— Мария — принцесса, всегда ею была и будет, — говорит Маргарет, не дожидаясь моего ответа.

Она сказала это так громко и отчетливо, что я прижала палец к губам. Теперь такие слова — измена. Мой крошечный сад вмиг перестал казаться мне надежным убежищем.

— Я понимаю твои чувства, но будь осторожнее, пожалуйста, — говорю я.

Маргарет горько усмехнулась. Кажется, свежий воздух пошел ей на пользу, и она начала приходить в себя.

— Дело даже не в Марии, — говорит она. — Он крутит людьми, словно это перстни на его пальцах. Сегодня захотел, надел этот. Завтра он ему разонравится, и он его закинет в дальний угол, и может больше никогда и не вспомнит.

— Таков мир. Он король, посланный нам Богом.

— Только он собственноручно переписывает законы Божьи, как ему удобно.

— Брось, — говорю я в попытке ее успокоить. — Будто никто из королей раньше не принимал законов, которые им выгодны. Это нормально, что он думает о благополучии династии.

— Последний король, который так сделал, сейчас гниет в безымянной могиле.

Я вздрагиваю. Она имела в виду Ричарда Йорка, который узурпировал трон, объявив своих племянников бастардами. Двух принцев заперли в Тауэре, и они оттуда так никогда и не вышли. Он их жестоко и предательски убил. Родной дядя.

Потом злодей поплатился — кара настигла его как раз в лице дедушки Маргарет, предыдущего короля — Генриха VII. Он разбил Йорка на поле боя, и говорят, что даже вороны побрезговали клевать глазницы узурпатора, настолько им был отвратителен его грех.

Меня пугает, что Маргарет проводит такие параллели.

— Даже если всё так, — говорю я, — это не повод так переживать. Ты все равно ничего не изменишь. А скоро Анна родит сына, и все мы вздохнем с облегчением.

— Как же, — она усмехнулась. — Ты не понимаешь. Он хочет контролировать всё. Он вообразил, что может властвовать над нашими душами! Ему нужен контроль над людьми, над верой, над мыслями. Он… Он сошел с ума!

Я снова пугаюсь, что нас могут услышать.

— Он король, — говорю я.

— Но не Бог.

Я беру Маргарет за руку. Ее до сих пор потряхивет. Мы молчим несколько минут. Затем она поворачивает ко мне и смотрит прямо в глаза.

— Мэри, ты уже один раз помогла мне, могу ли я снова обратиться к тебе за помощью?

— Конечно можешь, — улыбаюсь я.

— Одолжишь мне ненадолго свою книгу?

Книга. Шелти написала в ней послание для Генри от моего имени и передала его через Гарри. По идее, скоро должен прийти ответ. Если мой муж захочет его написать.

— Что ты задумала? — спрашиваю я Маргарет.

Она печально улыбается и отводит глаза.

*

Через несколько дней после принятия «Акта» двор переезжает. Скоро начнется сезон охоты, верховой езды, турниров и весеннего флирта — всего того, что так любит король. Для этого нет места лучше Гринвича, который окружен водой с одной стороны и лесами и садами с другой.

Мне немного жаль покидать Уайтхолл, хотя я точно знаю, что еще не раз вернусь сюда.

За день до отъезда отец попросил меня зайти к нему в кабинет. Я обрадовалась. Во-первых, мы давно не виделись, и я успела соскучиться, а, во-вторых, я надеюсь, что у него есть новости касательно моего брака. Других причин, по которым он мог бы меня сейчас позвать, я просто не вижу.

Отец как-то обронил, что мне идет зеленый цвет, и я перерыла сундуки, чтобы отыскать что-нибудь зеленое. Мне хочется порадовать его, угодить даже в такой мелочи. Я впервые за долгое время нахожусь в приподнятом настроении, и у меня появились силы думать о нарядах, а не просто выбирать, что побогаче или отдаваться на милость Шелти.

Я подхожу к кабинету отца и говорю привратнику:

— Могу я увидеть Его Светлость?

И тут же мысленно даю себе подзатыльник. Нужно было сказать: «Мненужноувидеть Его Светлость» или «Яжелаюувидеть Его Светлость».

Разница едва уловимая, но важная. Слова важны. Мне нужно учиться не просить, а требовать. Отдавать приказы. На это указала мне Маргарет.

