Я почти сформулировала вопрос, когда под одной из башен заметила на земле непонятный комок, на который падает тусклый свет из окна дворцовой башни. То ли мусор, то ли чей-то скомканный плащ.

Мы медленно движемся к комку. Не похоже на мусор и одежду.

— Ты видишь? — спрашиваю я Генри.

— Да… Не могу понять, что это.

Чем ближе мы подходим, тем тревожнее мне становится. По телу ледяной водой разливается тревога. Я чувствую металлический привкус ужаса во рту, когда понимаю, что этот комок целиком состоит из шерсти. А вокруг него лужа крови.

— Это…Нет, нет. Нет!

Мой протяжный визг пронзает зимнюю тишину.

Это Пуркуа. Лежит в крови и разбросанных рядом внутренностях. Больше не собака, теперь — лишь кровавое месиво, за которым не видно вечно удивленной мордочки. Шея свернута, язык вывалился, рыже-белая шерсть слиплась и спуталась в кроваво-красные колтуны.

Меня трясет. Я глотаю ртом воздух, но не могу сделать вдох и начинаю задыхаться.

Генри резко хватает меня за плечи, разворачивает и прижимает мою голову к своей груди. Меня сотрясают рыдания. Его меховая жилетка становится мокрой от моих слез, но он только крепче обнимает меня, гладит по голове и шепчет:

— Не смотри, не смотри. Не смотри.

*

Я не помню, как мы вошли обратно во дворец. Кажется, по пути у меня несколько раз подкашивались ноги и Генри приходилось меня подхватывать, чтобы я не осела на землю.

Не могу понять, как такое могло произойти с королевской собакой. Откуда она свалилась? Она сама? Или… или ее кто-то выкинул?

Генри ведет меня к моим покоям.

— Нужно рассказать… — выдавливаю я сквозь всхлипы. — Нужно рассказать королеве.

— Сначала тебе нужно успокоиться.

— Но Пуркуа там, в одиночестве.

Перед моими глазами снова труп под дворцовыми окнами. Слезы катятся крупными градинами. Эту собаку любил весь двор вне зависимости от того, кто как относится к королеве. По крайней мере, мне так казалось.

— Пуркуа нужно забрать, — шепчу я и умоляюще смотрю на Генри.

— Ладно, — вздыхает он. — Пойдем к Анне.

В том же полубреду я иду до покоев королевы, едва не падая на лестнице. Генри поддерживает меня. У дверей нас встречает Маргарет Уайетт-Ли, и ее глаза округляются, когда она видит мое заплаканное лицо. Должно быть, я уже опухла, как после побоев.

— Ваши Светлости, — она делает реверанс сразу нам обоим. — В чем дело?

Я пытаюсь рассказать об увиденном, но срываюсь на громкий плач. Генри приходится закончить рассказ за меня. И без того длинное лицо Уайетт-Ли вытягивается от ужаса.

— Доложите Анне, — приказывает Генри.

— Боюсь, сейчас не самое подходящее время, — Уайетт-Ли.

— Почему?

— Король недавно посещал ее, они сильно поругались, Ее Величество сейчас в ужасном состоянии…

— Но нужно же забрать собаку, — говорит Генри. — Анна все равно ее хватится.

— Я пошлю вниз людей, — отвечает Маргарет. — А рассказать… Я попробую дождаться удобного момента.

Генри смотрит на меня, будто спрашивая, устроит ли меня такой ответ. Я киваю. Видимо, это большее, что мы можем сделать. Он благодарит Уайетт-Ли и берет меня под руку, чтобы отвести в мои покои, но я задерживаюсь и оборачиваюсь. Хочу спросить у подруги королевы кое-что еще.

— А из-за чего они ругались?

Лицо Уайетт-Ли снова становится бесстрастным. Она молчит и всматривается в меня, словно пытается понять, нужно ли мне отвечать. В итоге она, вероятно, рассудила, что я и так всё узнаю.

— Из-за леди Шелтон, — тихо говорит она.

Удивительно, как трагедии могут влиять на людей. Для кого-то они становятся последней каплей, после которой невозможно наладить связь. Так на моих родителей повлияла смерть Мюриель. Подозреваю, что после этого они больше ни разу не делили друг с другом постель.

А для кого-то это повод проявить свои лучшие качества, как в случае с Генри. Меня тронуло, как он переживал за меня после увиденного. Когда мы рассказали Уайетт-Ли о смерти Пуркуа, он почти донес меня до моих комнат.

