Старый король изнемогал под бременем лет и под игом триумвирата, состоящего из г-жи де Ментенон, Лувуа и иезуита Лашеза, королевского духовника.

Ни одна ещё эпоха не представляла такой обветшалости. Жестокость и нелепость восставали против разума и гуманности. Это была эпоха богословских споров, угроз, покупных обращений, насилий (словом dragonnades обозначались собственно преследования протестантов при Людовике XIV). Отмена Нантского эдикта была безумным поступком, разорившим торговлю и промышленность государства, изгнав из него деятельное, способное и трудолюбивое население. Вся мудрость Кольбера не могла предохранить Францию от этой гибельной меры и избавить старость Людовика XIV от этого вечного пятна. Пагубные последствия, которые имела отмена Нантского эдикта, распространились и до нас: в прошлом году в Берлине на выставке произведений прусской промышленности мы были неприятно удивлены, читая несколько французских фамилий, принадлежащих потомкам лиц, изгнанных из Франции.

Распущенность регентства прекратила на время религиозные споры; при Людовике XV и его преемнике религиозный фанатизм проявился в деле Каласа; епископы пытались снова возродить гонения на кальвинистов; снова пробуждалась нетерпимость и во имя религии убивала сына, попытавшегося спасти отца. Фабр, геройский образец преданности и сыновней любви, был сослан на каторгу в награду за свою добродетель; молодой дворянин, рыцарь де ля Барр, обвинённый в непочитании Пресвятой Богородицы, был колесован.

Между тем честные диспуты просвещали умы и приближалось время, когда церковь, низвергнутая в пропасть, ею самой вырытую, увидит в одно и то же время падение веры и святыни.

Учение Лютера было слишком строго и просто, оно требовало слишком много добродетелей, а главное, бескорыстия, чтобы нравиться изнеженным, развратным, гордым и корыстолюбивым итальянцам; оно было слишком прямодушно, слишком чисто для римской хитрости и коварства и потому не водворилось в Италии. К тому же эта страна слишком много выигрывала от своей приверженности римско-католическому вероисповеданию, чтобы охотно отказаться от него. Мы видим, как эти итальянские племена плясали вокруг костра Савонаролы с криками: «Да здравствует папа Борджиа!» Макиавели, хорошо изучивший свою страну, писал в 1551 году:

«Мы видим, что, чем ближе народы стоят к Риму, центру христианства, тем более утрачивают они набожность, и это есть самое верное предзнаменование скорого падения христианства. Соблазнительные поступки и преступления римского двора были причиной тому, что Италия окончательно утратила все принципы набожности и религиозные верования... Так что мы, итальянцы, обязаны Церкви и священникам тем, что сделались злодеями и беззаконниками».

Различные дележи Польши, возникшие в 1772—93—95 гг. по поводу религиозных несогласий, приписывают католическому фанатизму, поддерживаемому иезуитами, которые немало способствовали политической смерти Польши.

Русская церковь находилась в то время в зависимости от константинопольского патриарха, так же как католические народы зависели от папы.

В конце XVI столетия русская церковь была так же независима, как российская империя; патриархи посвящались в ней русскими епископами, а не главой греческой церкви, русский патриарх занял в нём после иерусалимского первое место и сделался единственным свободным патриархом, патриархи же константинопольский, антиохийский, аквильский и александрийский были подвластны туркам.

Во время пребывания Петра Великого в Париже ему предложено было соединение церквей русской с латинской, но этому не дано было осуществиться. Пётр Великий не испытывал никакого почтения к папе; он сделал даже самого первосвященника главным действующим лицом шуточного празднества.

Царь, уже много лет насмехавшийся в своих пирушках над главой русской церкви, вздумал в 1718 году осмеять и папу.

