Существует ещё несколько тайных камергеров, тоже в лиловых сутанах, но без мантии, между ними есть и секретный казначей, заведующий расходами на благодеяния и удовольствия святого отца. Говорят, что цифра последних превышает все остальные. Тайному камергеру поручены бриллианты, священная утварь и драгоценности. Придворный врач носит также титул тайного камергера. Подарки, которые делаются в торжественных случаях некоторым из них, не получающим жалованья, часто превышают двойные оклады прочих.

Число лиц, состоящих под различными названиями на службе при собственной особе папы, простирается по крайней мере до ста восьмидесяти. Все эти должности носят какой-то мистически-таинственный характер.

При тайных камергерах и капелланах состоят тайные полотёры, лакеи и повара.

Разнообразие должностей доведено до комизма: наряду с монсеньорами государственных секретариатов стоят — духовник папы с особенным окладом, проповедник его святейшества и всевозможные чернорабочие, денщики, птичники и скотники.

При виде такой многочисленной дворни невольно рождается вопрос: каким это образом случилось, что у прямого наследника Христова смирения и апостольской простоты больше придворных, служащих и лакеев, чем при любом из роскошнейших царских дворов?

Но эти мириады слуг исчезают перед бесчисленным количеством общественных чиновников; не перечисляя всех, мы взглянем только на канцелярию церковных доходов. Тут существуют управляющий, его помощник, правитель дел, ревизоры, регистраторы, счётчики, сто секретарей и более тысячи прочих чиновников. Приказы этой канцелярии, прежде чем выйти в окончательной форме, проходят более чем через тысячу рук и перебывают по крайней мере в пятнадцати столах.

Каковы же должны быть расходы на такой громадный личный состав? И с каждой должностью ещё соединяются посторонние доходы, которые часто превышают жалованье.

Поэтому можно составить себе понятие, какие громадные суммы поглощаются этими канцеляриями, в которых епископства и богатые приходы даются лишь тем, кто может заплатить все эти бесчисленные взятки и подати.

Всё, что мы говорим, это прошедшее Рима, о котором горько сожалеют и сетуют; каково же настоящее и что станется в будущем?

Доходы этой канцелярии и секретариата указов идут прямо в личное распоряжение святого отца и позволяют ему в государственном бюджете ставить лишь скромную цифру на свои расходы.

Таким образом, кроме тайного штата при папе, у него есть и секретные доходы.

Всё вышесказанное поражает следующим выводом: при римском дворе, как и в старых, покинутых, полуразрушенных и опустевших дворцах, прислуга живёт не законным жалованьем, а вымогательствами и подачками. Как разыгрывается скупость и жадность около папского трона во всех, начиная от высших сановников до мелкой прислуги, от кардиналов до простых ризничих!

Гордость и скупость возбуждают неумолимую вражду и страшное соперничество.

Этикет и местничество вызывают постоянные споры; самые серьёзные советники папы должны часто разрешать эти недоразумения.

Вот иерархический порядок прелатуры: римский губернатор стоит выше всех придворных прелатов, так как следует тотчас после кардиналов; за ним идут прокурор апостольской палаты и казначей, за ними почётные патриархи Константинополя, Александрии, Антиохии и Иерусалима. Если аквиленский и венецианский патриархи присутствуют, они идут вслед за этими четырьмя старшими. Затем следуют архиепископы, по времени их назначения, епископы также по старшинству епископств, пристава палаты, прокуроры и, наконец, остальные должностные лица и звания.

Почти всюду это пустое чванство исчезло с развитием общественной мысли. Только Рим до сих пор сохранил все остатки своего дряхлого тщеславия.

Однако римский двор, по-видимому, столь чуждый просвещения и цивилизации, имеет в своей среде много личностей, выдающихся своим умом, образованием, изящностью и утончённостью манер и языка.

Кардинал Фердинанд был из этого числа; ему нравилось руководить Ноемией в этом придворном лабиринте, и часто в его объяснениях и указаниях слышалась остроумная ирония.

