— Пап, все хорошо, — тяну к нему руку. Он подходит ближе и нависает. При виде моей руки морщится.

— В мою дочь стреляли. Как в какую-то дичь на охоте, — цедит сквозь зубы. В глазах стоят слезы, — убью, когда найду. Голыми руками придушу.

— Тима, — мама поднимается с места. Обнимает отца и тащит к небольшому дивану у окна, — у тебя давление.

— Люда, — рычит он в ответ, — нашу доченьку…

— Пап, я в порядке, — стараюсь словить его взгляд и улыбаюсь, — как доехали?

— Быстро, за нами Леша приехал, — мама начинает медленно ходить по комнате туда-сюда, — папа его чуть не прибил, когда новости услышал.

Радуюсь, что Леша все рассказал лично, а не по телефону. И что позаботился, съездил, привез. Хороший он парень, все-таки. В голове всплывает воспоминание о его окровавленной руке. Боже, как же стыдно. Я о нем даже не вспомнила за все это время.

— А он в порядке?

— Да, ладонь задета немного, — папа поднимает на меня глаза, — известно кто?

— Пока нет, — папе точно ничего не скажу. Я его знаю, он сразу пойдет разбираться. Но с такими как Гена, ему не справиться. Не хватало только, чтобы этот гад и отцу моему что-нибудь сделал. Пусть с Геной органы разбираются. И Гордей.

— Следователь приходил?

— Пока нет, но сегодня должен.

— Я с ним поговорю.

— Не надо, пап.

— Как Вадим, доча? — мама оставляет папу и опять пересаживается поближе ко мне.

— В очень тяжелом состоянии, мне подробностей не говорят, — ладонь сама ложится на живот и поглаживает, — но все будет хорошо, я знаю. — У меня словно внутри зажегся его огонек, частица любимого мужчины. И теперь душа малыша связывает нас. Пусть это и покажется смешным, поскольку он совсем маленький, горошинка на аппарате УЗИ. Но для меня он уже человек и я чувствую и его, и эту связь между нами тремя.

— Если бы он не был на больничной койке, я бы его туда уложил.

— Тима, — мама укоризненно смотрит на него.

— Что Люда?! Он мне обещал о Насте заботиться.

— Это не его вина, пап, что так случилось, — шмыгаю носом, — вы же останетесь в городе хотя бы на пару дней?

— Я возьму неделю за свой счет и папа тоже. Поживем в гостинице.

— Поживите у нас, лучше. За котами присмотрите, они классные, — вздыхаю, — и у нас кошка беременная, надо проследить.

— Только кошка? — мама издает всхлипывающий булькающий звук. Взгляд при этом от моего живота, который я ладонью задумчиво наглаживала, не отрывает.

— От тебя ничего не скроешь, — прикусываю губу, — срок пока небольшой.

— Я точно его убью, — папа поднимается на ноги. От волнения ерошит ладонями волосы и воздевает руки к потолку, — Люда, нет ну, — он сглатывает, на маму смотрит хватая открытым ртом воздух, — я дедом буду?

— Визит окончен, — в палату входит Маргарита Васильевна и останавливает небольшой дурдом в моей палате, — у нас процедуры, — она щурится, улыбаясь благожелательно, — эти ваши родственники мне больше нравятся.

— Мне тоже, — не могу оторваться от отца, который так и застыл, словно громом пораженный. Он внука очень хотел, я знаю. Но родство с Вадимом его вообще не радует. Так что внутренняя борьба у моего папули на лице написала.

— Пошли, Тим, — мама осторожно целует меня и вкладывает в руки бабушкин крестик с цепочкой, — мы завтра придем. Нам разрешили в первой половине дня.

— Хорошо, — прижимаюсь губами к ее теплой щеке, — присмотри за папой. Он в шоке.

— Как всегда, Насть.

— Есть новости? — как только родители скрываются, перевожу все свое внимание на медсестру. Она хотя бы разговаривает со мной. Не то, что врач — три слова по делу и убегает к другим пациентам.

— Пока без изменений, — Маргарита Васильевна проводит стандартный осмотр, проверяет бинты.

— Это хорошо, значит не стало хуже, — уговариваю я сама себя. Вадим борется, шансы есть, — а вода, которую вы брали на анализ, уже известно было ли там что-нибудь?

