— Ты рассказывала ей свои секреты?

— Чего? Нет у меня секретов.

— А мои?

Меня начинает утомлять этот разговор.

— Ничего я ей про тебя не рассказывала.

— Тогда откуда она знает обо мне и Гарри?

А вот это уже за гранью.

— Я понятия не имею, Шелт! Даже я ничего не знаю о тебе и Гарри! Я тебя видела с Клером, он-то куда делся? Кажется, ты со мной поделиться не успела, зато обвинить меня в чем-то — это пожалуйста.

Шелти замолкает и смотрит на меня с подозрительным прищуром. Затем ее глаза широко распахиваются, и она смеется.

— Прости, я же тебе и правда не сказала.

— Не сказала чего?

— Что Гарри талантлив не только в поэзии.

— Всё, ни слова больше, — я зажмуриваюсь. — Не хочу знать, что ты вытворяла с моим братом.

Подруга порывисто обнимает меня. Вражда забыта.

— А что насчет тебя? Когда ты уже сблизишься с Фицроем? — в Шелти проснулась ее обычная игривость.

А я почувствовала, что краснею.

— Когда король разрешит.

— Тебе нужно брать дело в свои руки! В конце концов, если ты забеременеешь, не убьет же он мать своего внука!

— Тише, Шелт, — я перехожу на громкий шепот. — Королева может услышать!

— Точно, прости, — шепчет она. — Но подумай всё-таки над тем, что я сказала.

— А ты подумай, как бы самой не забеременеть от Гарри. Он женат! Вот твои родители обрадуются внуку-бастарду, да? Лучше на Клере сосредоточься.

— Клер милый, но с ним не так весело, как с Гарри, — Шелт блаженно улыбается. — И бастарды иногда играют не менее важную роль, чем законные дети, уж тебе ли не знать.

— Всё, пойдём к королеве, — говорю я и отворяю дверь вместо нее.

Из комнат доносится тихий смех. Пахнет целебными травами. Мы находим королеву сидящей у камина, а Пуркуа спит у нее в ногах, свернувшись калачиком. Напротив Анны сидит Марк Смитон — ее любимый лютнист. По мне он довольно ушлый фламандец, но играет и правда божественно.

— Как вы себя чувствуете, Ваше Величество? — я делаю реверанс. — Могу ли я сделать что-нибудь для вас?

Она с некоторой неохотой перевела взгляд с лютниста на меня.

— Милая, присядь, послушай Смитона. Он сегодня превосходит сам себя.

Мы с Шелти садимся. Музыкант ударяет по струнам. В мелодии, которую он играет, переплетаются нежность и страсть. Королева не отводит от него восторженных глаз.

Анна любит людей искусства, а они любят ее. Томас Уайетт все свои лучшие стихи посвятил ей. Еще один женатый поэт, который пренебрегает супругой ради других женщин. Повезло мне, что я замужем за герцогом, а не поэтом.

Когда мелодия заканчивается, Анна тихо хлопает.

— О чем вы сейчас играли? — спрашивает она Смитона.

Он наклоняет голову так, что его темные кудри свисают на бок, и восхищенно смотрит на нее.

— Это история о женщине, — говорит он с очаровательным акцентом, — которую любит один музыкант. Она прекрасна, и он готов отдать ей свою жизнь, но она недоступна для него. Парит так высоко, что не удостоит музыканта и единым презрительным взглядом, который был бы для него как глоток воды для умирающего от жажды.

У Анны загорелись глаза.

— О, какая печальная история.

Она наклоняется вперед и кладет руку на плечо Смитона.

— Прошу, сыграйте что-нибудь еще. И спойте! Ваш талант исцеляет меня и придает сил.

Смитон и заносит руку, чтобы начать новую мелодию, а Анна поворачивает к нам, будто только что вспомнила, что мы здесь.

— Мэри, твой цветущий вид вдохновил меня дать тебе свободу. Не к чему тебе томиться тут со мной. Иди, посмотри лучше на теннисный матч, а не на больную королеву.

Ее недомогание выдают синяки под глазами, но даже они ее красят. Она переводит взгляд на Шелти. Потом снова на меня.

— Я слышала, сегодня играют граф Суррей и герцог Ричмонд, — Анна лукаво улыбается. — Думаю, вам обеим будет интересно на это взглянуть.

Она выделила слово «обеим». Что ж, королева тоже уже в курсе похождений Шелти и моего брата. Я смотрю на подругу и вижу на ее лице то же выражение, которое ощущаю на своем.

