Из Книги Экклезиаста христианскому автору было известно, что всему на свете предназначались свои сроки, свое время. В Книге Премудрости Соломона говорилось, что от начала творения Бог дал миру «меру, число и вес»[424]. Располагаясь в соответствии с ними, вещи занимали предназначенные им места, выстраиваясь в иерархию. Идея иерархичности всего сущего, изложенная и многократно повторенная Августином, стала «общим достоянием» христианских авторов[425]. Элементы учения неоплатоников согласовывались с положениями Писания. Живые способные чувствовать создания помещались выше бесчувственных и неживых, над ними стояли разумные существа. Согласно Книге Бытия, созданный по образу и подобию Божью человек получил владычество «над рыбами морскими, и над зверями, и над птицами небесными... и над всею землею»[426]. По словам Беды, после грехопадения, обозначавшего, что сам человек «отказался подчиниться своему Творцу, он утратил господство над ними». Но святые и смиренные слуги Божьи обладали такой властью и им с готовностью повиновались и птицы, и звери, поскольку все они выполняли волю их общего Создателя[427]. Над разумными смертными находились бессмертные ангелы, имевшие свои чины; над всеми пребывал и властвовал Творец. Небесная иерархия проецировалась на землю: ее наглядно воплощала структура римской католической церкви.
Все сущее мыслилось Бедой как мир Божественной власти. Все, что происходило от Бога было добром и благом[428]. Каждая частица мира свидетельствовала о Божественной силе, мудрости и благодати. Человеку было дано увидеть проявление могущества Творца в чудесном устройстве Его созданий. В англо-саксонской литературе общехристианская тема прославления Бога-Творца имела собственное звучание. Приведем фрагмент гимна Кэдмона: «Ныне восславословим всевластного небодержца, / Господа всемогущество, благое премудромыслие / И созданье славоподателя, как он, государь предвечный, / Всякому чуду дал начало. / Кровлю упрочил для земнородных высокую, / Небосвод поставил святой создатель, / Мир серединный сделал всеславный народодержец, / Предел для землерожденных, государь предвечный, / Бог небесный, эту обитель смертных»[429]. С этим текстом перекликается и церковный гимн самого Беды о «начале творений»[430]. Комментируя слова Библии «и увидел Бог свет, что он хорош...», «и сказал Бог: да произрастит земля зелень... И увидел Бог, что это хорошо» Беда писал о совершенстве всего сотворенного; мир представал как бы увиденным заново, и все в нем прочитывалось как свидетельство искусности и заботы Создателя. «Не так, как если бы Он внезапно увидев неизвестный доселе свет восхвалил (его), ибо сказал, что это хорошо; но знал, что достославно то, что будет создано, и показал людям, что уже сделанное заслуживает хвалы и удивления»[431]; «из этих слов Бога ясно, что весной мир в совершенстве украшен. На земле в это время обычно появляются зеленеющие травы и деревья обременяются плодами...»[432]. С этим согласуется этимология «mundus», которую приводил Беда, цитируя Исидора: мир именовался так «из-за своего совершенного и полного изящества; ведь и у греков он называется «космос» из-за красоты»[433].
Как уже отмечалось, по мысли Беды, в книге мира и в Книгах Заветов, рассказывавших о ней, можно было усматривать более ценные для спасения души тайные смыслы, но при этом не следовало пренебрегать уровнем буквального прочтения. Представляется, что при таком рассмотрении своеобразной чертой взгляда Беды на творения Бога была некая «вещность» и конкретность видения изучавшегося предмета.
На примере толкования англо-саксонского автора к одной из фраз Книги Бытия можно проследить, как Беда показывал согласованность текста Библии и с каким неторопливым вниманием фиксировал детали мироустройства, которые говорили о премудрости Бога, позаботившегося обо всех созданиях, определившего всем свое место. На слова: «И сотворил Бог рыб... и всякую птицу... благословил их Бог, говоря: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте воды в морях, и птицы да размножаются на земле». Беда писал: «То, что сказал, плодитесь и размножайтесь, и наполняйте воды в морях, относится к обоим видам живых тварей, сотворенных из вод, то есть к рыбам и к птицам, потому что как все рыбы не могут жить нигде, кроме воды, так существуют и многие птицы, которые хотя иногда отдыхают на суше, и продолжают там свой род, но кормятся не столько на земле, но в море, и в море же охотнее находят себе место, чем на земле. То же, что прибавил и птицы да размножаются на земле, имеет отношение к обоим видам птиц, то есть к тем, которые вкушают пищу из моря, и к тем, кто питается на суше, потому что конечно даже те птицы, которые не могут жить без вод, так что зачастую много времени в году, подобно рыбам, скрываются в водных глубинах, иногда имеют обыкновение выходить на землю, особенно когда производят на свет и вскармливают птенцов»[434].
В комментариях на «Шестоднев» Василия Великого и Амвросия Медиоланского, которые использовал для написания своего сочинения Беда, помимо аллегории также присутствовало буквальное прочтение, но их язык был значительно более поэтичным. В этих сочинениях авторы могли рассказывать о красоте земного мира, подробно говорить об искусности творений — моря, деревьев, животных и т.д., об их переживании человеком, читателем, к которому они обращались[435].
Подобные описания отсутствуют в работах Беды; в них не выражена идея созерцания красоты творений. В исследовательской литературе неоднократно отмечалось, что представление о красоте природы надолго ушло с культурой Римской империи[436]. Мир виделся Беде прекрасным как премудрое и благое устройство вещей, как создание Бога; (характерна, например, такая фраза: «более всего среди других вещей заслуживает восхищения согласованность Океана с движением Луны»). При этом англо-саксонский автор подчеркивал бренность всего сущего[437], невозможность сравнить его с будущим преображенным миром[438]. Земное, телесное существование противопоставлялось небесному, духовному. Помыслы человека, смотрящего на преходящие предметы, должны были перейти на их вечного Устроителя и обратиться к спасению души.
Творение мира, по словам Беды, продолжалось каждый день; шестой век смертных был аналогичен шестому дню Книги Бытия[439]. Своим ученикам Беда не уставал повторять, что Бог постоянно пребывал в мире, управляя им, заботясь о своих созданиях. Ощущение ежечасного присутствия Бога в жизни человека должно было побудить его в ответ устремиться к Нему душой и целиком положиться на Господа.
Представления Беды в области космологии, географии, хронологии характеризуют способность англо-саксонского автора органично соединять идеи, высказанные античными и христианскими писателями, в рамках одной непротиворечивой и целостной картины, дополнять их собственными наблюдениями и соображениями, передавать в сочинениях свое отношение к предметам. Исследование трудов англо-саксонского ученого позволяет понять, как могли выражать себя черты уникального, тем более — индивидуальный голос автора, при ориентации христианского писателя на следование традиции и воспроизведение суждений предшественников. Возможность представления авторского видения существовала даже в случае, когда работа строилась на основе «переноса» цитат, большого заимствования из трудов других писателей. Чужие слова наделялись собственным смыслом, или помещались в иной контекст. Присутствие Беды, его индивидуальный подход прослеживается на уровне выбора того, что нуждалось в записи и объяснении, определения того, какие мысли предшественников должны были быть сохранены, повторены, сообщены другому кругу читателей. Важной индивидуализирующей чертой был и сам способ заимствования, включения в произведение той или иной идеи.
