В приведенных высказываниях Беды можно увидеть дань риторике. Но, думается, что ее использование не меняет основного смысла рассмотренного фрагмента, поскольку он был разделяемым в том кругу христианских авторов и их сочинений, из которых историк мог заимствовать те или иные фигуры речи.
Из сочинения в сочинение средневековые историки повторяли рассуждения, восходившие к античным трудам, о том, что задача пишущего о прошлом — установить истину, повествовать ясно, просто и правдиво, отличая действительно произошедшие вещи от вымысла. Понимание средневековыми историками границ «правды» и «вымысла» было достаточно специфическим, — этой теме посвящено много работ современных исследователей[477]. Изложение «деяний», описание сцен, характеров, речей, мотивов поступков для раннесредневекового историка было важно не столько с точки зрения точной передачи «преходящих» деталей, сколько из перспективы «должного», универсальных, вечных смыслов произошедшего. Поэтому у историка, в конечном счете, ориентированного на истины типического, было существенно более широкое право на изобретение, чем у авторов Нового времени[478].
В предисловии к «Церковной истории» Беда так же заверял читателя в своем намерении следовать истине. «К тому же», — продолжал он, — «я прошу читателя, если он найдет в том, что мы написали что-либо отличное от правды, пусть не пеняет на нас за это, так как мы только пытались записать для наставления потомков то, что собрали из молвы простых людей, что есть истинный закон истории» («vera lex historiae»)[479]. Это предложение привлекало внимание многих исследователей, которые обращались к нему в поисках «методологической установки», «историографического принципа» Беды[480].
В работах авторов XIX — н. XX в. эти слова часто интерпретировались как стремление англо-саксонского историка к достоверности и непредвзятости. Действительно, в предисловии понятие «истории» связано с «истинностью» и «достоверностью» — благодаря многочисленным ссылкам Беды на надежность его источников и правдивость свидетелей. Однако было бы ошибочным понимать это высказывание буквально, усматривая в нем намерение воспроизводить молву. Эти слова были позаимствованы Бедой у Иеронима, из его предисловия к переводу «Хроники» Евсевия Кесарийского (необходимо рассказывать о прошлом, «выражая мнение простого народа, что есть истинный закон истории»)[481]. Р. Рэй обращал внимание на то, что Беда следовал историографической традиции, восходившей к священной истории (истории евангелистов), находя подтверждение этому тезису в его библейских комментариях. Беда, в соответствии с наставлениями Августина в сочинении «De consensus evangelistarum», заботился в первую очередь о сути вещей (res). Эта установка предполагала не рассказ о том, что произошло буквально, а предложение читателям «поучительной формы действительных событий»[482], — что и было «законом» исторического повествования. В таком нарративе духовный смысл («благо») по значимости превосходил детали.
Ссылка на «простых людей» также не предполагала простого пересказа того, что доносила «молва». Но преимущественное внимание к «сути» требовало осторожного обращения с устоявшимися распространенными представлениями о событиях прошлого. «Если бы детали были исправлены ради них самих, и стали бы, таким образом, непривычными аудитории,... нарратив мог бы утратить свое правдоподобие и сделаться риторически неэффективным»[483].
Несмотря на то, что точность интересовала Беду не ради нее самой, это не умаляет достоинств его исторического повествования. В предисловии к «Церковной истории» Беда, заверяя короля в своем стремлении к достоверности, ссылался на тех людей, кто передал ему сведения для этого сочинения: «чтобы избавить тебя, или других слушателей, или читателей этой истории от поводов усомниться в том, что я написал, я позаботился кратко изложить, от кого я большей частью это узнал»[484]. Длинный перечень содержал имена «достопочтенных мужей», священников, епископов и аббатов монастырей из Кента, Уэссекса, Мерсии, королевства Восточных англов, с указанием характера предоставленных ими в записях или изустно сведений о «церковных деяниях». Беда ссылался на «писания предшественников», рассказы «многочисленных очевидцев» событий. Одним из главных своих «корреспондентов» Беда называл аббата Альбина «ученейшего мужа, которого обучили в Кентской церкви блаженной памяти архиепископ Теодор и аббат Адриан, также почтеннейшие и ученейшие мужи. Он заботливо собрал все, что сохранилось в записях или в древней традиции о деяниях учеников папы Григория в Кентской провинции и в соседних землях»[485]. В распоряжении Беды также имелись некоторые документы по истории церкви. Священник Лондонской церкви Нотхельм (в 735–739 г. архиепископ Кентербери) совершил путешествие в Рим. Там в архивах он скопировал послания римских пап Григория I и Бонифация V правителям и миссионерам в Британию, и передал их Беде. Большая часть этих текстов была включена в главы «Церковной истории».
Цель «рассказывать о добре добрых людей» требовала соответствующего отбора материала и его организации. Они производились согласно с тем, что Беда понимал под «правдой» исторического сочинения. Почему тот или иной факт расценивался как значимый для повествования? Что и по каким причинам не оказалось на страницах «Церковной истории народа англов»?
В «Церковную историю» был помещен ряд материалов, написанных другими авторами. По словам Беды, он включал в нее тексты, которые могли принести «пользу для читателей», однако к таковым относились далеко не все письменные источники, которые были в его распоряжении[486]. Так, например, в это произведение попали главы из «Книги о св. местах» Адамнана, письмо аббата Кеолфрида королю пиктов с доказательством верной даты исчисления Пасхи, постановления церковного собора в Хертфорде с правилами, регулировавшими жизнь англо-саксонской церкви, — то есть документы и свидетельства, имевшие большую практическую значимость для обучения и наставления клириков. Среди них важную роль играли послания римских пап в Британию, которые вставлялись в главы полностью, без сокращений. Первоначально, когда Беда еще не располагал копиями писем Григория I, он включил в одну из глав «Церковной истории» текст «Книги ответов» папы Августину[487]. В подлинности этого сочинения иногда сомневались даже деятели англосаксонской церкви[488]; «ответы» изобиловали грамматическими ошибками. Все это не помешало Беде привести «Книгу» полностью, без исправлений и оставить ее в «Церковной истории», после того, как Нотхельм привез в Ярроу более достоверные документы. «Книга ответов», как и все письма Григория I, Бонифация V, Гонория I, имела в глазах англо-саксонского автора не только историческую, но и символическую ценность. В ней содержались собственные — по мнению Беды — слова «апостола Британии», свидетельство его заботы о «народе англов». Поэтому Беда не пожелал искажать этот текст правкой.
Одним из критериев отбора сведений для «Церковной истории» была их пригодность и полезность для того, чтобы преподать моральный урок читателям. Действительно, «доброго» в тексте несравнимо больше, чем нечестивого. Явный контраст с этим сочинением представляет «История франков» Григория Турского. На фоне бесконечной череды насилия и неправедных дел, изображенной в этом сочинении, «Церковная история» выглядит как «житие» англов. Трудно предположить, что причина крылась в несхожих нравах и обычаях двух германских народов. Скорее разница заключалась в способах их представления, в том, как понимали свои задачи два историка.