— Он сейчас с лордом-канцлером, Ваша Светлость, — отвечает привратник.

Я ёжусь, но надеюсь, это не очень заметно. Не хочу встречаться с канцлером, Томасом Кромвелем. Этот человек с одутловатым лицом и глубокой впадиной меж бровей меня пугает.

Кромвель — первый советник короля, его правая рука. Сын трактирщика, внук кузнеца, он шепчет королю на ухо нужные ему вещи и решает его проблемы. Именно Кромвель настаивал на скорейшем разрыве Англии с Римом, с «развращенной папской верой», которой так преданы леди Мария и ее мать.

Отец презирает Кромвеля. Говорит, что однажды тот упадет так же стремительно, как взобрался наверх. «Это ждет всех безродных выскочек, которые думают, что могут диктовать свои условия».

Но этот момент еще не наступил. Очевидно, Кромвель еще на высоте, и даже моему отцу приходится с ним считаться. В определенный момент их интересы совпали, и они работали вместе, чтобы поскорее избавить короля от Екатерины.

Я совершенно не разбираюсь в политике, но мне кажется, что момент, когда их интересы вновь разойдутся, уже близок. Если он уже не наступил.

Привратник идет объявить о моем прибытии, и, когда дверь открывается, я слышу, как друг с другом в равном поединке сталкиваются два мужских голоса.

— Наденьте на него корону, и через пять лет мы получим вторую Шотландию! Только еще более дикую! Вы развратите его лишней властью! — кричит отец.

— Его слишком сильно любят на севере, в землях, где обитает его мать., — отвечает Кромвель. Он звучит сдержаннее. — Если мы отошлем его в Ирландию…

— Глупости, Кромвель! Король его любит!

— И он любит короля. Пока.

— Вы сами себе противоречите!

— А вы думаете только о своей выгоде, Норфолк.

— Я думаю об Англии! Принц нужен нам здесь, какой бы он ни был и как бы не звался!

Речь идет о Генри. Я убеждаюсь в своей правоте, отец точно хочет сказать мне что-то насчет моего брака.

Когда я захожу в кабинет, в нем резко становится тихо. Отец и Кромвель стоят друг напротив друга в застывшей атаке, и оба знают, что этот спор еще продолжится.

Кромвель разворачивается и направляется в мою сторону, чтобы выйти и оставить нас одних. Он отвешивает мне быстрый поклон и с издевкой говорит:

— Принцесса.

Дверь за ним закрылась прежде, чем я успела что-либо сказать. Отец еще несколько секунд яростно прожигает взглядом пространство, а потом трясет головой, словно пытаясь сбросить с себя этот разговор.

— Выродок, — яростно шепчет он, а потом, наконец, приветствует меня. — Моя дорогая!

Он подходит и треплет меня за плечи. Это максимум объятий, на которые он способен, и я к этому давно привыкла.

Отец выглядит уставшим, будто не спал дня три.

— Я был в Кеннингхолле, снова предлагал твоей матери разойтись по-хорошему. Она создает мне слишком много проблем.

Я не знаю, что на это ответить. Это не то, что я ожидала услышать. И как бы я не относилась к матери, а она ко мне, мне не хочется, чтобы родители аннулировали брак. Это как-то… позорно?

— Она отказалась, — продолжает отец.

Я почти выдохнула с облегчением, но он продолжил:

— Снова начала изрыгать свой яд. Пришлось ее приструнить и запереть в Редборне, чтобы она там подостыла без полвины слуг. Пусть почувствует себя на месте своей дорогой Екатерины, да?

Отец звучно усмехается этому сравнению, но я вижу, что ему не весело. Его пальцы сжимаются в кулаки так сильно, что костяшки белеют.

— Я лишь следую примеру короля, дорогая!

Он словно оправдывается передо мной, хотя я не сказала ни слова.

— Нужно было сразу запереть чертову испанку в Кимболтоне, я давно говорил. Я даже думал ограничить твою мать одной комнатой, и чтобы ее выпускали только на мессы, как ее «дражайшую королеву», но это, наверное, лишнее. Она же все-таки родила мне сыновей.

Отец говорит это так, будто речь о собаке или лошади. Видимо, все эмоции он потратил на Кромвеля.

— Ладно, забудем об этой женщине, я позвал тебя не за этим.