В изображении Беды сопоставляемые предметы представали не просто похожими, но как бы взаимно повторявшими соотношения между своими частями, свойствами, причинами. «Сотрясение земли — то же самое, что и гром в туче, а трещины — то же, что и молния»[379]. Бренный мир отражался в явлениях высшего плана. Как можно понять, писал Беда, что рай орошала река? Точно также, как Нил орошал Египет. Одно было открыто для постижения другого за счет подобия[380]. Милостью Бога всему было приданы сходства, сближавшие любые «фигуры мира».

В качестве близкого по смыслу понятия в работах Беды выступала «типология». Какое-либо явление, как правило, относившееся к высшей жизни, воплощало общий «тип», под который подходили другие вещи и события. Сходство, зафиксированное на такой основе, связывало различные области знания, создавало эффект присутствия многих смыслов в рассматривавшемся предмете. К примеру, Беда писал: «рай, в который был помещен первый человек, заключает в себе тип или настоящей Церкви, или будущей родины»[381].

Согласно Беде, существовала аналогия между элементами и временами года. И тех, и других было по четыре, причем холодная и влажная зима обладала свойствами воды, влажная и теплая весна виделась подобием воздуха, лето уподоблялось огню, а осень земле[382]. Точкой сосредоточения, суммой сходств был человек. Беда воспринял учение о нем как микрокосме в его отношении ко вселенной как макрокосму[383]. В нем «отражались» времена, элементы, природные явления. Его составляющими, по распространенным представлениям, были четыре жидкости, уравновешивавшие одна другую. Кровь имела те же качества, что весна и воздух, красная желчь походила на огонь и лето, черная желчь, как и осень, ассоциировалась с землей, флегма — с зимой и водой. Каждому из четырех возрастов соответствовала своя жидкость; преобладание одной из них в человеке определяло его характер. Те, в ком доминировала кровь, были веселы, милосердны, много смеялись и говорили; красная желчь порождала в людях быстроту, подвижность, храбрость, гневливость, а также склонность к чревоугодию; черная — давала начало твердости, уравновешенности, осмотрительности и хитрости; флегма делала человека медлительным, сонным и забывчивым[384].

Единство природы, постоянство причин и свойств, присущих вещам, позволяло Беде находить в них «уравновешенность» и «умеренность», согласовывать «все» со «всем». Из сочинений Гиппонского епископа Беда имел представление о значении чисел, через которые выражалось более совершенное знание. Для Августина скрытые в творениях числа, «спроецированные» Богом на мир, составляли внутреннюю основу вещей — в соотношениях, пропорциях, являли подобие Божественной премудрости[385]. Хотя в трактатах англо-саксонского автора нет рассуждений, аналогичных изысканиям Августина, к примеру, «о совершенстве шестеричного числа»[386], но близкая логика создавала в сочинениях Беды схемы, сопоставимые с приведенной выше. Ее перечень частей, составлявших четыре части целого, можно расширить за счет встречавшихся у Беды отсылок к четырем сторонам света, райским рекам, Евангелиям.

Географические представления Беды включали в себя положения из античных и христианских сочинений. Так, теория зон или поясов земли вошла в книги многих средневековых авторов, поскольку в целом не противоречила тексту Библии. Беда также приводил ее в своих трактатах. Мир подразделялся на пять кругов, в зависимости от их отношения к солнцу; «одни его части населены благодаря умеренности климата, другие же необитаемы из-за чрезмерного холода или жары»[387]. Первый и пятый пояса, расположенные вокруг Северного и Южного полюсов, были непригодны для жизни из-за царившей там вечной зимы; «о том свидетельствует замерзшее море, что лежит в одном дне пути от острова Туле на север»[388]. Третья зона равноденствия, где всегда светило солнце, тоже не была населена из-за нестерпимого жара. Между ними находились два пояса с климатом, пригодным для обитания, однако, по мнению Беды, люди жили только во втором[389]. По сути дела, речь шла о том, допустимо ли христианским учением существование антиподов, о которых в свое время писал Плиний. На эту тему рассуждал Августин, по мысли которого от Адама не могли произойти народы, живущие за недосягаемым для человека экваториальным поясом, за них не мог страдать Спаситель и в землях, отрезанных от ойкумены, невозможно было проповедовать Слово[390]. Беда Достопочтенный, по всей видимости, разделял эти воззрения.

При объяснении вопросов, способных вызвать затруднения у его учеников, Беда стремился излагать предмет как можно проще, периодически обращался к менее искушенным в науках слушателям, адресуя специальные экскурсы «тем, кто не умеет считать». Для большей понятности Беда приводил наглядные примеры. Один из них касался поясов мира. «Совсем простой пример этих зон дают те, кто в лютый зимний мороз согревается у костра..., где сам огонь словно серединная зона, и до мест, прилежащих к нему, нельзя прикоснуться из-за жара, а места, что расположены дальше, удаленные от пламени скованы холодом. Затем, пространство, находящееся между ними по обе стороны, умеренное и пригодное для обогрева, если те, кто приготовил себе костер для света и тепла во мраке ледяной ночи под открытым небом, захотят встать с одной, или с другой его стороны. Если бы огонь мог двигаться по кругу подобно солнцу, он сделал бы конечно пять кругов; он... очерчивает пять поясов, один в середине горящий, два по краям холодные и столько же между ними умеренных»[391].

С вопросами о форме земли и о ее климатических зонах была связана проблема деления мира на массивы суши и пространства, покрытые водой. Для античных авторов была приемлема теория о двух океанах, омывавших землю, которые разграничивали ее на четыре части, из которых одна и была ойкуменой, подразделявшейся на Европу, Африку и Азию[392]. Христианские писатели чаще придерживались иной точки зрения, по которой от трех сыновей Ноя происходили люди в трех частях света. Исидор Севильский добавлял к ним четвертую часть (где возможно жили антиподы)[393]. Что же касается Беды, то, по словам исследователей, он был едва ли не единственным, кто излагал версию о четырех участках суши и двух океанах, заимствовав эти идеи из сочинения Макробия[394].

В средневековой литературе практически «общим» было представление о том, что в одной из сторон света (как правило, на востоке, в соответствии с Библией), находился Эдем, рай Адама и Евы. Оттуда проистекали великие реки — Фисон (Ганг), Геон (Нил), Тигр и Евфрат. В библейском переводе Иеронима, который использовал Беда, указание на восток как на местоположение рая отсутствовало[395]. В связи с этим англо-саксонский монах, говоря о том, что Эдем был создан Богом на земле, отмечал свое незнание того, где именно он был насажден. Беда писал: «не следует сомневаться в том, что рай... должен пониматься буквально, то есть как восхитительное место с тенистыми рощами плодовых деревьев, большое и изобильное великим источником. О нем в нашей редакции (editio) [Библии][396], которая была истинно переведена с еврейского, сказано: «от начала», а в древнем переводе значится «на востоке»; поэтому некоторые хотят, чтобы в восточной части земного шара был расположен рай, хотя бы и сокрытый ото всех регионов, которые ныне населяет человеческий род, расстоянием огромной протяженности или Океана, или земель. Там не смогли до него добраться воды потопа, которые высоко залили всю поверхность земного шара. Но, так или иначе, — Бог знает, нам же не позволено усомниться, что такое место было и есть на земле»[397]. Его удаленность косвенно подтверждалась тем, что четыре далеко отстоящих друг от друга реки имели общий исток в раю и часть их русла была скрыта под землей.