Сам Беда называл центральную линию своего произведения «возрастанием Церкви»[467], которое происходило благодаря усилиям миссионеров, учителей, праведников и святых на Земле и небесах. Вместе с этим «ростом» он описывал процесс достижения церковного единства христиан в Британии, то есть, постепенного отказа англо-саксов, скоттов и пиктов от практик кельтской церкви.

Исследователи «Церковной истории» неоднократно замечали, что в этом сочинении много места отводилось рассуждениям о церковном календаре. Действительно, вопрос о времени празднования Пасхи представлялся Беде чрезвычайно важным. Для него истинный путь к спасению был достижим только в полном согласии с церковью апостола Петра. Отступление от этого пути обрекало человека или целый народ на погибель. Такое видение побуждало историка включать в свое произведение пространные доказательства правильного, по мнению Беды, исчисления церковного календаря, — для наставления и спасения тех, кто еще придерживался пагубного заблуждения[468]. К ним относились и ирландские учителя и праведники, в свое время заботившиеся об обращении англосаксов, но впоследствии сделавшие «множество вещей, противных единству Церкви»[469].

В качестве кульминации движения Церкви в Британии от разрозненности к единству Беда изобразил церковный собор в Уитби в 664 г. и деятельность архиепископа Теодора. Вокруг этой темы Беда объединил множество различных событий. Его повествование построено на основании больших и малых примеров из жизни отдельных людей[470] — верующих из разных королевств, местечек, детей и стариков, высоко образованных и необученных людей, правителей, епископов, простых монахов, ремесленников, слуг, историй, то идущих параллельно, то ответвляющихся от «ствола». Все они содержали авторскую оценку, или мораль, что было немаловажно для духовного урока читателю. Каждая из них вносила вклад в изображение целого.

По словам Беды, к концу VII века христианская вера укоренилась у англо-саксов в самых разных слоях, ее нормы определяли поведение королей, их приближенных, простолюдинов. Хотя это утверждение корректируется фрагментами из других его работ[471], в целом, образ христианской Британии, который он создал, обладал большой силой и притягательностью; этим он, как кажется, во многом был обязан глубине и искренности веры Беды и его таланту писателя. В «Церковной истории» это было представлено так: «желания всех были обращены к радости царства небесного, о которой они недавно узнали...», «король, Кэдвалла.., оставив власть во имя Господа и вечного царства, пришел в Рим, желая достичь особой славы, совершив омовение в источнике крещения в храмах блаженных апостолов..., надеясь также вскоре после крещения перейти из этого мира, оставив тело, к вечной радости; <...> в это время многие из народа англов, знатные и незнатные, миряне и клирики, мужчины и женщины имели обыкновение поступать таким же образом»[472]. Частность примеров, выхваченных как бы наугад из общего потока, усиливала эффект их множественности.

По мере приближения к «настоящему времени», общий сюжет начинал дробиться: пятая книга «Церковной истории» посвящена описанию чудес и деяний отдельных праведников и святых, видений Рая и Ада. Все эти картины, однако, складываются в целое и характеризуют понимание истории, присущее Беде. Так, в его произведении прошлое англо-саксов обретало ясную логику, цель и духовный смысл. Единство Божественного замысла предполагало цельность общей истории «народа англов».

Любой выбор событий в тексте, их структурирование и последовательность изложения — результат решения автора, соотнесения материала с определенными повествовательными образцами. Как христианский учитель, богослов и проповедник Беда имел свое видение прошлого, ставил собственные цели и задачи в создании исторического произведения. В зависимости от них он производил отбор материала, организовывал его, создавая образ истории, отвечавший его целям. Что представлялось Беде важным и недостойным внимания? Как в его сочинении конструировалось событие?

При первом приближении «Церковная история народа англов» предстает как «открытый», «прозрачный» текст; взгляд читателя как бы проходит сквозь него, устремляясь к событиям и героям прошлого, о которых в нем рассказывается. Специфика такого подхода исторична; в частности, она связана с особенностями историографии как дисциплины, сложившимися в XIX–XX в., с утверждением секуляризованного отношения к прошлому. Вопрос о том, как читать сочинение христианского раннесредневекового автора, достаточно сложен. Можно делать предположения о том, как воспринималась «Церковная история» Беды, но прямые свидетельства об этом в источниках отсутствуют.

Из античной историографии в раннесредневековую перешел тезис о том, что историк должен предавать памяти потомков достойные дела и рассказывать в назидание о недостойных; что история призвана приносить пользу читателям; что она не предписывает, но повествует, и обучение в истории происходит через рассказ о добрых и дурных делах: «Все, что о порядке событий во времени сообщает история, очень помогает нам в понимании священных книг, даже если оно усваивается в детских уроках, помимо церкви. ...Ведь одно дело рассказывать о содеянном, другое — учить, что надо делать. История верно и с пользой для дела рассказывает о содеянном; книги же гаруспиков и другие подобные науки имеют целью учить, что надо делать или как поступать, с дерзостью надзирающего, а не с добросовестностью указующего»[473].

В предисловии к «Церковной истории», адресованном правителю Нортумбрии Кеолвульфу, которому Беда отправил копию своего сочинения, автор рассказывал о своем понимании назначения этой книги. В этом фрагменте обращают на себя внимание две фразы Беды. Первая из них, стоящая в начале текста, «Historiam ...ad meditandum (retransmitto)»[474] («историю ...для размышления (вновь посылаю)») напоминает высказывания Беды из комментариев на Евангелие: «juxta historiam manifestos est sensus» и «Quando autem ad intelligendam provocamur, mysticum monstratur esse quod dictum est»; («согласно истории смысл очевиден» и «Когда же нас побуждают к размышлению (пониманию), сказанное предстает тайным»)[475].

Таким образом, прошлое, прочитываемое буквально («исторически») согласно правилам чтения Св. Писания, имело и более глубокие аллегорические и моральные смыслы, которые были доступны тому, кто вдумывался в написанное. Сам Беда как экзегет извлекал «тайные» значения из предложений и из фрагментов нарратива; можно предположить, что мораль и аллегория содержатся не только в целостном тексте «Церковной истории», но и в отдельных его частях и предложениях.

С приведенным выше высказыванием (Historiam ...ad meditandum) перекликалось другое суждение: «historia... ad imitandum...» («история... для подражания»). Полностью предложение выглядело так: «Если история будет рассказывать о добре хороших людей, она воодушевит внимательного слушателя на подражание добру. Если же плохое поведает о ничтожных, тем не менее благочестивый и набожный слушатель или читатель, избегая того, что вредоносно и дурно, будет вдохновлен следовать с большим умением тому, что, как он узнал, хорошо и достойно Бога»[476].

В процитированном отрывке задаются некоторые условия восприятия произведения. Читателю показан путь духовного совершенствования, извлечения морального урока. При этом наставником выглядит не автор (в предисловии он многократно подчеркивает свою роль как своеобразного посредника), а сама «история». В данном случае речь идет об «истории» как о виде текста, особым образом организующем материал. Фраза Беды предполагает также возможность определенного выбора сведений для этого жанра. В основной части Беда постоянно обращался к читателю с поощрением, увещеванием, разъяснением; в тексте сохраняется эффект присутствия автора как читателя этой истории, расставляющего акценты, помогающего истолковать значение событий. Таким образом, в употреблении Беды слово «история» обладало двумя значениями, дополняющими смысл «история как прошлое»: история как способ прочтения в зависимости от уровня извлекаемого смысла и история как форма повествования.