— Ее Светлости нездоровится, — строго сказал он прислуге.

Он велел принести воды, чтобы я умылась. И теплого вина, чтобы меня перестало трясти. Убедился, что меня накрыли достаточным количеством покрывал и принесли столько подушек, сколько уместится на кровати. Он не стал ложиться рядом, но придвинул к кровати кресло и гладил меня по волосам, пока я не провалилась в тревожный сон.

Утром его уже не было, он уехал провожать французов. Но следы его присутствия всё еще здесь, и, несмотря на ужас этой ночи, я нахожу в себе силы улыбнуться.

Не помню, чтобы кто-то еще в этом мире так же за меня переживал. Уж точно не мать. Не отец, который редко бывал дома, а когда бывал, хотел видеть своих детей в хорошем настроении. Гарри, конечно, заботился обо мне, как мог, но ему всегда нужно думать в первую очередь о себе.

Мои веки опухли и болят, и я собираюсь провести весь день в постели, чтобы обдумать произошедшее. Но ко мне заходит Маргарет, и я подозреваю, что моя книга в ее руках — лишь предлог, чтобы меня навестить.

У меня мелькает мысль, что, если бы пришла Шелти, я бы ее не пустила.

— Ты слышала о вчерашнем? — спрашиваю я.

Мой голос осип.

— Да, все уже в курсе.

— И королева?

Маргарет кивает. Она печальна. Как бы она не относилась к Анне, но того, что произошло, не пожелаешь и врагу.

— Ей боялись сказать, — говорит она. — Даже Уайетт-Ли боялась к ней подступиться с этим. В итоге несколько фрейлин решили пойти сначала к королю, чтобы он сам ей рассказал.

— Они же ругались.

— Да, но он всё-таки ее муж. Он лучше всех знает, как ее утешить.

Я вспоминаю заботу Генри и снова осторожно улыбаюсь.

— Они помирились? — спрашиваю я.

— Пока непонятно.

Я смотрю на Маргарет. Она сочувственно и тревожно глядит на меня. Мы думаем о Шелти.

— А король был один, когда к нему пришли?

Я отчаянно хочу услышать, что да.

— Нет. Он был с ней.

Губы Маргарет превратились в ровную линию. Ей, как и мне, не нравится то, что делает наша подруга.

— Положу книгу тебе в стол, — говорит Маргарет. — Почитай на досуге, там есть новое послание от Гарри для… нее.

Не могу себе даже представить, что сейчас чувствует брат. Надеюсь, он быстро оправится и найдет себе новое увлечение.

— Мне жаль Гарри, — говорю я. — И Клера. Кажется, он ее правда любит.

— А она играется с ним, — кивает Маргарет, а потом складывает одну ладонь в кулак и ударяет им о другую. — Надо поговорить с ней! Нельзя же так коверкать свою судьбу.

В моей голове звучат слова Анны, которые она сказала у меня на свадьбе. «Каждый волен топтать свою жизнь так, как ему угодно».

— Да, ты права — говорю я, с неохотой поднимаясь с кровати. На мне все еще вчерашний наряд. — Надо найти Шелт.

*

Долго искать не пришлось. Мы находим Шелти в саду, одну среди черных деревьев, с каким-то томиком в руках. Подмороженная трава хрустит под нашими ногами, и Шелти слышит нас, еще когда мы проходим ворота. Она хочет помахать нам рукой, но видит наши лица, и ее ладонь замирает в воздухе.

— О, и вы с осуждением? — разочарованно, но с вызовом говорит она вместо приветствия.

Мы с Маргарет стоим напротив нее. Я понимаю, что еще никогда не злилась нее так сильно, как сейчас.

— Это правда, Шелт? — зачем-то спрашиваю я, хотя всё и так прекрасно знаю.

— А сама как думаешь?

— Он ушел с тобой, а королева чуть не стала причиной международного скандала.

— Я слышала. Но он просто хотел показать мне звезды!

Я смотрю на Шелти с недоумением. Что она несет? Какие звезды?

— Он рассказывал мне о созвездиях, — мечтательно говорит она и указывает на небо, как будто звезды можно разглядеть в полдень.

У меня нет настроения играть в ее игры.

— Сначала вы смотрите на звезды, а потом ты в его постели, пока любимая собака королевы лежит мертвая, в крови.

— Я же не знала! Я только утром узнала! Это же не я сделала! Или меня уже и в этом успели обвинить?