем как в недавнем танце, ощутила разлитую в воздухе магию и принялась собирать её. На удивление, энергия бурлила в пространстве, волнами накатывала на девушку, впитывалась и ластилась, как ручной котёнок. Моника отшвырнула Кайдо в сторону, влила в Арнана столько сил, сколько могла, сложила пальцы в исцеляющую фигуру и снова направила магию на жениха. Она не знала, сколько энергии нужно, чтобы Арнан выжил, чтобы он исцелился и не лежал неподвижно у её ног. В какой-то момент Ника просто перенаправляла магию в мужчину, не замечая ничего вокруг, сконцентрировавшись только на дыхании любимого.

— Довольно, — жёстко одёрнул девушку Динстон, сцепив её руки и отводя их в сторону. — Он жив, всё в порядке, слышишь. Успокойся, приди в себя.

Моника не слушала брата, вырывалась из крепкой хватки и тянулась к Арнану. Громкий хлопок портала отрезвил её и заставил обернуться. На заснеженной стоянке стояли закутанные в плащи фигуры. Щёлкнули антимагические браслеты, которые Ника вдруг обнаружила на своих запястьях. Она заглянула в глаза Динстона и увидела в них холод, пробирающий до костей, но помимо этого девушка успела разобрать во взгляде брата жалость… и затаённую зависть. И только тогда она вспомнила, что Динстон тоже когда-то любил и что он не сумел спасти ту единственную, ставшую для него смыслом жизни.

После полицейского отделения Мисольи столичная жандармерия казалась не настоящей, бутафорской — словно кто-то очень старался, чтобы преступники и случайные посетители поверили, что это действительно жандармерия. Начищенные до блеска полы, окрашенные в серый цвет стены с развешенными ружьями, шпагами и плётками, подтянутые полицейские с суровыми лицами — всё это было показным, не соответствующим реальности. Ну кто в здравом уме станет начищать полы в коридоре? А пыль? Даже плётки казались отмытыми и подвешенными на стены минутой раньше. Полицейские и вовсе не походили на служителей порядка — ленивых, отчаянно борющихся со скукой жандармов.

По выходу из портала Ника обратила внимание на магов, державших эти самые порталы открытыми: несмотря на ошейники, у них были довольные лица и, как ни странно, вполне приличная одежда — ничуть не хуже той, в какой ходят столичные кадарийские франты. И если бы не приказной тон полицейских, девушка поверила бы в то, что эти самые маги вполне добровольно служат на благо общества. Впрочем, сейчас у Моники уже дёргался глаз от странной гнетущей тишины, повисшей после прибытия в столицу и размещения в допросную комнату. Которая, к слову, совершенно не походила на таковую: мягкие диванчики вдоль стен, ковры на полу, шёлковые обои на стенах и стол с напитками в углу, даже дверь в уборную имелась.

Полицейские покинули комнату тотчас же, а Динстон знаками показал на прослушивание, после чего и повисла эта самая пресловутая тишина. Ника уже успела убедиться, что Арнан не умирает и что от кинжала Кайдо не осталось следов, посверлила глазами присутствующих мужчин, обвиняя их во всех грехах. А потом наступила скука. Эйфория после использования магии улетучилась и теперь Моника перебирала в голове вопросы, а их накопилось не так уж мало.

Почему она смогла впитать магию буквально из воздуха, если рядом никто не бросался заклинаниями и не использовал их? С целительской магией хотя бы понятно — запомненные Моникой исцеляющие заклятья сработали. Да и как им не сработать при таком количестве магии, которое Ника в них влила? А вот сам Арнан беспокоил девушку с каждой минутой сильнее: он замкнулся в себе, отдалился от неё еще больше. Это чувствовалось в его скованных движениях, в тех редких вглядах, которыми он ожаривал свою невесту.

Было бы странно, если бы Арнан забыл о том, как Моника публично разорвала отношения, но ведь он танцевал с ней, смотрел на неё с любовью, и это было настоящее, не притворное чувство. Нике хотелось прямо сейчас вытрясти из Арнана правду, но её сдерживало присутствие свидетелей, которые были совершенно лишними. Зато эти свидетели совершенно не помешают, когда она начнёт выбивать у своего наставника ответы. Зачем было так поступать с Арнаном? Понятно, что Ника вылечила его, но ведь ему было больно! Он умирал. И уже не в первый раз. Зачем было подвергать его такому испытанию? Если только для того, чтобы преподать урок Монике, то это слишком жестоко.

— Полицейское управление города Саранте приносит свои извинения за долгое ожидание, — быстро проговорил вошедший мужчина, не глядя на честную компанию, рассевшуюся на диванах. Он вчитывался в какие-то бумаги на ходу. — Сейчас прибудет уполномоченное лицо для снятия слепка аур и занесения вас в единый реестр магов. Будьте добры, представьтесь.

Гнетущая тишина стала ответом на просьбу незнакомца в опрятном мундире и блестящих сапогах. Моника покосилась на холеное лицо мужчины, тонкие кисти без признаков физического труда, тонкие усики, свидетельствующие об уходе и манерности, и хмыкнула. Строит из себя мелкого чиновника или наёмного работника без претензии на власть, а над обликом своим не потрудился поработать. Даже Ника, которая провела в Рилантии меньше недели, понимала: здесь хорошо живут только перевёртыши и их дети — бизары. Всем остальным приходится выгрызать себе путь. И что бы этот франт с лощёной физиономией ни сказал — верить ему уж точно не стоит.

— Инорина? — он вопросительно поднял бровь в ответ на снисходительный и даже уничижительный взгляд Моники.

— Вы забыли представиться, инор, — высокомерно заявила она, сделав вид, будто оскорблена. Ей даже играть не пришлось — всего лишь вспомнила, кто она и кто её родители. А уж скопировать интонации матери и вовсе не проблема.

— Тилио Партано, особый уполномоченный департамента по контролю над магами, — с лёгкой усмешкой представился мужчина, а затем резко посерьёзнел, ничуть не удивив этим преображением Монику — к этому она была готова. — А вы, инорина?

— Ника. Просто Ника, — ответила девушка с милой улыбкой, решив не злить раньше времени представителя департамента. Надо же, контроль над магами. Можно подумать, кроме магов и контролировать некого.

— А расскажите-ка мне, Ника, что вы знаете о Рилантии? — поинтересовался инор Партано, склонив голову к плечу.

— О! В Рилантии производят самое дорогое кружево, — со счастливой улыбкой на губах проговорила Ника, вспомнив свой первый в жизни допрос, и бросила взгляд на жениха, который спросил у неё то же самое. — Только здесь растёт биналь, из которого кружевницы плетут свои восхитительные узоры.

— Похвальное, я бы даже сказал — уместное знание о стране, в которую вы проникли обманом и без какой-либо подстраховки, — ядовито ответил представитель департамента контроля над магами. — Вот скажите, Ника, у вас ведь здесь нет знакомых?