Четыре другие фамилии стремятся стать наряду с вышеописанными. Гаэтани, происходящие от Бонифация VIII, даровавшего красное одеяние кардиналам, которые ещё раньше получили от Иннокентия IV красную шляпу; Цезарини, ведущие свой род с XII столетия; Сфорца, прославившиеся в военной истории Италии, и Цези, существующие с XIII столетия. Альтемпы происходят из Германии; Франгипани, Маттри, Каффарелли, Ланти, Мати обязаны своим богатством Альдобрандини; один из французских маршалов происходил из фамилии Строцци из Флоренции; Сальвиати также принадлежат к флорентийской аристократии.

В Риме по метрическим книгам Капитолия дворянство делится на три класса.

В Риме живут также многие дворянские фамилии различных итальянских городов — из Болоньи, Урбино, Феррары, Равенны, Пармы, Неаполя, Соенны и Генуи, но более всего из Флоренции.

Разбогатевших также вносят в метрические книги Капитолия, потому что от богатства недалеко до дворянства.

Существуют также дома под названием: «Дома, возвысившиеся посредством банка». Перечень их, конечно, заключается именем банкира Торлониа, купившего себе дворянство на чистые денежки. Между прелатами много младших сыновей итальянских семейств, главы которых не живут в Риме.

Нет ничего труднее примирить эти многочисленные претензии на первенство, ещё ни одному папе не удалось сделать это.

Римское дворянство теперь далеко не то, чем было прежде; покорное Церкви, вне которой оно не имело бы никакого влияния, оно или покоряется духовенству, или устраивает заговоры против него.

Высшее римское духовенство и в особенности члены священной коллегии, благодаря папству, потворствующему их роскоши, ещё могут прикрываться ею, но римское дворянство, одинокое и покинутое на развалинах своего павшего могущества, представляет жалкое, постыдное зрелище. Этот резкий контраст между прошлым и настоящим Рима составляет его наибольшее унижение. События первых лет XVIII века завершили начатое прогрессом и философией. Наполеон примкнул к своему триумфальному шествию папу, кардиналов и принцев. Боргезе искали его союза и согласились быть его сотрудниками.

Римское дворянство ещё не оправилось от страшных потрясений, поколебавших папский трон.

Между тем нигде, даже среди надменной британской аристократии, не встретить подобного высокомерия, как у этого павшего, униженного римского дворянства.

Подобно благородным гидальго, доведённым до нищенства, римские дворяне за немногим исключением драпируются пурпуровым рубищем, оставаясь гордыми в своих лохмотьях.

Некоторые влачат скорее, нежели носят благородное имя предков, приходящееся им не по силам, другие, отбросив стыд, надевают ливрею. При дворе требуется множество дворян на службу святому отцу для потворства дерзкой роскоши богатых прелатов и кардиналов; на церемониях они нужны, чтобы нести длинные шлейфы, открывать и замыкать шествие; они нужны в капеллах и залах Ватикана, в церквах и дворцах; перистили, лестницы, подъезды и прихожие должны быть переполнены дворянами в разноцветных одеждах. Церемониалы, процессии и кавалькады не могут обойтись без этих благородных лакеев; их суют повсюду; всё мелкое дворянство идёт на эту службу. Титулы, которыми прикрывают эти бедняки своё падение, ещё более унижают их.

В Риме около богатых выскочек и расточительных иностранцев увивается целая толпа благородных паразитов, льстящих им и потакающих всем их слабостям, чтобы поживиться на их счёт. Любезность этих просителей безгранична и поддаётся всевозможным причудам; их вежливость, усердие и услужливость доходят до смешного, и преданность их выражается необузданными порывами; отделаться от их коварного, льстивого преследования чрезвычайно трудно. Тем, кого они хотят поднадуть, они расточают всевозможные титулы, начиная с signoria до eccelenza, бесчисленное множество поклонов и объятий. Это тип Сбригани, принимающего господина Пурсоньяка. Римские искатели приключений отличаются туалетом: они рядятся в некогда белое бельё, мятые пожелтевшие кружева и жабо и украшают себя фальшивыми бриллиантами. Они часто говорят о своих благородных предках, о высоких должностях, которые они занимали, и об их услугах государству. Что касается до них лично, то несчастья и людская злоба якобы лишили их достояния, соответствующего их имени. Богатый или бедный, возвеличенный или ничтожный — римский дворянин всегда остаётся тщеславным вралём, интриганом и хвастуном.