Он произвёл в папы «всешутейного патриарха» Зотова, бывшего своего учителя чистописания. Папа Зотов был с большими церемониями возведён на престол пьяными шутами, и вслед за тем четыре заики приветствовали его речью; новый папа учредил кардиналов и стал во главе их. Русские с радостью видели первосвященника, униженного в играх своего государя, но эти увеселения раздражили католические дворы и преимущественно венский.

При Петре Великом в России было мало католиков, но после него число их значительно увеличилось.

Иезуиты хотели было строить свои дома в его государстве. Но царь изгнал их апрельским указом 1718 года. Пий VII в начале нынешнего столетия снова внедрил иезуитов в России. Из всех стран Россия всего менее вмешивалась в религиозные споры; она волновалась, но никогда не обагрялась кровью; впрочем, рассказывают, что царь неизвестно с какой целью ездил в Рим для свидания с папой. Наше мнение таково, что простоватые москвичи должны опасаться папской хитрости. Реформация проникла в Испанию, но Филипп II поклялся истребить протестантов. В Валладолиде сожжено было сорок человек на медленном огне, заподозренных в ереси. Король спокойно смотрел на это ужасное зрелище; он засадил также в тюрьму инквизиции Карранта, архиепископа Толедского, и Константина Понса, бывшего проповедника Карла V, оба были заподозрены в ереси. По смерти Понса и Карранта были сожжены их изображения. Благодаря этому двойному оплоту костров и палачей, Испании удалось оттолкнуть Реформацию, но всё-таки она не была в безопасности от её влияния. Основание Соединённых провинций и потери, понесённые в столкновении с английским флотом в Ла-Манше в 1588 году, ослабили её морское могущество. «Непобедимая армада», великолепный флот Испании был наполовину уничтожен.

Потеря Португалии увеличила несчастья Филиппа II; это уменьшение богатства было справедливым наказанием за все его жестокости.

Инквизиция, возбуждающая общее негодование и теснимая Реформацией, принуждена была наконец отступить, облагодетельствовав тем страну.

После этого поверхностного взгляда, брошенного на Европу XVI столетия под влиянием Реформации, обратимся к настоящему положению её, с точки зрения сношений Рима с христианством.

В Германии водворился протестантизм; в Вене, где иезуиты сохранили свои учреждения и свою власть, католичество находится в постоянных интригах с протестантизмом.

Рим и его агенты ещё не отказались от своих притязаний на Германию, коварство их тайных замыслов обнаруживается в постоянном сопротивлении сближению протестантов с католиками. В настоящее время в Германии быстро развивается новый раскол, возбуждающий в католиках несравненно более опасений, нежели в протестантах. Новое учение, несмотря на свою крайность, есть уже воззвание к свободе, встревожившее царей и поколебавшее папский престол. Рим просил содействия католических государей для уничтожения раскола; папа со своей стороны лично и через своих сообщников униженно просил еретическую Пруссию искоренить новую ересь.

Берлинский государственный совет, гордый своей недавно приобретённой властью над Германией, отвечал, что причиной всему злу было упорство, с которым папа отказывал в разрешении гражданского брака, требуемого всей страной.

Германия не забыла, как настойчиво Рим поддерживал политическое и религиозное сопротивление. Вся Германия была проникнута тайным стремлением к национальной свободе. Власть, владычествовавшая над её разделённой на части территорией, раздражала её. Этим стремлением к свободе объясняются все волнения таможенного союза и новохристианства Ронга и де Черки. Кровавая стычка Лейпцига доказывает, что католические князья всех более способны ограничить свободу в религии, так как опасаются всего, что может ограничить их господство над умами. Рим поддерживает эти смуты, питая безумные надежды и закрывая глаза перед очевидностью вековых фактов. Раскол делает в Германии быстрые успехи и разрывает связь её с католичеством.

Предполагают, что посещение Рима российским императором имело целью принятие мер для прекращения этого религиозного восстания, очень волнующего Рим. Экзальтация и мистицизм германских идей не ограничиваются Европой и пределами страны, они распространяются по всему Северу, порождают всюду стремления к политической свободе.