Я думала папа нанял кого-то из своих знакомых, но навстречу нам вышел мой одноклассник Антон. Эта встреча наверняка произвела на него неизгладимое впечатление. Надо было видеть его глаза, когда он посмотрел на меня. Нет сначала, он как полагается поздоровался с родителями и даже кивнул мне, закутанной в новую куртку с капюшоном, а потом выглядывал что-то поверх моей головы. Когда папа сказал, что пора бы и ехать, его ответ убил наповал:
— А что, Аню ждать не будем? — и когда в немом изумлении на него уставилась три пары глаз, он понял свою ошибку, но надо отдать должное, не удивился и не стушевался. — Анька, ты что ли? А что молчишь?
Вместе посмеялись, он не стал задавать неудобных вопросов, за что я была безмерно благодарна. Только отец шепнул ему что-то позже, и он согласно кивнул, не задумываясь. Позже, уже дома, я спросила у папы, что же такое он Антону сказал, и тот ответил, что-то в этом роде:
— Я предупредил его, чтобы не распускал свой язык где попало, и если сплетни о моей дочери поползут по посёлку, я автоматом обвиню его, и ему первому из всех сплетников придётся попрощаться со своим средством общения.
Дома меня встречал повзрослевший Ванюшка. Маленький мужчина тоже не задавал вопросов, и я была очень ему за это благодарна. Всё было, как в прежние времена. Мы сидели на кухне, беседовали, вспоминая приятные моменты из нашей жизни, не касаясь тяжёлых тем, пили горячий чай с купленным в городе тортиком, на заднем фоне тихо играла музыка, топилась, весело потрескивая, печка. Я смотрела на родителей и Ваню, как они старались выглядеть оптимистами, папа травил анекдоты, мама вспоминала смешные случаи из моей школьной жизни, но понимала, что, как бы они не старались, ничего уже не будет как прежде. Не по их вине. Как раз они-то не изменились. Из-за меня. Я стала совсем другой. Конечно, я улыбалась и старалась вести себя так же, как и всегда, но внутри меня сжирала ядовитая тоска.
Начались будни, которые скрашивали только воспоминания. Об Алексе и днях, когда мы были вместе. Хороших воспоминаний было не много, и я раз за разом прокручивала в голове нашу первую встречу. Да, тогда я очень удивилась, увидев, что появившийся в классе новенький таращился на меня целую минуту. В тот момент мне показалось, что у него не всё в порядке с головой, и вспоминать это происшествие было не слишком приятно. Тогда, не сейчас. Теперь мне казалось, что это был самый чудесный момент в нашей истории. В тот день Алекс смотрел на меня так, словно давно меня искал и, наконец, нашёл, словно встретил что-то необыкновенно важное и нужное в своей жизни, смотрел так, словно его душа прикипела ко мне навечно. Я же была слишком юной и не понимала, что он чувствовал, пока сама не влюбилась. Мы, как дураки, столько времени скрывали свою любовь друг от друга. Сколько счастливых минут мы потеряли!
Вспоминала момент когда впервые призналась ему в любви, а он не захотел это принять. Нет, это не счастливый момент, он даже горестный, у нас всегда было так — мы понимали и принимали свои чувства и чувства друг друга, когда было уже слишком поздно.
Когда же ещё я была счастлива? Наверное, в селении оборотней. Я там была на седьмом небе ровно три недели.
Злоключений было гораздо больше, но я не хотела их вспоминать.
Через пару недель после приезда я решила подстричь волосы, которые так и не пришли в нормальное состояние, сколько я не пыталась восстановить их масками и бальзамами. Взяла обыкновенные ножницы и просто отрезала их, потом помыла голову, и на душе стало значительно легче. Увидев мою новую причёску, мама ахнула, прижав руки к щекам, но ничего не сказала.
В эту ночь мне снова приснился странный сон. Перед глазами странными рывками перемещается гладкий чёрный расцвеченный белыми прожилками ровный камень, чем-то напоминающий кафельную плитку в ванной комнате. Мрамор? Возможно, но он почему-то двигался. Туда-сюда, туда-сюда… Внезапно я всё поняла. Это была либо стена, либо пол, он то направлялся налево-вперёд, то направо-вперёд, то оказывался в опасной близости от наблюдателя. Казалось, что я снова смотрю не сон, а передачу… Снова послышался детский смех, а позади чей-то строгий голос, только не разобрать слов, и вдруг сновидение оборвалось, когда пол снова оказался в опасной близости от зрителя, то бишь от меня. Снова какая-то ерунда… Я постоянно вспоминала и анализировала то, что увидела уже дважды, отвлекаясь от горестных мыслей, что тоже было хорошо. Хоть какая-то польза от этих непонятных снов.