— Образцы забрала полиция, так что о результатах лучше будет спросить у следователя.

— Он должен прийти скоро, вроде как, — нервно кошусь на дверь. Мне ни разу не приходилось сталкиваться с полицией, так что я вообще не понимаю чего ждать. То, что я видела в фильмах, скорее настораживает, чем радует.

— Если что, жми на кнопку, — она поднимается на ноги и смотрит на наручные часы, — тебе волноваться нельзя. Не забывай.

До вечера следователь так и не пришел. На следующий день явился ближе к обеду. Сразу после визита родителей.

— Старовойтов Викентий Вячеславович, — тихо представляется он. Фамилия знакомая, Вадим как-то о нем упоминал.

— Я вас вчера ждала, — с любопытством осматриваю невысокого мужчину с густой седой шевелюрой. Заподозрить в нем следователя сложно, пока не посмотришь в глаза — прозрачные, проницательные и очень уставшие.

— Вчера пришлось заниматься вашим другом и защитником, который сейчас в камере предварительного заключения отдыхает.

— Гордей?! — с ходу догадываюсь.

— Да, Шестаков мой дорогой, — Старовойтов закатывает глаза, — они на пару с Сафроновым полжизни у меня отняли.

— Вадим не виновен, — вставляю свои пять копеек в давнюю тему о покушении.

— Уважаемый Гордей Демидович уже поделился свежей теорией. А заодно избил предполагаемого подозреваемого на ступенях больницы у всех на глазах. Геннадий Владимирович написал заявление.

Понятно теперь, почему Гордей не появился.

— Вы нам не верите? — ничего не могу с собой поделать, руки от волнения начинают подрагивать и сжиматься в кулаки.

— Без железных доказательств я никому не верю.

— Гена сказал мне, что Вадим умер.

— Точнее.

— Что у него умер мозг и остальное дело времени. Его отключат. Это было вчера.

От одних воспоминай об ужасе, что я пережила тогда, снова становится плохо.

— Подозрительно, но ни о чем не говорит. Геннадий Владимирович вполне мог не так понять врача.

— Что?!

— Именно так он скажет, — Старовойтов втягивает воздух через зубы. Гена не дурак, тут следователь прав. — Давай Настя, вообще все рассказывай.

— Что все?

— Все о своих подозрениях. Факты, мысли. Даже то, что кажется чушью. Давай, как перед господом батюшкой нашим, — кивает на крестик на моей шее.

Рассказываю долго, в перерывах попивая воду из трубочки. Где-то молчу, потом всхлипываю, опять рассказываю. За час я словно переживаю все заново. И наш с Вадимом разрыв и нападение и визит Гены с Витой.

— В воде нашли что-нибудь? — я понимаю, что реальных каких-то доказательств нет. Все было на уровне разговоров, все можно объяснить заботой или недопониманиями. К Гене с точки зрения закона трудно придраться.

— Возможно, — Старовойтов захлопывает свой ежедневник и выключает диктофон, — хорошо, что Вадим в реанимации эти дни, к нему не пускают вообще никого, — поднявшись на ноги, прячет руки в карманы, — охрану добавлю и вам и ему.

— Думаете, они могут попробовать сделать что-то еще? — прижимаю ладонь ко рту.

— На всякий случай, лишним точно не будет.

Время стало слово резиновым. Смотрела я на часы или нет, оно шло строго в три раза медленнее. Иногда тупо останавливалось. Оказывается, лежание и ничего неделание вкупе с тревожными мыслями способны довести практически до сумасшествия. Родители приходили на пару часов до обеда, медсестра появлялась трижды в день, иногда чаще, лечащий врач раз в день. Больше ко мне никого не пускали. На жалобу, что я скоро так в дурку попаду — выдали маленький телевизор с пультом. Но меня он спасал мало, поскольку смотреть телевизор не люблю в принципе. Новости вызывают тревожное расстройство, реклама бесит, телешоу вводят в ступор и мне кажется, я начинаю тупеть на глазах.

Положительные новости о состоянии Вадима пришли через пару дней. Я расплакалась и начала рваться к нему. Но мне запретили.

Параллельно за стенами моей больничной палаты разворачивались целая спецоперация, происходили обыски, поисковые операции, допросы, очные ставки. Я находилась в стороне и чувствовала себя бесполезной. Иногда мне вообще казалось, что все нереально.