В то же время в космологических сочинениях Беды обнаруживается его нетипичность как ученого, большая самостоятельность в понимании и трактовке вопросов о «природе вещей». Можно предположить, что это было связано со спецификой англо-саксонской христианской культуры, дававшей возможность для самостоятельного восприятия сюжетов, границы интерпретации которых не были жестко оговорены в церковной традиции. Думается, что в связи с этим будущие элементы эмпирического метода в средневековом знании неслучайно получили развитие именно в Британии, где знание о вещах выстраивалось как более открытое, позволявшее включать в себя результаты наблюдений и личный опыт автора.

Беда Достопочтенный — один из первых средневековых историков, в чьем сочинении была создана целостная концепция прошлого. Как, по его мысли, выглядела история англо-саксов? С какой целью происходили разрозненные события? — Ответы на эти вопросы можно найти в «Церковной истории народа англов».

История в системе христианских дисциплин занимала важное, но все же подчиненное место. По мысли средневековых авторов, историк должен был «сохранить память о... прошедших временах, memoria temporum, рассказать факты, относящиеся к этим временам, gesta temporum, дать описание этих времен, temporum descriptio, точнее представить себе «последовательность времен», series temporum, установить достоверно хронологию событий temporum certitudo"[440]. Автора повествования о прошлом в меньшей степени занимало выяснение причин события: все они, в той иной мере, оказывались необходимой частью божественного замысла, который открывался людям со временем[441]. Знание о прошлом было важно не само по себе, а как часть знания об изначальном плане, в котором каждое событие имело свой смысл. Чтение и комментирование Библии, — книги, в которой содержалась вся полнота смыслов, доступных человеку, — предполагало тщательное исследование древнееврейской истории. Изучение хода событий, хронологии, генеалогии, топографии священной истории богоизбранного народа оправдывало и возвышало занятия собственной историей и задавало определенную структуру и набор подходов для ее описания и интерпретации. Предметом преимущественного интереса было теологическое измерение прошлого: определение места своего народа, королевства, церкви в общей картине истории христианских народов, установление цели и высшего назначения произошедших событий, выяснение их духовного содержания.

В пяти книгах «Церковной истории народа англов» говорилось об истории христианства в Британии, начиная с римских времен вплоть до 731 г. При написании своего труда Беда ориентировался на определенные образцы исторического повествования и интерпретации событий прошлого[442]. Действительно, эта работа должна рассматриваться в кругу других раннесредневековых тестов. В «Церковной истории» прослеживаются общие черты, свойственные христианским историям и хроникам; на ее основании можно говорить об особенностях исторического сознания раннего Средневековья, форм исторической памяти, воображения, знания о прошлом.

История — повествование, в котором выражен опыт и представления какой-либо социокультурной группы. Критерии правдоподобия, отбора материала, назначение «важного» и «второстепенного», как и способы интерпретации событий зависят от установок и правил, разделяемых внутри сообщества, которые часто задаются тем или иным властным институтом, источником авторитетных предписаний. Раннесредневековые христианские труды, посвященные событиям прошлого, создавались, прежде всего, как тексты одного института, — церкви, — и уже во вторую очередь как нарративы других групп — локальных общин, народов, королевств. Как правило, погодные записи о происходящем велись в монастырях, а хроники и истории составляли духовные лица, священники, монахи, епископы, совмещая ученые занятия со своими основными обязанностями.

Устойчивость правил и норм историописания раннего Средневековья подкреплялась силой традиции, склонностью авторов следовать канонам, заданным предшественниками, предпочтением суждений учителей инновации. Основными источниками для создания исторического нарратива служили труды других писателей (нередко автор стремился продолжить и довести до своего времени сочинения предшественников, которые мыслились им как непрерывная традиция — «Доселе пишет Иероним, а с этого времени и дальше — пресвитер Орозий»[443]). В VI в. Кассиодор в «Институциях» перечислил те исторические тексты, которые, на его взгляд, можно было назвать среди основополагающих. К ним относились: «Иудейская война» и «Иудейские древности» Иосифа Флавия, «Церковная история» Евсевия Кесарийского в переводе на латинский язык Руфина, его собственное продолжение этого труда, «Трехчастная история», «История против язычников» Орозия, историко-географический трактат Аммиана Марцеллина, продолжение хроники Евсевия, выполненное Иеронимом, а затем Марцеллином, хроника Проспера Аквитанского, и сочинение «О выдающихся мужах» Иеронима и Геннадия. В последущее время сочинения из этого списка (исключая трактат Марцеллина) широко распространились по библиотекам средневекового Запада[444]. Эти тексты были доступны и Беде Достопочтенному в Ярроу. В более позднее время перечень «образцовых» сочинений о прошлом пополнила хроника Исидора Севильского и само сочинение Беды, «Церковная история народа англов». Эти произведения оказали существенное влияние на историческую культуру. Таким образом, в качестве «нормативных» историй выступал узкий круг текстов: это сказалось на облике исторических сочинений, которые писались в продолжение, под влиянием, или в подражание этим трудам.

В целом средневековые авторы придерживались того понимания истории, которое, вслед за античными писателями, сформулировал в VII в. Исидор Севильский: история — это рассказ о свершившихся делах, «historia est narratio rei gestae»[445]. При таком подходе (который согласовывался и со стилистикой повествования в исторических книгах Ветхого Завета) авторов интересовали события, и даже не столько то, «что произошло», а «то, что было сделано»[446] людьми, «замечательными мужами» («viris illustribus»), правителями, служителями церкви, праведниками и целыми народами. По форме такие тексты были близки к политической и церковной истории; нарратив часто выстраивался вокруг становления государства, правления короля или династии, или вокруг обращения народа в христианство и достижения церковного единства. В «Церковной истории народа англов» прослеживается отсылка к двум традициям исторического повествования. Одна из них связана с историей христианских общин и институций, и восходит к «Церковной истории» Евсевия Кесарийского. Другая — с описанием прошлого «нового» варварского народа, как в «Истории франков» Григория Турского. В то же время. Беда создал новую модель исторического письма, которое неразрывно объединяло прошлое народа и Церкви.

Исторические представления Беды сложились под влиянием книг Библии, истории евреев. Прошлое англо-саксов описывалось им как направленное непрерывное движение к Богу, из вечности в вечность, — по аналогии с историей израильтян, избранного народа. Беда полагал, что цель и, одновременно, конец человеческой истории могли быть достигнуты с обращением в христианство всех людей на свете. Благодаря этому прошлое и настоящее «англов» имело свое место во всеобщей истории.

«Народы» часто фигурировали в качестве основных героев раннесредневековых историй — например, бритты у Гильдаса, франки у Григория Турского, лангобарды у Павла Диакона, и т.п. «Судьба народа» конструировалась по библейской модели: история разворачивалась через отношения Бога и людей, принимающих или отвергающих веру. В историческом сочинении этот способ объяснения событий был опробован Павлом Орозием, стремившемся обосновать учение Августина о двух Градах. Согласно этой логике, народы древности, включая греков и римлян, не осознавая того, жили в грехе, терпели всяческие бедствия, и двигались к ложным целям, вслед за своими правителями. Орозий замечал: «...я обнаружил, что минувшие дни не только равно тяжелы с этими, но и тем более несчастны, чем более удалены от лекарства истинной религии: так что в результате этого тщательного исследования стало, безусловно, ясно, что смерть, алчущая крови, царствовала до тех пор, пока неведома была религия, которая оградила бы от крови...»[447].