Чтобы не быть нахлебницей, я помогала родителям в уборке и стирке, мытье посуды и уходе за животными. Мне это нравилось самой, потому что тоже отвлекало от тоски.
Жив ли мой сын? Где он? Как он? Наяву мне представлялись ужасные картины того, что с малышом произошло что-то плохое, ведь недоношенный ребёнок, рождённый в двадцать шесть недель, вряд ли был способен на выживание. Но я заставляла себя не думать о плохом, как посоветовала Кира: «Надо верить», и я верила. Верила всей душой, что и с сыном, и с Алексом, с ними обоими, всё будет хорошо. Алекс выжил, спас нашего сына, и ищет возможности вернуться вместе с ним домой.
Я находилась дома уже две недели, как вдруг Верунька распознала о том, что я вернулась. Я знала, что подруга всегда была чрезмерно любопытна, а произошедшее со мной может взбудоражить её воображение, и потом по посёлку пойдут слухи, один фантастичнее другого, поэтому и не сообщала о своём приезде, но в один «прекрасное» (нет) утро она заявилась без приглашения. Ну что можно сказать? Верка повзрослела. Изменилась. Я прекрасно знала, что она могла быть бестактной, но чтобы настолько!
— Господи, Аня! Ты… — хлопала глазами Верка.
— Не, не я… — ничего не оставалось мне.
— Ты похожа на смерть… Бедняжка! Что с тобой случилось? — в ужасе Верка положила ладони на свои пухлые щёчки и в изумлении открыла рот.
— Ничего, — уверенно ответила и даже попыталась отшутиться, — откуда вам известно, как должна выглядеть смерть? Что за инсинуация, девушка? Это мой естественный вид! А вас я впервые вижу, но вы уже требуете отчёта!
— Анька, ты чего? — Вера похоже впала в шоковое состояние.
— А ты чего? Набросилась, понимаешь, с расспросами. — пробурчала обиженно. — Нет бы подругу обнять.
Верка тут же бросилась ко мне с объятиями и задышала мне в ухо.
— А я уж думала, Антоха чего-то перепутал. Сказал, что ты вернулась, а я, дурочка, даже и не знала. Ты давно в посёлке? Две недели, да?
— Да. Что там Антоха тебе наговорил?
— Да, ничего. Так, сказал, что я плохая подруга, что даже не спешу с тобой увидеться. Ну, я же не знала, Анют. Вот сразу и прибежала.
— Верка, я так рада тебя видеть! — прошептала я, а у самой снова щипало в глазах.
— Я тоже, любимка моя! Господи, какая же я дурочка! Я вот, тебе апельсинов принесла. Налегай на витамины.
— Да я налегаю, Вер. Мама постоянно пичкает и пичкает. Я же не могу постоянно есть!
— Тебе надо поправляться, Ань, а то худая, как глиста.
— Зато ты выглядишь просто прекрасно! — отбила я её наезд. Она и вправду выглядела на все сто. Красные с мороза щёчки, ясные зелёные глаза, коралловые губы, и сияющие золотом кудряшки. За полгода, что я её не видела, Верка восстановилась, и даже стала по-моему краше.
— Прости… — подруга сконфуженно опустила глаза в пол.
— Да ладно тебе. Я привыкла к такой реакции окружающих. Ты же не виновата! Ладно, пойдём пить чай!
— Это я с удовольствием! Только с работы, ещё не завтракала.
Пока я готовила чай и накрывала на стол, Верка вовсю пялилась на меня, не сводя своих глаз.
— Так что говоришь, как там у наших дела? — спросила, чтобы отвлечь её пристальное внимание.
— А, ну, всё хорошо. Витька и Серый ещё в армии, контракт подписали. Антон прошлой весной вернулся, не захотел оставаться, да ты видела его летом. Работает в лесхозе. Олег учится на программиста, кто бы подумал, что он станет ботаном. И я бы не поверила, если бы не видела собственными глазами, как он управляется с компьютером. Девчонки наши… Оля учится на педагога, представляешь? Маринка уже родила, (почему-то при этих словах мне стало реально физически больно). Замуж вышла, представляешь? В райцентр. Познакомилась там с местным парнем. В колледже вместе учились, так вот и научились! — прыснула она. — Элина в Москве, ну этого и стоило ожидать, не будет же «звезда» в трясине загибаться. Я всё так же, работаю. Мужика нет.