Ноемия испытывала живейшее удивление, видя разницу между частным человеком и общественным деятелем.

Сколько раз там, где она ожидала встретить покорную веру, она находила лишь насмешливый скептицизм и равнодушие. На интимных вечерах синьоры Нальди выказывались особенно эти противоречия. Священник, ханживший целый день, вечером философствовал, и это случалось так часто, что, казалось, никого более не удивляло. Тогда Ноемия поняла, как могли лживые примеры и советы свыше приучить к лицемерию целый народ; она увидела под кажущимся суровым великолепием Рима его беспорядки, пороки и разлад, но она должна была согласиться, что нигде придворные не были ловчее и хитрее.

Римский двор казался ей великолепной школой коварства, дипломатии, политики и всевозможных хитросплетений, тут могли действительно образоваться искусные деятели. Она поняла также и всю истину слов одного знаменитого путешественника: «Я возвращаюсь из Рима, я видел его достоинства и недостатки».

Этими быстрыми разъяснениями Ноемия была обязана услужливости кардинала Фердинанда, который охотно поддавался всем её прихотям; в разговорах о римском дворе она заметила, что её собеседник, будто бы для того, чтобы избежать слишком серьёзных подробностей, вёл себя чрезвычайно осторожно и сдержанно, предоставляя, однако, отгадывать то, о чём умалчивал.

Посетив папский дворец, молодая еврейка вышла из Ватикана с убеждением, что лишь там она могла найти разгадку трёх тайн, которые занимали все её мысли. При римском дворе должна была она узнать: какие опасности угрожали Паоло? Чего должны были бояться её отец и её братья во Израиле? Какие засады её окружали?

Утомлённая этими тайнами, которые, известные другим, для неё оставались необъяснимыми, она решила во что бы то ни стало выбраться из этого мрака.

Молодой кардинал не был настолько откровенным, чтобы удовлетворять её любопытство; он по врождённой язвительности иногда болтал с ней о римском дворе, но каждый раз как Ноемия предлагала ему некоторые вопросы, её интересующие, они всегда оставались без ответа. Она не удивлялась этой скрытности, потому что знала, какой тайной была окружена вся частная жизнь пап.

Синьора Нальди и монсеньор Памфилио имели большие связи при папском дворе. Ближайший камерарий святого отца был им обязан своим возвышением и поэтому вполне предан. Благодаря ему монсеньор, зная все мельчайшие происшествия, сохранял своё влияние на римское общество, которое было тем действеннее, что не было очевидно.

Ноемия проникла этим подпольным путём в самые сокровенные тайны дворца и сама успела исследовать всё, что ей необходимо было знать.

Папа любил семейство камерария; еврейка вошла в доверие женщин, имевших доступ к святому отцу, и из их откровенных бесед сделала многочисленные и достоверные открытия.

С тех пор как под влиянием политических страстей и интриг избрание пап потеряло всякое религиозное значение, для того чтобы достичь первосвященства, нужно было обладать большим терпением и ловкостью, которые иезуит Мэнбур так наивно назвал итальянским словом ingаnnо — что значит хитрость, обман, злоумышленность, подлог и лукавство.

Старость первое условие для папства; его достигают лишь опытностью, искусной политикой и коварством, и эти качества поэтому всегда преобладают в характере и поведении почти всех пап.

Чтобы достичь главенства в Церкви, необходимо осудить себя в продолжение всей своей карьеры на полнейшую подчинённость. Лишь льстя и служа страстям всех, от кого зависишь, можно достичь своей цели; зато добившись этого недосягаемого могущества, новый первосвященник старается всегда непомерным высокомерием и тщеславием отплатить за все унижения, на которые он пускался, только бы взобраться на эту высоту. Те, кто родится с правом на царство, с юных лет привыкают к мысли о владычестве; нрав их не должен смиряться, чтобы достичь этих прав, и потому они могут пользоваться ими без излишества.