Он любит все внешние знаки отличия, бросающиеся в глаза; в его петлице всегда красуется ленточка, будь это хоть орден Золотой Шпоры, который многие охотно покупают, потому что цветом он похож на орден Почётного легиона.

Глядя на смешные претензии римского дворянства в вопросах древности и первенства, невольно спрашиваешь себя: не будет ли это вечное, наследственное дворянство явным противоречием папской власти, получаемой по избранию и временно? Каким образом святой престол будет даровать привилегии, которыми не может располагать в пользу тех, кто на нём восседает?

Как может папа давать то, чего сам не имеет?

Нет двора, где бы так быстро составлялось и исчезало состояние. Судьба придворных зависит от владыки, не имеющего ни прошедшего, ни будущего. В Риме, как на Востоке, подданный может быть из ничтожности вознесён на высшую ступень, точно так же как любимец может быть низвергнут с высоты своего величия.

Сами папы, в особенности избранные из религиозных орденов, бывают низкого происхождения. Сикст V был сыном садовника; имени действующего папы нет ни в одной родословной. Как позволяют себе роды, гордящиеся своим древним происхождением, подчиняться таким малоизвестным по рождению лицам!

Дворянство может прочно существовать лишь в государстве с наследственной властью; иначе оно — следствие без причины.

Дворяне не могли спасти Польши и Венеции, потому что это были избирательное королевство и республика; патриции не имели в почве корней; здесь надо искать также причину упадка римской знати. Заметьте, что новая римская знать пала, как падает здание, основанное на плохом фундаменте. Ничто не трогало это дворянство, — оно распалось от ветхости. Сравните это положение с ходом вещей во Франции, где ни идеи, ни акты не могли вырвать с корнем живучий аристократизм. Взгляните на Англию — как гордо поднимается там деспотическая аристократия после всех невзгод, перенесённых ею. В этих двух странах сама королевская власть падала несколько раз, но дворянство со своими привилегиями устояло против всех бурь; во Франции, лишённое всего, что составляло его силу, оно существует на развалинах, в Риме же оно погребено под обломками своего величия. Потому что в Риме дворянство было ненужной роскошью, принадлежностью политических и религиозных церемоний, процессий и кавалькад.

Казалось, само Провидение способствовало Ноемии в изучении древнего колосса; она писала Бен-Иакову, что сперва открыла его глиняные ноги, а теперь убедилась, что внутри его порча и пустота. Молодая еврейка получила от отца новые приказания, подтверждавшие её намерения.

Самые богатые и влиятельные израильтяне боялись Рима и в особенности папского двора; этот страх, которого они никак не могли преодолеть, существовал со времён невежества и жестокости, когда Рим преследовал сынов Израиля, чтобы обогатиться за их счёт. Следовательно, ради блага народа Божьего необходимо было рассеять этот искусно эксплуатируемый страх. Невидимые агенты успели уже посеять семена раздора между сыновьями Авраама, Исаака и Иакова; своими коварными, вкрадчивыми речами они сумели привлечь на свою сторону богатейших банкиров, которые составили договор о займе для Рима. Деньги, добытые этими средствами, должны были пойти на истребление поддержки израильтян в папских провинциях. Необходимо было доказать не только бессилие Рима, но и его несостоятельность, доказать, что он не представляет никаких ручательств в уплате нового долга, который не только не облегчит его положение, но ещё более запутает его.