История старинных соборов переполнена не только интригами, хитростью и вероломством, но преступлениями и ужасными жестокостями. Железо и яд пускаются в ход на каждых выборах; всякий раз при наступлении зловещего времени, когда святой престол оставался незанятым и когда столкновение самолюбия кардиналов наводило ужас на троны и нации, Рим и христианство наполнялись пагубными раздорами, ненавистью и кровопролитием.

Приближаясь к более современной эпохе, мы находим более внешнего спокойствия, но идеи переменились менее, нежели ход вещей; старинные пороки соборов ещё не исторгнуты с корнем. Коварство, лицемерие, интриги, хитрость и продажность продолжают существовать; встречается бесчисленное множество партий, разнообразие которых, кажется, увеличивается при каждом соборе. Так, в 1689 и 1691 гг. действовало шесть главных партий, из которых одна распадалась на две части; вождями главных партий были Франция и Австрия, бывшая представительницей Германской империи и Испании. Из 63 кардиналов только трое не принадлежали ни к какой партии.

В конце XVIII столетия, при выборе Пия VI, встречаются уже только две партии, поглотившие все остальные: партия коронованных лиц и партия вечных ревнителей — прелатов, продавшихся иезуитам, ревность которых была лишь маской лицемерия. Казалось, собор затянулся бы до бесконечности, если бы испанский министр Флорида-Бланка не догадался привлечь на свою сторону любовниц кардиналов, противных партии корон, и заставить прелестнейшие уста Рима изречь волю Святого Духа; золото Франции и Испании расточалось этим королевам собора, а они в свою очередь обещали повлиять на своих поклонников в пользу того кандидата, которого им укажут. Французский кардинал Бернис, которого называли вторым римским папой, узнав, что происходило, заставил римских куртизанок поддержать избрание кардинала Жан-Анж Браски, которого он считал преданным Франции, и по избрании тот принял имя Пия VI. Но Бернис забыл, однако, то, что этот кардинал был одним из самых рьяных ревнителей и приверженцев иезуитов, которые, разумеется, не позаботились напомнить об этом послу наихристианнейшего короля. Наконец, последний собор, действия которого мы здесь описываем, состоял только из двух партий: включительной и исключительной. Первая старалась набрать как можно больше голосов, для того чтобы беспрепятственно руководить выборами, другая стремилась составить такое значительное меньшинство, которое могло бы устранить всякие ей не нравившиеся выборы. Борьба этих двух партий, в которой действуют ревнители, представляет собою лишь подкуп голосов и продажность совести. Короны, то есть Франция, Австрия и Испания, имеют veto над выбором большинства, но каждое государство может пользоваться этим правом только однажды.

Бывали соборы, например при выборе Пия VI, где борьба доходила до скандала и самоуправства; в то время была написана сатира, в которой действующими лицами были избиратели; она носила название «Собор».

Тут Паскен говорит:

— Я учусь боксировать.

— Зачем? — спрашивает Марфорио.

— Потому что хочу быть папой, а это достигается кулачной расправой.

Римское население всегда нетерпеливо ожидает окончания выборов; для самолюбия великих мира сего, которые ждут всяких благ от нового царствования, томительно ожидание; для горожан — это смутное время, исполненное тревоги; полиция, следя лишь за политическими делами, не наблюдает за Римом, опустошаемым убийцами и разбойниками, и большая часть римского народа живёт в это время милостыней или воровством. Бывали случаи, когда соборы вынуждены были принимать крайние меры для предохранения себя от ярости толпы.

Один историк рассказывает, что при наступлении выборов 1491 года в Риме было до пятидесяти тысяч проституток. Улицы и перекрёстки наполнились ворами и убийцами, разбойники грабили дороги, так что кардиналы, прежде нежели съехаться на собор, должны были для ограждения своих роскошных жилищ от грабежа поместить в них солдат, а около дворцов расставить пушки. Как только собор был открыт, все улицы в кварталах, ближайших к Ватикану, были заняты кавалерией и пехотой и все выходы были заложены громадными брёвнами.