Волнение. Ожидание. Азарт.

Королева смеется.

— Идите уже!

Когда дверь за нами закрывается, мы с Шелти переглядываемся. Она ухмыляется. Я улыбаюсь ей в ответ. Мы срываемся с места и наперегонки бежим к лестнице, легонько толкая друг друга, чтобы поскорее попасть на теннисный двор.

Даже те, кто в Уайтхолле впервые, без труда могут найти двор для тенниса. Его запах так и притягивает придворных дам. Запах мужской энергией. Король очень любит в теннис и заражает своим увлечением всех вокруг.

Чтобы пробраться вперед и увидеть игру, нужно хорошенько поработать локтями. Смотровая площадка переполнена зрителями, делающими ставки, и нас окружает смех, шелест юбок и звон монет.

Мы смотрим на самый большой из кортов, где играют король и Генри Норрис. «Славный мистер Норрис», как его называют. Глядя на него, мое дыхание становится прерывистым. Норрис разделся до рубашки, которая прилипает к его спине. Он готовится подавать. Двигается грациозно и стремительно. Смотреть на это — чистое удовольствие.

Я вижу краем глаза, что Шелти тоже ловит каждый жест Норриса, как завороженная.

— Странно, что Мадж здесь нет, — говорю я. — Ей бы понравилось.

— О да, — отвечает Шелти, не глядя на меня. — Ей бы понравилось.

Я оглядываюсь. Шелти не единственная, кто с упоением смотрит на игру, все дамы на площадке буквально околдованы.

Единственная, кто не получает удовольствия, это Джейн Сеймур, одна из фрейлин королевы. Она прячется в углу, за спиной своего брата Томаса. Когда мой взгляд касается их, Томас это замечает и подмигивает мне. Мне становится не по себе от этого.

— Видишь ее? Сеймур? — шепчет Шелти мне прямо в ухо. Она, должно быть, приложила все силы, чтобы оторваться от игры. — Вот уж как бы я не хотела прожить жизнь, так это как она. Скучная, бесцветная, может только подчиняться и служить.

— Пойдем, мы здесь не за этим, — говорю я и, подумав немного, добавляю. — Но Сеймуры и правда та еще семейка.

Я кидаю на большой корт последний взгляд и замечаю деталь, на которую до этого не обращала внимания.

— Шелт.

— Что?

Я наклоняюсь к ней и шепчу:

— Король лысеет.

Она смеется.

— У Вашей Светлости глаз алмаз.

Мы двигаемся дальше и находим Генри и Гарри на последнем, самом маленьком и холодном корте. Здесь людей заметно меньше. Вероятно, мои брат и муж захотели поиграть для себя, а не на публику.

Они сняли свои дублеты и кинули их на перила смотровой площадки. Они еще не видели нас с Шелти, поэтому мы остаемся в тени и наблюдаем.

Генри выше Гарри несмотря на то, что младше. С широкой спиной, крепкими руками. Гарри более жилистый и не такой массивный. Но они оба сильные и быстрые, разгоряченные. Подают друг другу мяч и рычат, словно звери.

Когда Генри опускает ракетку и останавливается, чтобы выгнуть спину, я вижу капли пота на его шее.

— Моя Светлость, вы краснеете, — шепчет Шелти.

Я не смотрю на нее, но уверена, что у нее на щеках румянец еще ярче, чем у меня. И это не от смущения.

Генри поворачивается и видит меня впервые за несколько недель. Смотрит в упор. Странно, но сейчас мне не составляет труда выдержать этот взгляд. Возможно, дело в том, что рядом Шелти? Ее присутствие придает мне уверенности?

Я изо всех сил стараюсь улыбнуться, когда он медленно кланяется мне. Его глаза не отрываются от моего лица. В этот момент Гарри подает мяч, и он прилетает Генри пониже спины. Они смеются и возвращаются в игре.

— Ничто не может остановить их, — говорит Шелти.

Но она не права. С того момента, как они увидели нас, Гарри стал играть в разы хуже. Он бросает взгляд в нашу сторону каждый раз, когда бьет по мячу, и его точность от этого страдает.

— Суррей, — кричит Генри. — Твои мысли где-то в другом месте, а?

— О, дамы, счастливые дамы, — отвечает Гарри и возвращается к делу.

Я смотрю на Генри. Сила, с которой он бьет, благородство движений, импульсивность — всё это выглядит великолепно. Он великолепен. Настоящий принц.