Нижние воды были собраны в единый массив — море, отделившееся от земли. На четвертый день, как считал Беда, из света первого дня на небе были сотворены светила, «на пятый день — морские рыбы и птицы; на шестой — все прочие земные животные и человек, плоть которого была создана из земли, а душа из ничего»[335].
Следуя «Естественной истории» Беда писал, что вселенная (universitas) имела форму «абсолютного шара»[336]. Она включала небо и землю, причем последняя неподвижно висела «в середине и в самом низу мира», а вся вселенная вращалась вокруг нее с большой скоростью[337]. Представление о центре как о низе и периферии как верхе восходило к аристотелевской космологии[338]. В целом идеи, высказанные Бедой, совпадали с тем, что писал о вселенной Плиний. Для него также космос был Божественным по происхождению, вечным (в интерпретации Беды — вечным в Божественном плане), шарообразным[339].
Англо-саксонский автор полгал, что сама земля имела форму шара, а не плоского круга. Хотя эта идея разделялась в греческой и римской философии, в христианском мире ей противоречили утверждения Библии о земле как о диске, или о прямоугольнике, повторявшем вместе с небесами очертания шатра[340]. У исследователей нет единого мнения о том, какую трактовку этого вопроса предпочитал Августин или Исидор Севильский: авторам скорее было свойственно уклоняться от определенного суждения. Чаще в их работах затрагивалась тема местоположения земли, но и здесь, прежде всего, перечислялись очевидные противоречия.
Высказывания Исидора на этот счет достаточно характерны для раннесредневековых писателей: «Однакоже, поддерживается ли она густотой воздуха, либо висит на воде (ибо написано: «Утвердил землю на водах»)? или каким образом мягкий воздух способен выдержать такую земную тяжесть? или если на водах плавает столь огромный вес, как он не потонет и почему сохраняет равновесие и не переворачивается на другую сторону?»[341].
Беда, в свою очередь, писал "о том, что земля подобна шару»[342] и аргументировал эту точку зрения. Свои доказательства он заимствовал у Плиния[343]: именно из-за этой формы жители северного и южного полушарий всегда видели разные созвездия; «наши созвездия не видны другим — мешает земной шар. Троглодит[344] и сосед его Египтянин никогда не видят Семизвездия, зато Италия не знает Канопа»[345]. Это положение подтверждалось также изменением протяженности дня в разных частях земли.
Авторитет Беды в христианской интеллектуальной культуре был весьма велик; трактат «О Природе вещей» сохранился в более чем в ста тридцати манускриптах, эту работу читали и в Британии, и на континенте. После Беды идея о шарообразности земли редко оспаривалась в христианской литературе[346].
Большое значение для системы рассуждений англо-саксонского автора имело знакомство с аристотелевской теорией о положении элементов. Примерное изложение этого учения содержалось в трудах Августина, логике этой же теории следовал Плиний[347]. В работах Беды говорилось, что все в мире состояло из четырех элементов, которые были расположены в зависимости от их тяжести. Стремление элементов занять свое место порождало движение. Так, огонь, как самый легкий элемент, устремлялся вверх; из него состояло верхнее, огненное небо, им же светили звезды. Ниже находились воздух, вода и, наконец, земля. Ее устойчивость, согласно Беде, происходила от той же причины; самому тяжелому элементу «земля» было отведено свое, присущее только ей место в мироздании[348]. Хотя Августин достаточно подробно описывал «поведение» каждого элемента, но англо-саксонский монах «говорил» словами Плиния, цитируя «Естественную историю»: «место огню есть только в огне, водам только в воде, дух помещен лишь в самом себе». Беда добавлял, что земля таким же образом могла пребывать только в себе и висела, не опираясь ни на что, и «ее облачение, подобно паллию, — бездна»[349].
Эта мысль не совпадала с текстом псалма: «утвердил землю на водах»[350], но Беда разрешал это противоречие, указывая на взаимную связанность и необходимость элементов. Сухая земля рассыпалась бы, если бы ее не соединяли воды, пронизывая землю изнутри и опоясывая «снаружи, сверху, снизу, охватывая ее потоками, как оковами, и вырываясь иногда наружу даже на вершинах высочайших гор»[351].
Вода, в соответствии с Писанием[352], находилась и над твердью, над «нашим небом... которое, ...основано посреди вод»[353]. Средневековые христианские авторы по-разному объясняли ее состояние и назначение. По логике одних, воды предназначались для нового потопа. Другие были склонны считать библейскую фразу аллегорией, понимать под ними ангелов[354]. Блаженный Августин ссылался на распространенную в его время точку зрения, что существование вод подтверждало медленное вращение самой высокой планеты — Сатурна: «потому она и медленна, что ближе других расположена к холодным водам»[355].
Возникал и такой вопрос: если небо вращалось вокруг земли, почему на нем удерживалось столько жидкости? В качестве одной из гипотез, Исидор Севильский говорил о том, что она могла проливаться на землю в виде дождей[356]. В другом месте у него же, со ссылкой на Амвросия, шла речь о том, что Творец мог сделать воды подобными льду[357]. К этой теории присоединялся и Беда. По его разумению, над твердью находились воды в кристаллическом состоянии[358], и они были необходимы для того, чтобы охлаждать светила, состоящие из огня и раскаляющиеся от вращения: «огненную природу этого неба Бог смягчил оледеневшими водами, чтобы оно не воспламенило нижележащие элементы»[359].
Беда различал нижнее и верхнее небеса. Первое, телесное, удаленное от любого места земли на одинаковое расстояние, ежедневно обращалось с огромной скоростью; вместе с «прикрепленными» звездами мир двигался в левую сторону. По утверждению античных писателей, которых Беда избегал называть и именовал обобщенно «мудрецами», небесный свод обрушился бы от этого движения, если бы навстречу ему, направо, не вращались бы «блуждающие» звезды[360]. Верхнее, духовное небо было отделено от телесного особой границей и водами и являлось местопребыванием ангельских сил. Ангелы, как писал Беда, нисходя к людям, «облекаются в эфирные тела, так что даже пищу могут вкушать подобно человеку, а возвращаясь назад, сбрасывают их»[361]. Падшие духи, низвергнутые с высоты, обречены «мучаться ожиданием Судного Дня» в воздухе, где «летают птицы и облака»; являясь человеку они «одевают воздушные тела, соответствующие достоинству каждого»[362]. Граница между воздухом и эфиром проходила по орбите Луны; «говорят, что недалеко отсюда находится вершина Олимпа»[363].