Теперь факты изменились, но страсти остались те же, в такой степени ещё испорчены нравы, обычаи и привычки народа, который в продолжение стольких столетий учился только злу у своих наставников.

Однажды пришлось остановить выборы, потому что число убийств, открыто совершавшихся на улицах Рима, возросло до ужасающей цифры: 182 в столь короткое время. Впрочем, грабёж составляет как бы часть церемониала при выборах.

Кардинал Оттобони, один из кандидатов на папство, для ускорения своего избрания вздумал заставить кардинальских прислужников, лакеев и чернорабочих ограбить его келью, но был, однако, настолько предусмотрителен, что припрятал заранее самые драгоценные вещи. Это было как бы предзнаменованием его успеха. Подобные случаи грабежа повторялись при восьми избраниях. По смерти одного папы лакеи Ватикана и родственники усопшего крадут всё его движимое имущество, так что камерлингу приходится обыкновенно внести в опись только жалкие остатки.

Когда доложили донне Олимпии, что собираются грабить келью её кардинала, она отказалась спасти что-либо и воскликнула:

— Чтобы видеть его папой, я готова пожертвовать даже собой.

Собор вовсе не имеет того достоинства, которым стараются окружить его; всякое искушение имеет к нему доступ, для достижения цели употребляются самые подлые, самые низкие средства; существует даже особый язык, имеющий специальные выражения для всех их интриг и проделок.

Это род французского арго, воровского жаргона.

Самые серьёзные историки и самые поверхностные хроникёры, все сходятся на том мнении, что нет в мире места, где бы тайны, притворство, плутовство и подлог царствовали с большим искусством, чем на соборе.

И Рим осмеливается скрывать весь этот мрак, всю эту ложь под личиной света и истины, называя её наитием Святого Духа. Для римских граждан эта неподвижность пагубна. Чем долее продолжается собор, тем яростнее становятся происки, тем сильнее интриги, старающиеся по крайней мере помешать другим, если сами не могут достигнуть цели. Рим с ужасом видел, что со дня смерти Пия VIII прошло уже шестьдесят четыре дня, и всякий спрашивал с беспокойством, когда же придёт конец этому тяжёлому и неопределённому положению.

Во время собора прелаты, религиозные общины, кающиеся и монахи молятся, служат обедни, совершают крестные ходы, моля Бога о даровании им папы, который был бы достойным преемником апостола!

Эти мольбы редко бывали услышаны.

Накануне 2 февраля 1831 года в Риме разнёсся слух, что кардиналы сошлись наконец в выборе папы, назначение которого произойдёт завтра, и все называли кардинала Мора Капеллари, родившегося в Болонье и рукоположенного Львом XII в 1825 году; ему было шестьдесят шесть лет.

Так же как и в день похорон, народ толпился перед Квиринальским дворцом, заречное население по обыкновению было там особенно многочисленно; все повторяли имя нового папы; но когда его объявили с балкона Квиринала, то его приняли без всяких изъявлений радости: в этом выборе, как и в выборе Пия VI, Пия VII, Пия VIII и Льва XII, была видна рука ревнителей, этих орудий иезуитского ордена — бича всего католического мира. Рим видел, что над ним снова будет тяготеть их иго, и отчаялся добиться каких-либо общественных или политических улучшений.

Множество всевозможных курьеров было разослано во все стороны, так же как и после смерти Пия VIII; волнение в городе, множество экипажей и всё монсеньорство, спешившее во дворец, посольства и толпа духовных лиц, собравшихся со всех концов города, возвещали, что скоро приступят к обряду поклонения. Только донна Олимпия и Памфилио радовались; монсеньор, которому грозили общественным мнением, отвечал: «Сегодня мы деньгами создали религию, завтра религией создадим деньги». Но будущее готовило им обоим горькие разочарования.